Благочестивая матрона

Благочестивая матрона

В один ненастный день я решила прочитать эпилог романа, написанный хорошим стилем двумя авторами. Почему только эпилог? Потому что роман изобиловал порнографическими сценами. Ранее я отказалась читать подобные произведения именно из-за этих неоднозначных сцен.

Познакомившись с эпилогом и обещанным хэппи эндом, решила утречком написать отзыв. Роман я прочитала как раз до начала тех самых сцен, а с остальным сюжетом знакомилась благодаря бурным обсуждениям читательниц в комментариях.

Мой отзыв был примерно следующего содержания «опять авторы порадовали пуговицами от пододеяльника на парадном мундире». Так я хотела выразить отношение к счастью героев, которое, по-моему, не соответствовало перипетиям сюжета.

Через пару часов, подумав о том, что моё мнение мало кого интересует, я удалила отзыв. Ближе к вечеру, улёгшись в кровать, решила немного полистать вглубь, следом появился соблазн прочитать кульминацию. Разум достаточно быстро настроился на совет «беса искусителя».

Сцена была найдена, я с интересом принялась читать. На середине этого провокационного и достаточно длительного повествования «хульные помыслы» (как говорит церковь) молнией вдарили из головы в нижнюю часть тела. Почти одновременно с ними в груди возникла дикая боль, которая меня как щепку выкинула из кровати.

«Я умираю? - первая мысль и следующая за ней, - дети найдут меня, откроют телефон (все знают его пароль) и увидят, что читала их мать.

Телефон танцевал в руках, когда я трясущимися пальцами и не с первого раза закрыла страницу и вырубила гаджет – провокатор.

Боль не отпускала, но хотя бы включился мозг, и я смогла понять, что у меня приступ межрёберной невралгии. Я мысленно несколько раз перекрестилась от радости, что удалила отзыв на роман. Какое же лицемерие, порицать и тут же интересоваться жареной темой.

В момент сильнейшей боли, когда я бормотала «Иисусову молитву» вспомнила рассказ монаха Паисия Святогорца о том, как он с участием относился к женщине, приходившей к нему на исповедь, прощал ей блудные грехи и отпускал с Богом. Люди из селения донесли, что дама возвращается домой и спокойно продолжает заниматься привычным делом.

В следующий раз, когда женщина явилась к монаху, он гневно высказал своё отношение к ней. Женщина в слезах убежала от Паисия. И тут через время на монаха напали «хульные помыслы». Они были такой силы, что он не на шутку испугался. Молитвы не помогли. Паисий схватил топор и бросился в лес, так как помыслы не отступали.

Топором он стал отрубать кусочки плоти на голени, думая, что боль поможет справиться с неведомо откуда взявшейся страстью. Боль не помогла. Для него – монаха, никогда не мучавшегося подобным, это был ужас ужасный. И тут Паисий вспомнил о женщине, которую он прогнал. Помыслы отступили. На ноге Паисия так и остались шрамы – зарубки на всю жизнь.

Я закуталась в пуховую шаль из козьей шерсти, как всегда делала при межрёберной невралгии и через некоторое время боль прошла.

На следующий день решила проверить себя и, настроившись, дочитала ту самую сцену до конца. Слава Богу ничего не произошло.

Эта история имела продолжение. В воскресенье перед причастием принимать исповеди, как назло, вышел пожилой и самый нелюбимый мой священник, который требовал говорить кратко и по делу, личные истории прихожан его не интересовали. Потупив глаза долу, я пробормотала как провинившаяся девица:

— Читала литературу с эротическим содержанием.

После короткой паузы он, видимо, закипая от гнева, спросил:

— Сколько вам лет?

Я проблеяла:

— Столько-то.

— В ваши годы надо думать о другом, а не распалять свою плоть подобной литературой.

Почти касаясь лбом креста и библии, я склонилась перед батюшкой. Накрыв мою голову епитрахилью, он прочитал разрешительную молитву и отвернулся, не благословив. Моя исповедь сильно разозлила его, я, действительно, стала ему противна. Он этого и не скрывал.

По сути, пастырь был прав, но было обидно. В душе вскипела ответное возмущение: «Ну, вот за что!» Я познакомилась с этим священником, когда впервые, ничего толком не зная, не подготовившись, пришла на исповедь. Тогда по моему эго был нанесён первый ощутимый удар. У меня хватило ума стиснуть зубы и не убежать из Храма, роняя тапки. Последующие щелчки я уже воспринимала спокойнее, понимая, что надо слушаться своих пастырей без суда над ними, без критики, и без внутреннего сопротивления.

А сопротивление было и ещё какое. Я не случайно хожу в Храм Михаила Архангела, часто глядя сквозь прищур на своих врагов, сжимая ладонь на рукояти невидимого меча. Кровь деда командира иногда полыхает во мне с неимоверной силой, а прадедушка дьякон остужает её.

В момент метания от холодного к горячему я почувствовала себя Евой, которая купилась на заманухи змия и откусила от запретного плода. Цепочка мыслей, ведущая к неосторожному шагу, была достаточно проста: «нам запретили», «лучше не надо», «всё же это интересно», «я только попробую». Вряд ли Ева вообще понимала смысл «будете как Боги», она на тот момент имела достаточно незамутнённое детское сознание.

Но увы. История не знает сослагательного наклонения. У меня случилось примерно так же, как у первой женщины мира – я захотела просто глянуть одним глазком.

К моему счастью и растоптанному самолюбию принимать исповедь вышел ещё один священник, который среди прихожан считался «добрым». Пропустив одну женщину, я кроткой овечкой посеменила к нему.

— Мне только спросить.

Батюшка благосклонно кивнул.

— Знаете, вот говорят, что духовник должен быть один и тот же. Я хожу сюда, но отцы меняются. То один служит, то другой. К одному попасть не получается. Что делать?

— Ну-у, с разными отцами познакомиться тоже неплохой вариант.

Возможно, я стрельнула глазами наискосок в угол, где стоял источник моего испорченного настроения, и произнесла тонким детским голоском.

— Знаете, с некоторыми батюшками у меня контакт… не очень.