Благословлённые Тьмой, проклятые Светом (книга 3)

Глава девятнадцатая

Глава девятнадцатая

Из всех родственников моей жены больше всего мне нравлюсь я.

(Из наблюдений императора Нахшона II)

Архе уже категорически не хотелось никаких семей, обрядов и принятий. Кажется, у шаверов все обычаи строились исключительно на пытках. Нет, физического вреда ей никто не причинил. Пока, по крайней мере. Но ночь, проведённая наедине с чёрным алтарём и изваянием Тьмы, можно смело считать истязанием в наказание неизвестно за что.

Сам по себе жертвенник ведунью не пугал, а статуя тем более. И в гости Богиню лекарка не ждала. Но уж больно неприятные воспоминания навевала эта ониксовая комнатушка. Да и воняла она по-прежнему: горелым маслом, раскалённой медью и разложившейся кровью. Крики Дана в ушах не стояли. Но отделаться от мысли, что тут и его кровь имелась, Арха  не могла.

Ей полагалось очиститься душой и открыть свои помыслы Тьме. Дабы прийти к ритуалу просветлённой и невинной, как младенец. Но с этим дело как-то не складывалось. Поводов для раскаянья ведунья не находила. Как душу раскрывать не знала, а уснуть не давал жёсткий пол. Кроме него и алтаря, даже на вид не менее жёсткого, в молельне прилечь не на что было. Присесть, впрочем, тоже.

Поэтому к утру у девушки затекли не только шея, спина и ноги, но и попа. Да ещё мутило. То ли желудок отвык от жирной шаверской пищи, то ли нервы всей этой чехарды не выдержали-таки. Чтобы ни послужило тому причиной, чувствовала себя Арха крайне скверно. И когда за ней, наконец, явились, лекарка была готова кидаться на всё живое, кусаться и плеваться ядом. Сдержаться и не начать орать стоило больших усилий.

– А это ещё зачем? – нервно пробормотала ведунья, когда шаверки, сами больше смахивающие на свёртки чёрного шелка, завернули её в такое же тёмное покрывало.

Тряпка оказалась совсем немыслимым плодом буйной демонической маниакальности. Плотная тяжёлая как одеяло, она не давала ни нормально дышать, ни ходить. А рассмотреть хоть что-то через узкую, в полпальца щель, к тому же немедленно съехавшую к уху, не имелось ни малейшей возможности.

– Ты ещё не родилась, – загробным голосом пояснила служанка, жрица или Тьма знает кто ещё. – Живые не могут тебя видеть.

– Угу, они точно подумают, что внутри этого кокона коза! – раздражённо буркнула Арха.

Кто-то из прислужниц – лекарка не разобрала, кто именно – хихикнул. Но та же «загробная» так гавкнула, что даже сама ещё нерождённая присела.

Из молельни её вывели через потайную дверь, скрытую за статуей Тьмы и куда-то поволокли. Куда именно, ведунья понятия не имела. Она и на полу-то не растянулась, потому что под локти девушку две шаверки придерживали. Вовремя, то есть, через каждую пару шагов, ловя лекарку. В конце концов, процессия очутилась в гулком и очень жарком помещении. Арху отпустили и покрывало с неё стянули.

Свет ударил по глазам наотмашь. Пришлось смаргивать слёзы, пытаясь при этом выглядеть гордо и независимо.

– Не трудись, – фыркнула Арруш, – это всего лишь бани. И мы тут одни.

Видимо, развесёлая сестрёнка Ирраша имела в виду «одни, не считая слуг». Банщицы сновали вокруг девушек, как деловитые пчёлы. Хотя насекомые вряд ли закрывали глаза повязками.  Из абсолютно прозрачной кисеи. Такая же лента украшала и личико шаверки.

– Ты даже представить себе не можешь, как я рада тебя видеть! – абсолютно искренне выдохнула Арха.

– Почему не могу? Могу, – разулыбалась до ушей Арруш. – Мне бы тоже плохо на твоём месте стало. Говорила я Иррашу: расскажи ей всё. А то ведь даже не знает, чего ждать! Но братик упёрся, как баран в стену. Мол, не положено. Положено ­– не положено. А ты положи – и всех дел. Спасибо, хоть меня сюда пустил.

– Кстати да, – ведунья сама удивилась привычности, с которой она поворачивалась, помогая бесам себя раздеть. Словно с детства её к этому приучили. А ведь пробыла в гостях у шаверов всего-то неделю. – Меня же никому видеть не положено. Я ещё вроде как не родилась…

– Так у меня глаза завязаны, – девушка указала на свою повязку пальчиком. – Ничего не вижу, ничего не слышу, никому ничего не расскажу.

– Логично, – хмыкнула Арха, послушно идя вслед за служанками в парилку. – А точно ничего не скажешь?

– Не-а, тебе ничего. А вот этому зеркальцу вполне могу и рассказать. На это запрета не было, – Арруш растянулась на соседней каменной плите и аккуратно протёрла зеркало от испарины. – Значит, слушай, зеркальце. Сейчас нашу Арху вымоют и переоденут в ритуальные покровы. Жутко неудобные и кошмарно тяжёлые. К ней придёт жрец и даст наставления о добродетелях шаверских женщин.

– А самим шаверским женщинам такие наставления когда дают? – сонно поинтересовалась ведунья, мгновенно разомлевшая под руками банщиц.

– Слушай, зеркало, ты какое-то болтливое! Не перебивай! – огрызнулась шаверка. – При родах и дают. В смысле, когда девочка рождается, рядом жрец стоит.

– Класс! – умилилась лекарка.

– Ты слушать будешь или нет? – Арруш скорчила зеркалу мину. – Значит, после того, как наставления дадут, примет она кровавое омовение. В смысле, обольют её кровью жертвенной овцы. Так как ни одно рождение без неё не обходится.

– Без овцы? – брезгливо икнула ведунья.

Её опять начало мутить.

– Без крови, дура! В смысле, дурное зеркало. А поскольку появление на свет ещё и без боли не обходится, то рассекут тебе плечо крест на крест, – мстительно добавила Иррашевская сестрёнка. – Да не зеленей ты! Не глубоко рассекут. Для видимости только.