Безумное пари

7 глава

Мучительно, просто-таки издевательски медленно тянулось время. Маша словно превратилась в молодую старушку: с виду привлекательная девушка, в действительности же в ее юном теле была заперта душа старой, одинокой, никому не нужной женщины. Она чувствовала себя дальтоником: все вокруг было унылым, безрадостным лишенным красок жизни. Каждый день одно и то же, с утра до ночи, без сюрпризов и неожиданностей, и даже без малейшей надежды на лучшую долю в ближайшее время. Год казался бесконечным, резиновым.

Жизнь ее была расписана по графику. Вроде никто насильно ее в эту кабалу не толкал, не заставлял придерживаться, каких бы то ни было правил, внешне все зависело только от нее. Но Мария почему-то не могла выбраться из этого заколдованного круга. Раннее пробуждение, стремительная пробежка до ванной комнаты, чтобы Мельников, не дай бог, не увидел, какая она «красивая» с утра. Потом молчаливый завтрак в компании Никиты, столь же немногословная поездка на работу, где она, наконец, могла хоть немножечко от него отдохнуть. Но и там она чувствовала себя как в тюрьме.

Алла вроде бы занималась своими делами, внешне не проявляя

к новой сотруднице никакого внимания. Порой она покидала кабинет, и Маша оставалась одна. Тогда ее охватывало дикое искушение воспользоваться телефоном. Так хотелось позвонить Данилу. Но не того боялась, что ее маленькая ложь станет известна Мельникову, - на его реакцию ей было наплевать. Опасалась лишь того, что недовольство ее хитростью проявит сам Данил. Слишком многое было поставлено на карту. Многое для него, не для Маши. Ее б воля - сто лет нужны были ей дурацкая «Авоська», и дурацкий «Мерседес». Двадцать шесть лет она жила без них, и еще бы на пятьдесят лет с гаком хватило.

А вот Данил мог бы на нее обидеться. Или даже рассердиться. Для него и газета, и железный атрибут успешности были слишком важны. Имела ли она право так по-глупому лишать его надежды на то, к чему он стремился всю сознательную жизнь?

Обновление от 19.06

Можно было позвонить маме или подружкам – тем самым она не поставила бы Даню в неловкое положение, порой рука ее тянулась к телефону и даже пусть неуверенно, но все-таки набирала знакомый с детства номер. Но в последнюю минуту Мария одумывалась и резко бросала трубку на рычаг. Да, таким звонком она не нарушила бы условий контракта. Зато, если бы ее застали на этом мелком «преступлении», лимит доверия к ней был бы исчерпан: сначала она позвонила подружке, а в следующий раз с тем же успехом сможет позвонить Данилу, и тогда игра получится нечестной. В этом случае самое лучшее, что ожидало бы ее, - ужесточение правил. Как минимум, ее перестали бы оставлять в одну в кабинете. Как максимум – и вовсе заставили бы работать в кабинете Мельникова, а этого Маше хотелось меньше всего на свете.

И потому, как бы ни жаждала он услышать Данилин голос, приходилось держать себя в руках. В конце концов, Никита обещал иногда, в качестве бонуса, позволить им пообщаться в неурочное время. Значит, нужно показать ему, что она полностью лояльна, заслуживает высочайшего доверия, за что и можно наградить ее долгожданной премией. А маме и подружкам она сможет позвонить позже, из кабинета Мельникова. Конечно, не слишком приятно, когда кто-то чужой набирает номер, зато не подслушивает – в этом Маша убеждалась неоднократно. Едва только Никита набирал последнюю цифру номера и передавал трубку Маше, сам тут же хватался на мобильный – кому он звонил, неизвестно, но разговора ее явно не слушал, потому что сам в это время тихонько, чтобы не мешать ей, обсуждал с кем-то свои дела. На всякий случай даже отворачивался от нее, демонстрируя: меня не интересует, о чем ты говоришь, я тебя даже не вижу. Дескать, чувствуй себя спокойно. Как будто все эти условности можно было принять за нормальную свободную жизнь.

В лету кануло еще три субботы. Увы и ах – Маша едва не плакала от обиды, но все они мало чем отличались от первой. Жаркий поцелуй вместо приветствия, после чего вся получасовая беседа, так или иначе, крутилась вокруг проблем Данила. Еще дважды он выспрашивал Мельникова насчет написания устава, в третий раз все полчаса возмущался, что аренда в облюбованном районе оказалась баснословно дорогой. Минул почти месяц, а он практически не сдвинулся с мертвой точки – даже регистрацию, по его словам, должен был получить со дня на день.

В общем и целом эти встречи не приносили Маше ничего, кроме расстройства. В присутствии Мельникова никак не удавалось отвлечься от дел и насладиться обществом друг друга. Те же пять минут, которые они с Данилом оставались наедине – если только можно считать уединением нахождение посреди заполненного посетителями зала, - уходили опять же на слова. Орлов убеждал ее, что все будет хорошо, просил потерпеть ради высоких целей. Целовал, ласково гладил по щекам, и Маша ловила на себе изумленные взгляды – пришла с одним, целовалась с другим. А уходить опять же будет с первым: почему-то так повелось, что Данил непременно оставался за столиком, хотя это м не было обусловлено никакими договоренностями.

Мало-помалу напряжение первых дней растаяло. Не то чтобы Маша стала получать удовольствие от постоянного присутствия Мельникова. Вернее было бы сказать, что она перестала испытывать неловкость в его обществе. Не было в их совместном проживании ровным счетом ничего приятного, но и неприятное ушло в небытие.

Из откровенного врага Никита постепенно превращался в вынужденного соседа – пусть и не слишком обаятельную личность, но и, наверное, не самую вредную. По крайней мере, все Машины просьбы удовлетворялись немедленно: хотелось ей сходить на выставку или увидеться с родственниками – пожалуйста: Мельников откладывал все свои дела и ехал в указанном направлении. Послушно сидел в крошечной кухоньке, если Маше нужно было посекретничать с матерью. Или же все вместе пили чай с вишневым вареньем, которое, несмотря на обилие готовых конфитюров, Марина Станиславовна готовила по старинному рецепту.