Бирит-нарим

Часть третья. Проклятие Аккаде. Глава одинадцатая. Вести

1.

Почти в каждом доме в Аккаде был подпол — темное, прохладное место, где хранили в высоких кувшинах зерно и масло. Но под домом Илку скрывалось иное подземелье. Лабарту едва отыскал вход — груды щебня и рухнувшие перекрытия завалили его. А отыскав, не стал медлить. Поднял обугленные балки, отшвырнул, расчистил дорогу. От пыли горло казалось сухим, словно жажда пришла в неурочный час. Горький дым скрывал солнце, и смысла не было глядеть на небо, ища утешение.

Почему ты остался здесь Илку? Лабарту выпрямился, глядя вниз, на ступени, уводящие в темноту. Кто, как не ты, должен был знать, что город обречен? Отчего же?

Илку был там, внизу. Сквозь золу, пыль и смрад Лабарту чувствовал биение его жизни — солнечный отблеск, спрятавшийся под землей.

Город мертв. Отчего же…

Спускаясь, Лабарту пересчитал сложенные из кирпича ступени. Тринадцать, и с каждым шагом становилось все темнее, а воздух наполнялся запахом крови. И не понять, мертвая то кровь или пролитая недавно, кровь человека, экимму или зверя. Запах дурманил голову, и хотелось остановиться, прижаться к стене и так замереть, хоть на пару мгновений.

Лабарту не замедлил шага. Свод нависал над головой — стоит лишь потянуться и коснешься рукой. Рядами стояли вдоль стен кувшины, и даже сквозь обожженную глину Лабарту мог различить, что в них: здесь пиво, там кунжутное масло, а вот ячмень…

Еще пара шагов и запах крови — или не кровь это? — затмил собой все, и тошнота подкатила к горлу. Лабарту зажмурился, но тут же открыл глаза и пригнулся, проходя под аркой.

За проемом открылась круглая комната, и в первый миг Лабарту увидел лишь Илку — и никого больше.

Тот лежал, уткнувшись лицом в землю, и видно было, как его бьет дрожь. Одна рука судорожно сжималась, словно он пытался достать что-то невидимое, но никак не мог ухватить.

— Илку! — крикнул Лабарту, рванувшись вперед.

И замер.

По земле был прочерчен круг. Широкая полоса, красная или цвета сырой глины — не разобрать в темноте.

Колдовство? Нет, это…

Внутри круга, рядом с Илку лежал человек. Умер уже много часов назад, но кровь его все сияла, медленно, каплями сочилась вглубь земли. На груди темнели раны, сердце не билось, и дыхания не было. Но кровь не желала сворачиваться, жила.

Илку застонал, еле слышно. Попытался приподняться, но не смог, лишь рука его дернулась, и судорога прошла по телу.

Лабарту глубоко вздохнул и переступил через черту.

Это не колдовской круг. Это… Я знаю, что это.

Он узнал об этом давно. До потопа и до резни, в ту пору, когда мир был иным, и демоны жили в городах, не скрываясь. Десять раз разливались реки, с тех пор, как родился Лабарту. Ему казалось — мир неизменен и порядок вещей нерушим.

Вкус крови все еще горел на языке, а полуденное солнце путало мысли, звало играть на берегу канала, в зарослях тростника. Лабарту слушал слова отца, но смысл их ускользал. Но уйти нельзя — и приходилось сидеть, глядя на начерченные на земле знаки.

— Понимаешь? — спросил Шебу.

Лабарту поднял голову. Солнце искрами блестело в глазах отца, золотило кожу. И во взгляде Шебу не было ни нетерпения, ни недовольства, — казалось, до самого заката может он просидеть тут, и объяснять, снова и снова.

— Нет, — ответил Лабарту. — Я не понимаю, зачем мне нужно это знать, Шебу.

Отец улыбнулся, на миг обнажив клыки, и от этого лицо его перестало быть человеческим. Стало лицом демона, — вечно юного, не опаляемого солнцем.

— Повтори, — велел он. — Повтори то, что я рассказал тебе.

Лабарту закрыл глаза, вспоминая. Знал — нельзя повторять слово в слово, надо поведать суть.

— Если пьющий кровь найдет человека, — заговорил он наконец, — сильного и по воле своей согласившегося на обряд… То… когда будет совершен обряд, человек этот окажется связан с демоном крепче, чем дитя сердца. Только смерть оборвет эти узы, и… Человек станет слугой, опорой демона и во всем будет ему покорен. И слуга увеличит силу пьющего кровь — как плотина увеличивает силу разлива.

Все важное было сказано, но отец молчал. За закрытыми веками плавали золотые пятна, темнели, алели, исчезали, появлялись вновь. Лабарту помедлил еще пару мгновений, но ответа не было. Тогда он спросил: