Безумная Бриджит

Безумная Бриджит

Пышнотелая брюнетка в серебристом, смело обтягивающем платье, томно извивалась под восточную музыку, изо всех сил пытаясь изобразить змею – символ уходящего года. Однако её жизнеутверждающие формы (мечта всех сладострастников), выпирающие из строгих рамок приличия, делали даму более похожей на сытую гусеницу, решившую поупражняться для ускорения пищеварения.

Ошалевшие от увиденного зрители подзадоривали танцовщицу одобрительными кивками и сдавленными шёпотками:

– Вот Пороськова даёт! Ну, Ирка! Ну, артистка!

Столь бурную реакцию можно было бы оправдать, приведись случиться эдакому шоу среди ароматных кальянных дымов ночного клуба, пивных испарений злачного бара или, на худой конец, вечера «для тех, кому за…», собравшего потёртых жизнью ловцов последнего шанса. Но призывный, исходящий соками вожделения танец происходил не где-нибудь, а в районной библиотеке посреди бела дня! Студентка филфака Таня, не привыкшая ни к чему подобному, в смятении косилась то на бесстыже колышущуюся, рвущуюся на свободу плоть, то на зрительские ряды, охваченные неприличным ажиотажем. В её голове крутилась навязчивая мысль: «Чего ж это она так неумеренно на сексапил напирает, в зале же дети!»

Наконец, вакханалия была прервана ещё более экзотическим явлением: на импровизированную сцену, изображая скакуна, выпрыгнула сухонькая бабушка в надетой вместо шапки голове лошади, неаккуратно вылепленной из папье-маше. В районе копчика вместо хвоста была прилажена целая копна разноцветных лент, бабуся ловко помахивала ими, помогая себе рукой. Но непропорционально огромная голова Буцефала то и дело опасно кренилась на бок, грозя увлечь за собой и пригвоздить к полу щуплое тельце. В такие моменты престарелая пони забывала о весёлом хвосте, судорожно хваталась за гигантский череп, водружая его на место.

Вскоре из рифмованного диалога стало понятно, что символ наступающего года – карликовый скакун – изгоняет порочную одалиску, как знак растленного прошлого, о котором и вспоминать-то ныне неприлично.

Тане вдруг пришла в голову неожиданная идея: если поменять исполнительниц ролями, то по фактуре они смотрелись бы весьма органично. Из госпожи Пороськовой получилась бы дородная, хоть и не первой свежести, но вполне себе рабочая кобылка, а из бабульки – мелкая, однако весьма ядовитая гадюка.

Действие напоминало новогодний утренник в детском саду с небольшим отличием: вместо детишек, облачённых в самодельные маскарадные костюмы, на стульчиках сидели увенчанные сединами мэтры художественного слова. Однако они радовались, хлопали в ладоши, топали и вообще выражали чувства с той же непосредственностью, что и малышня из средней группы.

Как и положено, для толерантно-демократического разнообразия в сплочённом коллективе имелся и собственный «плохиш». Низкорослый, коричневый от желчи, злобный дедок, похожий на гнома, беспрерывно копался в громко шуршащем пакете, без конца перекладывая его с места на место. Видимо, главной задачей сказочного человечка было, во что бы то ни стало, отравить пребывание враждебного людского окружения на чуждом ему празднике жизни.

«Что я тут делаю?» – пульсировала в Таниных висках назойливая покаянная мысль. Надо заметить, что девушка попала на представление не случайно, так как появилась на свет с врождённым, по её мнению недугом, – страстью к сочинительству. Она уже давно стремилась найти в своём городе пишущее сообщество, но вырваться из суеты учебных будней удалось только в канун праздников. Это было не самое удачное время для вхождения в большую литературу, ведь нынче вся здешняя пишущая братия с головой окунулась в предновогоднюю круговерть.

Таня успела отметить, что в литературном клубе всё же присутствует один серьёзно настроенный человек, не одурманенный всеобщей атмосферой лёгкого помешательства. Болезненно худой, угрюмый тип сидел в дальнем углу аляповато украшенной аудитории и изо всех сил пытался слиться с фоном. Было видно, что само присутствие на данном мероприятии доставляет страдальцу настоящую муку.

Неоднократно его официально и с большой помпой представляли: сегодня, мол, на нашем празднике присутствует замечательный и широко известный… учитель и наставник… поэт и прозаик… член большого союза и вообще… весь из себя – мастер! От пафосных дифирамбов человек морщился, как от зубной боли, с трудом, как-то скрюченно приподнимался, и, словно попав под обстрел устремлённых на него любопытствующих взоров, тут же падал на прежнее место. Таня мысленно окрестила горемыку Мастером, соотнеся его, конечно, с булгаковским персонажем: «Мастер после психушки… или, может, как раз ещё в ней родимой!»

Представление шло согласно сценарному плану, сытая змея и карликовая лошадь громогласно и пафосно объявили: «ЛИТОСФЕРА*!!!» (*Литосфе́ра – твёрдая оболочка Земли). На обозрение высыпали представители литературного объединения, в просторечии – ЛИТО, под названием «Сфера». Но непросвещённой в тонкостях терминологии Тане слово, естественно, послышалось слитно – литосфера, именно так, как и было произнесено ведущими.

Многочисленные, словно вышедшие из самих недр пращуры, стараясь оправдать название своей общины, схожее с твёрдой оболочкой земной коры, дорвавшись до микрофона, наперебой, будто сухими чёрствыми комками грунта щедро закидывали ни в чём не повинных зрителей бездарными графоманскими речёвками.

Впрочем, как и всегда, победила молодость. Втиснувшись в престарелые ряды дряхлеющих рифмоплётов, блестящая, в прямом смысле этого слова, ведущая сразила хвалебным дифирамбом. На время декламации змейка водрузила себе на голову высоченную корону, позаимствованную у царевны из русских народных сказок, и протянула заскучавшему залу подгорелый лаваш на вышитом рушнике: