Бич

Часть первая

ПРОЛОГ. Мир есть стих Господа Бога.

П. «П» – проём, прокрустово ложе и путь. Согласный звук п получается, когда идущий из лёгких воздух натыкается на преграду из плотно сомкнутых органов речи. Воздух разрывает эту преграду, и возникает шум. Это глухой звук п.

ПРЕДЫСТОРИЯ. В молодости людям очень нравится бросаться громкими словами. Чего только не наговорят молодые! Чего только не обещают! Да, они говорят, бахвалятся, а в глубине души им самим стыдно и после, наедине, человек краснеет перед самим собой и порой хочет спрятаться от своих же слов. Ведь ему стыдно. Ведь он просто бахвал. Тщеславный бахвал. Но слова те уже сказаны. Они вылетели в мир. И стали новой строкой величественной поэмы жизни. Быть может, величественной. Проходят года или даже десятилетия – и вдруг наступает момент, когда тот бахвалившийся молодой человек, став зрелым, с изумлением обнаруживает, что за всё прежде сказанное пришлось честно заплатить, как будто даже помимо воли, за всё своё юношеское бахвальство; всё то горделивое, оказывается, полностью осуществилось, он сам его и осуществил – только по форме не так, совсем не так, как представлял, по-другому. Но по сути именно так. Один к одному.

АФОРИЗМ. Женщина – только этап перед вечностью.

ДНЕВНИК. Современный человек сидит в бетонной коробке, отгороженный от солнца, от воздуха – он смотрит в телевизор, а в уме подсчитывает свои деньги – и Эрот, вечная сила, течёт уже где-то вне. Современный человек от неё надёжно отгородился. Он благоразумен. Он интеллектуален. Он… он по сути живой мертвец, засохшая ветка на древе, которая не успела ещё отвалиться и, может быть, издали выглядит как живая – но внутри неё жизни нет. Внутри неё – цифры. Всё оцифровано: распорядок дня, страсти, работа и отдых, всё по программе и ничего нового. Чуда не существует для современного человека. Только лишь цифры. Расчёт.

ПРОХОЖДЕНИЕ. Он встаёт из-за стола. Комната уже погружается в сумрак. Февральский день ещё короток. За окном зажглись фонари и привычно несутся машины, гудят. В голове у него тоже гудит, тоже машина.  И тогда он идёт за сандаловой палочкой.

В углу комнаты у него сооружён алтарь. Алтарь, конечно, громко сказано. Просто в юго-восточном углу, близко к окну, на высоте его роста давным-давно повешена на стену колонка от мощной стереосистемы. Она не используется по назначению. Она превратилась в алтарь. На ней стоит, прислонённая к стене, фотография предков, ещё молодых деда с бабкой, таких красивых, потом стоит тарелка для подношений и две рюмки для возлияний.

Он зажёг сандаловую палочку, и теперь благовонный дым струится к потолку. Он окуривает алтарь, трижды по ходу солнца, потом так же окуривает себя, потом всю комнату, потом даже компьютер. Затем прижимает кончик сандаловой палочки маленькой компьютерной колонкой, чтобы палочка дальше дымила самостоятельно, а сам отправляется на кухню за вином. Вернувшись, наполняет вином алтарные рюмки и четырежды кланяется. Потом обратно идёт на кухню и приносит еды на тарелку для подношений. То, что не портится. Два кусочка шоколада, две мандариновых дольки и ещё горсть орехов.

Сандаловая палочка догорела, последний пепел осыпался на пол, там целая кучка, её ещё видно – но он будто не видит.  О чём-то задумался. Странное у него чувство. Так дальше жить нельзя. Что-то должно произойти. Что-нибудь обязательно произойдёт. Что-нибудь…

Он включил компьютер. Зачем? Он и сам не знает, зачем. Может быть, есть какие-то новости. Может быть, его рыжая подруга Надежда, которая уже пять лет как удрала в Англию, одумалась и прислала письмо. Хоть какую-нибудь весточку.

Он заходит на почту, но весточки от Нади нет. Он может написать ей сам, но что он ей скажет? Возвращайся? Если пять лет уже не возвращается, помнит ли она о нём вообще? Пару раз он ей писал. В почтовом архиве есть её ответы. Вот:

ОТВЕТ. Здесь меня уважают. В день платят столько, сколько там у вас платили в неделю.

ПРОХОЖДЕНИЕ. Он усмехается. Уважение, значит, проявляется в деньгах. В количестве денег…

ОТВЕТ.  Мы живём как семья. Нас три девочки. И ребёнок. Он нас всех называет мамами. И меня называет мамой. Это так здорово, водить его за руку, он такой хороший. И он говорит мне: «Мама. Мама Надя».

ПРОХОЖДЕНИЕ. Дальше читать нет смысла. Мама Надя… рыжая Надежда… пять лет… уже пять… Кажется, пройден этап. Окончательно пройден. Почему он до сих пор не смирится? Ну почему?

Бесполезно об этом думать. Только головную боль надумаешь. Зачем ему головная боль?

Можно пошарить в интернете. Он любит посещать философские сайты и литературные сайты тоже любит посещать, особенно поэтические. Минут пятнадцать-двадцать там можно продержаться, сначала даже забавно. Но уже через четверть часа приходит стойкая головная боль. Потому что словесный понос, он хоть и не пахнет, но во всём остальном – настоящий понос, самый что ни на есть. И копаться в людском поносе, пускай и снабжённом «рифмами»… Нет уж, спасибо. Он выключает компьютер.

ДНЕВНИК. Народная философия, народная поэзия, народная литература. В интернете всё есть. Кроме читателей для этого всего. Читатель исчез как класс. Слово безнадёжно девальвировано и похоронено в авгиевых конюшнях народного словоизлияния.

Что остаётся? Обеспечить слово. Вернуться к истокам. К действию. Вначале было действие. Предки поэтов были шаманами, они воздействовали на людей, а слово являлось инструментом их воздействия.