Безымянные

3

3            Ни унылый дождь, ни порывистый ветер не смогли помешать Ольге взять дочерей и отправиться на                             церковную службу. И прислуга с ними ушла – за маленькую госпожу помолиться.

Червинский остался. Для молитв настроения не было.

Только в пустом доме сидеть без дела – сущая пытка. Что только в голову не приходит.

Выдержал недолго. Собрался, вышел на улицу. Опять – в который раз – прошел по дороге, которой дочери следовало вернуться домой.

Недалеко от гимназии бегала свора бродячих собак. И как он прежде не замечал такую опасность?

Червинский уже знал каждую кочку и ветку, каждое дерево и булыжник прилегающей мостовой, но рассмотрел их снова. Повторно заглянул и в лавки, что встречались по пути. Постучался в дома. Спрашивал даже прохожих – любую живую душу.

Никто не видел Лизу.

Червинский решил наведаться в участок.

По воскресеньям тот и прежде работал лишь на словах. Единственный полицейский – дежурный – мучился зверским похмельем, и, похоже, так и не понял, что хотел от него посетитель. Те «постояльцы», что ждали здесь своей участи за кражи да избиения, сейчас могли бы легко выбраться. Если бы кто-то, пришедший с улицы, совсем немного помог им. 

Когда бывший сыщик снова оказался снаружи, под царапающим сырым ветром, его посетила мысль – нелепая и явно скверная. Он вспомнил газетчика.

С тех пор, как Бирюлев показал городу двуличного полицейского, его карьера пошла в гору. Впрочем, Червинский зла не держал: и сам на его месте не поступил бы иначе.

Да… Бирюлев, несомненно, знал все, что происходило в округе. И если вдруг чьи-то дети, несмотря на отрицания Свиридова, все-таки пропадали, об этом ему бы тоже стало известно.

А еще он мог, если бы захотел, написать одну из своих броских заметок и тем самым привлечь внимание полиции к дочери Червинского. Иначе, если полностью довериться бывшим коллегам, как бы не оказалось, что Лиза просто исчезла, как будто ее никогда и не было.

Но помогать Бирюлев не станет. Они и раньше не ладили – а теперь хорошо, если газетчик хотя бы выслушает.

Червинский назвал извозчику адрес. Красивый особняк в престижном квартале. Прежде сыщик несколько раз намеренно проходил мимо, разглядывая его и гадая – какая жизнь велась за стенами?

Однако сейчас дом выглядел покинутым. Декоративные, покрытые узорами ставни нижнего этажа закрыты, дверь заперта. На всякий случай постучал, но, разумеется, никто не вышел.

Уехали...

Дождь разошелся. Остановившись за невысоким тонким забором, Червинский открыл складной зонт и закурил, смотря на безжизненную мостовую.

– Сударь! Вы ищите Бирюлевых?

Из распахнутого окна соседнего особняка выглянула горничная.

– Верно. Знаете, куда они переехали?

– Конечно. Прямо через четыре дома – пятый по этой же стороне, – девушка высунулась едва ли не по пояс и показала рукой.

Червинский приподнял шляпу в знак благодарности и направился в указанном направлении.

Плохая затея. Ничего не выйдет. Но не поворачивать же назад – теперь, когда уже почти дошел?

Пятым оказался мрачноватый особняк из красного кирпича. Более солидный, менее броский, чем прежний, светлый.

Бывший сыщик постучался.

Что спросить у высокомерной прислуги со вздернутым носом?

– Господин Бирюлев... – начал Червинский.

– Одну минуту, сударь.

Даже не стала ничего уточнять. Впрочем, над этим не пришлось размышлять слишком долго – появился хозяин.

Осунулся, похудел. На бледном лице – свежие ссадины, под глазом – почти черный синяк. Что же такое могло приключиться с ним, дворянином?

Увидев Червинского, Бирюлев отшатнулся, широко раскрыл большие глаза.

– Вы? Вас взяли обратно? И прислали снова меня опрашивать?

Следовало немедленно рассеять недоразумение – однако Червинский промолчал.

 – Эх… Проходите, – газетчик отошел в сторону.

Бывший сыщик вошел, снимая мокрую шляпу. Ее и плащ тут же забрала прислуга.

Обстановка внутри оказалась куда более вычурной, чем представлялось снаружи.

Дорогая мебель – и вдруг пестрые ковры, аляповатые картины.

На тонкой этажерке стояла клетка с большим попугаем. Бирюлев постучал по ней ногтем, и птица отозвалась:

– Ко-ко.

– Так намеренно научили – подражает курице. Думаю, может и нормально заговорить. Подарок друга.

Откуда-то – очевидно, из гостиной – раздавались фальшивые звуки рояля. Похоже, кто-то разучивал гаммы.

– Моя супруга Ирина Аркадьевна, – объяснил Бирюлев. – Она, по понятным причинам, очень расстроена. 

Для Червинского причины понятными не были.

– Пройдемте в мой кабинет, – пригласил хозяин, и торопливо пошел вперед.

Еще более витиевато, чем в передней. Массивный стол, шелковые драпировки, бархатный диван и полукресла. Свет неяркий. Непонятно, почему, но кабинет напомнил не то обиталище жрицы любви, не то опиумную курильню.

Червинский уселся, провалившись, словно в трясину, в мягкое податливое кресло. Бирюлев расположился за письменным столом.

– Не знаю, что еще добавить. Я сам уцелел лишь чудом! – по своей привычке протараторил он. – Выпьете?

– С удовольствием.

Он налил себе и гостю из графина. Сыщик сделал глоток. Сладкий ликер.

– Вижу, вы остались верны старым привычкам. Как и раньше пьете на службе.