Боевой джинн

Экзорцист

В портовом баре, куда я заглянул, чтобы остограммиться после долгого перехода с Плутона, было как всегда людно. Шум-гам, хохот, девичьи повизгивания, в воздухе хоть топор вешай. Я разглядел свободный столик, и двинулся к нему эсминцем – твердо намеченным курсом, вскользь обозревая окрестности, кивая редким знакомым, подмигивая улыбчивым официанткам. Марс, конечно, не Земля, и оцивилизоваться пока не успел, но для перекуса и краткого отдыха, если настолько устали, что, образно говоря, согласны расслабиться в тамбуре внутреннего обитаемого кольца, был вполне пригодной планетой.

В проходе - аккурат перед свободным столиком - бил челом бородатый мужчина, что-то нараспев бормоча себе под нос. Я аккуратно обошел его и, присев, стал с любопытством его рассматривать. На дальних переходах отвыкаешь от человеческого общества и забываешь о том, что кто-то из землян еще молится Богу, да и еще так неистово.

Молельщик степенно поднялся, свернул тонкий коврик с арабской вязью, который расстилал на полу, и повернулся ко мне, заставив меня ахнуть. Я его узнал!

- Мишка? Ты?!

Мы учились на одном потоке. Мишка мечтал о дальних переходах, я грезил о том же, но имел перед ним фору. Мой товарищ питал слабость к алкоголю. Он хорошо поддавал еще в учебке, да так, что однажды чуть не вылетел с курса, когда завалил с похмела экзамен по пилотированию. Трепку, которую ему устроил преподаватель, запомнил весь поток.

- Космос, ерш твою медь, не Земля! – орал преподаватель. – На обочину не съедешь, попутку не поймаешь, боковое стекло не опустишь! Ты понимаешь, дебил?

Мишка понуро кивал. Экзамен он все-таки сдал, и мы попали по распределению на грузовики, курсирующие между Землей и Меркурием. Потом меня перевели на дальние переходы, и я унесся с солнечным ветром на внешние границы системы, а о Мишке больше и не слыхал. С тех пор первый гуляка пилотного училища сильно изменился. Черты стали резче, глубже, да и борода эта. Но встрече нежданной-негаданной я был искренне рад.

- Мишка, брат! Приземляйся рядом! – я похлопал по свободному стулу. Бородач метнул в меня колючим взглядом, но присел.

- Меня теперь зовут Ибрагим, - сказал он.

- С каких пор, Миш? – полюбопытствовал я. Проклятая улыбка от уха до уха не хотела покидать мое лицо. - Ты, никак, веру сменил?

- Я веру не менял, - резко сказал он. – Уверовал я. В истинного Бога, всемилостивого и милосердного!

- Хорошо-хорошо, - я поднял руку вверх, подзывая официантку. – Рад увидеть тебя! Сколько астрономических единиц за кормой оставлено, а? Давай за встречу?

- Не пью, - тихо, но твердо сказал он. – Харам.

- Харе! – я продолжал глупо улыбаться.

- Харам! – повторил он уже громче. – Крепче чая с лимоном ничего не пью.

- Случилось что? – изобразил я участие. – Или ты не рад меня видеть?

- Рад, Сергей, - ответил он. – Но мне нельзя пить. Грех это.

- Не ты ль, помнится, грешил...

- Все в прошлом, - оборвал он меня. Между нами повисла неловкая пауза. Я не знал, что ему сказать. Мишку – веселого и озорного парня - словно подменили. Мрачен тучей, серьезен, как иконостас. Он, почувствовав мое смятение, нарушил тишину первым.

- Здесь я сейчас обретаюсь – на Марсе.

- Угум, - кивнул я. Мы снова помолчали. Я вертел в пальцах стопку с беленькой, раздумывая, не оскорблю ли чувств новообращенного. Он мешал в чае сахар, внимательно меня рассматривая.

- Ты так же – на дальних переходах? – спросил он.

- Как видишь, - ответил я. – Исследовательские партии обслуживаю. А ты? Ты ведь тоже мечтал.

- Мечтал, - сказал он. – Но ты же помнишь о моей слабости. Она меня и подвела.

- Ты же не пьешь.

- Теперь конечно не пью, - вздохнул он. – Но раньше, помнишь ведь, как закладывал. Меня лицензии на пилотирование лишили. Пришлось на поверхностный транспорт пересаживаться.

- Тяжело было? – спросил я, понимая, что мог и не задавать этот вопрос. Конечно ему было тяжело. После полетов в межпланетном пространстве под атмосферным щитом становится тесно. Давит небесный свод, хоть физически этого и не ощущаешь. Давит...

- Я рад, что Всевышний так распорядился с моей судьбой, - сказал он. – Если бы меня не спустили с небес на землю, не обрел бы веру, жизнь не понял.

- Вера, Ми... Прости, Ибрагим... Вера, оно, конечно, хорошо, но ты ведь славянин, - осторожно сказал я. – В ислам-то как?

- Всевышний не делит людей на национальности, - сказал Мишка. – И я рад, что Он дал мне просветление. Раньше ведь ни в Бога, ни в черта, как помнишь, не верил.

- И как озарило? – полюбопытствовал я.

- Зря ты так, - Мишка отхлебнул из чашки. – Все очень серьезно. Я узрел то, о чем ни ты, ни хваленая наука не знают, и был бы счастлив, если бы ты тоже рано или поздно принял бы истинную веру.

- Миш, что ты за бред несешь? - сказал я, чувствуя, как во мне просыпается раздражение. – Если бы на Марсе божественное проявление увидеть можно было, тут паломников набежала тьма? Тебе просто кто-то хорошо промыл мозг!

- Ты сейчас меня обижаешь, - спокойно ответил он. – Неверием своим, ехидством. И напрасно... Я расскажу...

С волчьим билетом, полученным с приказом об отставке с космофлота, Мишка смог устроиться только на транспорт, который курсировал между космопортом и мелкими поселениями. Таковых на Марсе было еще немного – вольный народ не спешил осваивать новые пространства, предпочитая толкаться на перенаселенной Земле.

Чаще Мишке приходилось перевозить грузы, реже - подсаживался пассажир. Мишка почитал бы за счастье поболтать с живой душой, но люди, которые поднимались на борт, как правило, не располагали к беседе. Красную планету колонизировали силами заключенных и небольших религиозных общин, не способных ужиться с праздной человеческой массой.

- Несколько месяцев назад в транспорт подсел пассажир, благодаря которому изменилась моя жизнь, - рассказывал Мишка. – Я был привычно навеселе.