Безымянные

5

Мужская гимназия – как трехъярусный торт. Длинный первый этаж, второй – гораздо короче, и крыша – высокая нашлепка с печными трубами.

Сразу за низкой оградой центральные кварталы заканчивались. Еще пара десятков шагов – и все, что могло случиться и в стенах здания, и за ними, стало бы заботой соседнего участка. Червинский мало что о нем знал, но хотел думать, что там полицейские работали иначе. 

Прямо перед входом учитель распекал двух гимназистов в темно-синих мундирах.  Видимо, изрядно согрешили против порядка: не сдержавшись, он наградил одного из них подзатыльником.

Вспомнились школьные годы. Червинский улыбнулся.

– Чем могу быть полезен, сударь? – учитель, наконец, заметил сыщика, и тут же отпустил подопечных: – Вы свободны, господа. Позже обсудим наказание.

– Я ищу Афанасия Львовича Лапина. Он преподает здесь арифметику.

– Пойдемте, я провожу. Только, боюсь, придется подождать: у него урок.

Червинский никуда не спешил.

– Подрались с местными, представляете? Швырялись камнями! Видели синяки? А если бы без глаз остались?

Сыщик рассмеялся. Он в свое время тоже сражался. С реалистами.

Внутри оказалось довольно бедно. Отделка оставляла желать лучшего: штукатурка отпадала, стены шелушились. Женская гимназия, которую посещали дочери, выглядела куда более ухоженной.

– Господин Сиротин, наш директор – он гласный в думе – уже который год пытается добиться ремонта за счет города. Мы ведь стоим на довольствии. Но, как видите, пока не достиг успехов. Комиссия решила, что все не так плохо.

Поднялись по лестнице, остановились перед одним из классов.  

– Слышите, какая тишина? Учатся, – восхитился провожатый, указывая на дверь. – Восьмой класс. Все мечтают стать инженерами. Эх, видели бы вы этих молодых людей у меня на греческом...

Махнув рукой, эмоциональный учитель торопливо удалился, напомнив манерами Бирюлева.

После нетрезвого визита от газетчика не было новостей. Червинский, в свою очередь, опасался отпугнуть его чрезмерной навязчивостью. С другой стороны– завтра уже неделя, как пропала Лиза.

Бывшие коллеги каждый день отвечали только одно: «Пока ничего». Однако, если на то пошло, то уж лучше оставляющая надежду краткость, чем вчерашняя пространная речь Свиридова.

– Не хочу вас расстраивать, но нужно задуматься и о том, что с девочкой могло случиться несчастье, – по своему обыкновению, сыщик был мягок и вкрадчив. Тяготел к тем же методам, что и погибший напарник Червинского, и от воспоминаний делалось неуютно. – К примеру, она могла утонуть в реке.

– Зачем бы ей идти в такую даль, еще и в середине сентября? Да Лиза даже не умеет плавать.

– Дети далеко не так рассудительны. Вам ли не знать? Но я сказал – «к примеру». Я лишь пытаюсь подвести вас к мысли, что...

Червинский встал и молча вышел из кабинета.

Никто даже не пытался искать Лизу.

Если бы только вдруг нашелся некий рычаг, который бы подтолкнул полицейских...

Однако надежда теплилась, и немалая. Ее разжег новый знакомый – его-то Червинский и дожидался в коридоре гимназии.

Они встретились в понедельник – в участке, куда Лапин пришел с заявлением. Его маленький сын – точь-в-точь, как дочь Червинского – не вернулся в ту же самую прошлую пятницу после уроков.

Привалившись к подоконнику, бывший сыщик теребил жилистый лист цветка, что выглядывал в окно из напольной кадки.

Коридор довольно узок. Как только урок закончился, Лапин, выйдя вслед за учениками, уперся взглядом в Червинского. Протянул тонкую сухую руку, спросил умоляюще:

– Вы что-то услышали?

Ему было от сорока пяти. Тонкокостный, сухощавый. От его костюма пахло мелом и книжной пылью. Легкие седые волосы парили над головой, как пушистый зонт одуванчика. От крыльев носа к квадратным густым усам шли глубокие морщины. Лапин вызывал симпатию.

Он пока не знал, кто такой Червинский.

– К сожалению, нет.

Учитель глубоко вздохнул и медленно выдохнул, глядя в пол.

– Вчера я снова был в полиции. И знаете, что мне сказали? Что Федя, должно быть, просто погиб...

– Мне ответили то же самое.

– В прошлый раз вы предположили, что Федя и ваша девочка сбежали вместе. Увы, ни супруга, ни прислуга никогда не видели Лизу и о ней не слышали.

Это еще ничего не значило: дети могли и впервые встретиться в пятницу. Детской дружбе не нужны долгие расшаркивания. Конечно, обе гимназии находились далеко друг от друга – но что, если оба, например, забрели в сквер? И сразу же сговорились спрятаться подальше от гнева домашних.