Безымянные

20

Медвежатник, которого Червинский прежде на два года упек в исправительный дом, жил, как и раньше, на берегу. Найти его лачугу труда не составило.

Куда больших сложностей бывший сыщик ждал от разговора с ее хозяином.

– Да ты подставить меня хочешь, – не поверил взломщик, выслушав предложение.

– Меня уволили из полиции.

– Мне-то откуда знать? Может, врешь?

Однако, увидев четвертную – все, что имелось у Червинского – вор подобрел.

– А... Ну, если что – на твоей совести будет. Дома шаром покати... Черт с тобой, схожу я в этот твой сарай.

И не обманул. Вместо того, чтобы просто ограбить бывшего сыщика да сбежать, прокрался с ним во двор головы и сломал замок флигеля.

Правда, Червинский заранее не сказал ему адрес. Они просто шли вместе. Когда стало понятно, что дорога может привести только к Одинцову, взломщик возмутился:

– Ты не говорил, что мы аж к голове запремся! Мало тут четверной.

Бывший сыщик лживо пообещал накинуть, и больше разногласий не возникало. Да и не до того стало обоим, когда зашли во флигель и зажгли принесенный с собой тусклый фонарь.

Сначала были фотографии. Их печатали здесь и вешали для просушки. Сообщник, едва взглянув, выругался и отвернулся.

Червинский бы охотно последовал его примеру, но не смог. Болезненное любопытство пленило, не позволяя отвести глаза и заставляя узнавать все новые подробности о последних днях жертв... И жизни его дочери.

– Эй! А в погреб полезем? Если да, отдавай фонарь.

Голос вора разрушил кошмарное наваждение.

– Да, давай заглянем.

– Тут тоже замок. Сейчас сверну...

Червинский сгреб охапку снимков, растолкал по карманам.

Подвальный замок, тем временем, сдался. Отыскалась в углу и приставная лестница. Первым спустился сыщик, уже догадываясь, что увидит. Он заранее укутал лицо в шарф, хотя для запахов – и не лучшая преграда.

– Не надо, не лезь сюда!

Поздно: вор сделал пару шагов по лестнице и спрыгнул.

– Твою мать! Да что это за место, черт подери?! – зажав рот и нос обеими ладонями, просипел он.

Нежелательно, чтобы ему стало дурно прямо здесь. На месте преступления... В том числе, их с Червинским.

– Выходи. Подожди на улице.

Впрочем, и бывший сыщик не собирался задерживаться. Того, что он уже увидел, вполне хватало. Макарка сказал чистую правду.

Он взялся за лестницу, как услышал писк. Мышь?

– Тут кто-то есть?

Всхлип?

Трупов в болоте было восемь. Остальные тела пропавших пока не нашли.

Неужели одна из жертв до сих пор здесь – и жива? А ведь он едва не ушел... И как только сразу не подумал?

– Где ты?

В глубине что-то лязгнуло и ударило – звук, как железо о железо. Червинский осторожно пошел на него, но он затих.

– Не бойся, я отведу тебя домой...

Наверное, все же послышалось. Все погибли.

Слева зашуршало. Червинский поднес фонарь – мешки и доски. Отодвинул.

Сжавшись в комок, в углу дрожал от беззвучного плача закованный в самодельные кандалы голый мальчишка.

***

Бутылка опустела. Это знак.

Скоро наступит рассвет. Новый день. Город проснется, затопит печи. Люди побегут по своим мелким, мелочным хлопотам. Им не будет ровно никакого дела до того, что в муравейнике стало на одного меньше.

Коньяк был подарком Легкого. Как и браунинг, который терпеливо смотрел со стола маленьким пустым глазом.

Теперь он уже расплывался.

Бирюлеву не приходилось прежде стрелять из него. Получится ли?

– Что ты делаешь?

Ирина вошла без стука. Видимо, и ей этой ночью досаждала бессонница.

Бирюлев сморщился – нужно было запереть кабинет.

Она взглянула на стол.

– Что ты натворил? Что происходит, Жорж?

Совсем не так он представлял свой последний час. Ирина смогла и его испортить. А что, если убить себя на ее глазах?

– Это уже неважно, – Бирюлев ответил настолько спокойно, что даже сам удивился, и залпом допил то, что оставалось в стакане.

Ирина подошла, села на край стола.

– Расскажи, – попросила тихо. Но тон ничего не значил: для его изменения достаточно и секунды.