Богатые тоже плачут

Осло

Прилетев на место, я набрала номер мужчины, с которым договаривалась заранее. Но телефон не отвечал. Нервный мандраж из-за мысли, что мы в незнакомом городе останемся одни без всяких связующих ниточек, уже подбирался ко мне. Еще больше я начала нервничать, когда высокий светловолосый полицейский с широкими плечами и твердым шагом направлялся стремительно к нам. Я буквально попыталась спрятаться за спину Марселя, когда серьезное лицо, озарилось светлой улыбкой и произнесло: «Валери? Из Парижа?»
Может мои дядя и тетя разыскивают меня с помощью связей? 
– Я Хэварт. Хэварт Линдстрём. Мы связывались с вами через сайт. Простите, мой телефон разрядился.
Когда все в моей голове состыковалось, я шагнула вперед и протянула руку для приветствия, при этом усиленно делая вид, что совсем не испугалась его.
– Можно на ты. Рада встрече.
На парковке мы вместо полицейской машины выбрали семейный минивэн серебристого цвета. Марсель и я решили усесться на заднее сидение, но перед этим Хэварт долго расчищал там место: я заметила детское кресло, плед, медвежонка, и много пакетов. Мужчина смущенно передернул плечами и пригласил нас садиться. В салоне пахло молоком, а также примешивался запах лака для волос. Наверное, у него молодая жена и маленький ребенок. Но этого он в анкете не указал.
Выехав на улицу, я ахнула: все уже было покрыто снегом, и на окно аккуратно присаживались еще совсем крошечные снежинки.
– В этом году зима ранняя, снег уже не тает.
Снег. Мама и папа, маленький домик в горах, снежный бой, горячий какао. Откуда я могу это помнить? Мне было тогда четыре, через два года я уже не помнила ничего мало-мальски связанного с нашей семьей. Мои родители тогда уже были для меня мои дядя и тетя. И вот оказывается в глубине моего сознания есть крупицы воспоминаний. Мы были одним целым, кажется, нам нравилась зима. Папа со стаканом янтарной жидкости, от которой он становился все румянее и веселее. Это и привело их к смерти. Вечная безрассудная молодость, где янтарная жидкость не ассоциировалась с опасностью.
Хэварт не был разговорчив, музыки не включал, несколько раз на груди под курткой шипела рация, но он не реагировал. В очередной раз, когда она снова настойчиво издала свое шипения, он воскликнул: «Ох уж эта работа! Надеюсь, вас не смущает мой род занятий. Вообще-то у меня отпуск, но меня вечно выдергивают по каким-то делам. Вот и сегодня утром позвонили, срочно в участок, я вас заберу и поеду туда»
– Вы…ты простой служащий?
– Я – помощник капитана. На самом деле я довольно быстро заслужил доверие и поднялся по карьерной лестнице, теперь я довольно часто заведую лишь бумажными делами, но иногда приходится и в деле участвовать. Сейчас за месяц до Нового года нужно решить все проблемы, максимально закрыть все дела, которые возможно, организовать бумажную работу. Поэтому даже в отпуске не дают расслабиться.
Мы ехали по аккуратным улочкам, дома все были не высокими. Тут и там блестели витрины магазинчиков или кофейн. Мы, кажется, проехали город от его начала до самого конца, пока не уперлись в ряд двухэтажных серых домиков у подножия невысокой горы.
Один из этих домиков являлся нашим новым пристанищем. Мы въехали во двор и не спеша направились к входу. Я заметила батут, мангал, небольшой гараж, несколько велосипедов приставленных к крыльцу, детскую лопатку, валяющуюся на ступеньке -  и все это было бережно покрыто снежком. Хэварт с какой-то особой заботой поднял лопатку, и толкнул дверь, которая была не заперта.
Мы оказались в просторном коридоре, который сразу перетекал в лестницу на второй этаж. Слева и справа были широкие белые арки, ведущие в соседние комнаты. В доме все было светлое, чистое, даже на секунду мелькнула мысль, что здесь вовсе никто и не живет.
– Пернилла? Пернилла мы приехали!
Я ждала, что сейчас увижу молодую девушку с младенцем на руках, но из левой арки выплыла совсем юное создание с пепельными волосами, заплетенными в две косы. У нее были голубые, как вода в источнике отражающая небо, глаза. Лицо было ясное, светлое и почти умиротворенное. Хотя эта эмоция граничила с кажется полнейшим безразличием к происходящему вокруг.
– Здравствуйте, – ее голос напоминал шелест осенних листьев.
Не успел затихнуть в воздухе последний звук ее приветствия, как из той же левой арки с громким агуканьем выкатилось на ходунках еще одно светловолосое чудо. Она лепетала норвежские слова, явно обращенные к отцу, но заметив нас, смущённо схватилась за ногу сестры и замолчала.
– Моя крошка Кэйа засмущалась.
Хэварт радостно подхватил девочку и крепко прижал к себе, попутно чмокнув старшую в щеку, которая даже не дрогнула от нежного поцелуя.
– Это мои девочки - Пернилла и Кэйа, надеюсь не сложно будет выговаривать, – Хэварт хихикнул, – Пернилла хорошо говорит по английский, а малышка еще на своем родном все слова не выучила, да моя сладкая?
Мужчина уткнулся в пухлую щечку девочки, и та залилась животворящим детским смехом.
– Пернилла, будь добра, собери на стол, наши гости наверняка голодны, а я пока покажу им дом.
Он опустил малышку в ходунки, та счастливая тут же направилась за сестрой уже в правую арку.
Разводя руки, хозяин сказал: «Там у нас гостиная, а там столовая смежная с кухней. Идемте наверх».
Мы поднялись по слегка скрипучим ступенькам, которые были выстланы голубым ковровым покрытием.
Наверху была небольшая площадка с диваном и маленьким столиком. Справа располагалась большая ванная комната, рядом примостилась спальня для нас. Там стояла большая кровать, устланная темно синим покрывалом с белыми оборками, небольшое трюмо, шкаф, стол на котором аккуратно лежало постельное белье. Комната соединялась с небольшим балконом. 
 – Напротив две комнаты, в одной сплю я, в другой девочки. Я хотел бы сразу сказать, чтобы не случилось каких неловких ситуаций, – при этих словах мужчина повел плечами, будто ему свело шею, – жена моя ушла от меня полгода назад к другому, девочек оставила на меня. У нас это не обсуждается, Пернилла очень тяжело это переживает и кажется, замкнулась в себе, а маленькую я приучаю к мысли, что мамы нет. Тяжело конечно, но я знаю, что она не вернется. Она даже нам не звонит.
Он провел по щеке ладонью, словно проверяя на месте ли его лицо. Затем, будто только что не поделился самой печальной страницей из своей жизни, задорным голосом сказал: «Располагайтесь, мы будем ждать внизу». И вышел, прикрыв за собой дверь.
Я тут же плюхнулась на кровать и прошептала: «У меня в голове не укладывается, как он справляется с двумя дочками? Что же это за мать такая, что смогла так поступить?»
Марсель кивнул: «Да, видно, что он неловко чувствует в себя в роли не только отца, но и матери».
Он присел рядом со мной: «Моей тоже приходилось исполнять обе роли. Страшно подумать, что было в ее душе, когда приходилось прятаться от бандитов, которым задолжал наш отец. А когда она устроилась на работу по сменам, я помню, она запирала нас на два замка, занавешивала все окна, запрещала включать свет и звонила каждый час».
Я взяла его за руку: «Теперь твоя мама может гордиться и тобой и собой. Она вырастила прекрасного сына. И исполнила свой долг, не смотря на все трудности. Когда приедем я обязательно передам ей свои восхищения».
Марсель улыбнулся и сжал мою руку в знак благодарности. Наверняка он хотел спросить меня о моих родителях, и, не дав ему это сделать, я воскликнула: «Я первая в душ!»
Подхватив свою косметичку, я выскользнула из комнаты и так же быстро проскользнула в ванную. Я ощутила, как мое сердце бешено колотиться. Неужели я разнервничалась из-за этого разговора о родителях? Я заметила, что стала намного сентиментальнее, чем была раньше. Лить слезы и жалеть себя никогда не входили в круг моих важных дел. А теперь на меня все чаще находят воспоминания, которые вызывают приступ душащего желания разреветься. Это и есть то чем занимаются умирающие люди: вспоминают прошлое и смакуют горечь по предстоящей утрате всего ценного в жизни?
Ужасная боль в груди заставила меня присесть на край белоснежной ванны. Ох, я сейчас была бы не против принять пенную ванну. Но меня ждут внизу, а значит, сейчас я могу лишь сполоснуться. Уже привычно я расставила все баночки с лекарствами и по очереди в себя закинула горсть таблеток. Мне нужна консультация по поводу сердца. И нужно рассказать все Хэварту. Я больше не допущу предыдущих ошибок: он и без меня испытывает чувство потери.
                                                                                      ***
Кухня и столовая здесь соединялись, как во многих и многих домах, которые я уже видела. Люди перестали отделять процесс готовки еды от процесса принятия пищи в кругу семьи. Это перестало иметь торжественный налет, все стало обыденным. В доме моего дяди и тети все еще готовит кухарка, и три раза в день она чинна выносит вкуснейшие блюда в уютную столовую, где мои родные обсуждают все – от снов до того чем они планируют заняться завтра. 
Хэварт стоял и разливал по чашкам дымящийся кофе, рядом стояла одетая в тёплый свитер и болоньевые штаны его старшая дочь. Заметив нас, она рукой указала на стулья, затем обратилась к отцу: «Я пойду к подруге, приду через два часа, не опоздаю».
Ее слова звучали как рапорт, видимо профессия отца наложила отпечаток на уклад в семье.
– Возьми Кэйу.
– Но папа!
Он поднял на нее глаза и одарил таким взглядом, который казалось такой легкий на подъем человек, просто не может иметь. Девочка повела плечами, чем очень напомнила отца, и удалилась, шурша штанинами.
Хэварт, будто извиняясь, заметил: «Они должны чаще бывать вместе, чтобы знать, что только они есть друг у друга. Пернилла должна понять, что она заменяет сестре мать, а значит, у нее есть обязанности. Я учу ее жизни, потому что никто кроме меня этого не сделает».
Видимо ему было неловко, что мы увидели его другую, серьезную сторону.
– Садитесь, мы тут приготовили перекусить.
На столе стояло большое блюдо, на котором аппетитно расположились ломтики черного хлеба с различными добавками: огурцы, помидоры, перепелиные яйца, лосось, ветчина. Но бутербродами сыт не будешь. Они всегда так питаются? Возможно, жена Хэварта не обременяла семью вопросами готовки, и они просто не обладают умениями по приготовлению сытного обеда.
Но Хэварт, будто прочитав мои мысли, добавил: «Понимаю, может показаться, что большего мы не можем предложить, но на самом деле я решил устроить вам просто небольшой перекус. Потому что сегодня вы приглашены к моим друзьям. Все вас очень ждут».
– Ох, это неожиданно.
– Ну, вы же понимайте, многие из нас выезжают из страны очень редко, работа и семья не всегда позволяют, и если есть шанс узнать что-то новое, то никто от него не откажется. Мои друзья просто умоляли вас привести сегодня на ужин. Готовьтесь к мощной атаке, разминайте речевой аппарат, вопросов будет уйма.
Он снова рассмеялся, попутно включив небольшой телевизор. Я и Марсель молча уплетали бутербродики, смотря новости, смысл которых можно было угадать лишь из картинки на экране. Когда я поняла, что утолила свой голод, то тихонько сказала: «Хэварт мне нужно кое-что сказать».
Он полубоком повернулся ко мне, и тем самым показал, что готов меня слушать.
– Ты был откровенен с нами, и у меня тоже есть то, что я не хотела бы скрывать. Я не просто праздная путешественница, я болею, очень сильно, смертельно, и это мой финальный тур, прямо как в кино. Только в конце не будет хэппи-энда, где окажется, что мой врач ошибся. Так что если это может стать проблемой, то мы готовы поселиться в гостинице.
– Нет, нет!» – он резко прервал меня.
– Я приму этот факт к рассмотрению лишь только с той стороны, что мне нужно быть более чутким к твоему самочувствию. На самом деле я хотел сводить вас в поход, потому что очень люблю это занятие, но, если это вызовет затруднения, я изменю планы.
Теперь была моя очередь резко возразить.
– Все хорошо, планы менять не нужно, если я буду ощущать, что что-то мне не по силам, я скажу.
– Вот и договорились. А то собрались еще жить в какой-то гостинице. Глупости какие-то!
Разговор был быстрым и предельно неловким, мы перебросились репликами, словно они были раскаленным мячом.
После перекуса мы поднялись на верх, чтобы подготовится к выходу в люди. Я посушила волосы феном, сделав легкую укладку, сделала макияж, и мне показалось, что я утратила все женские навыки. Все это время Марсель валялся на кровати, наблюдая за мной. Иногда он посмеивался. Ну конечно, я уже и забыла, как давно не прихорашивалась вот так вот по-женски – суетливо и придирчиво. А тут мне почему-то очень хотелось выглядеть хорошо, быть привлекательной.
Я подумала о том, что стоит посетить пару магазинов позже, чтобы купить свитер потеплее, и тут в дверь постучали. Хэварт светясь вошел с двумя свертками в руках.
«У меня есть для вас милый презент от моей мамы. Она живет в небольшом поселке за городом, но передала гостинцы вместе с моим братом. Вы его сегодня увидите»
Я открыла загадочный сверток, внутри оказался милый бежевый свитер с коричневым оленем. У Марселя был более суровый рисунок: елки, занесенные снегом. Я хотела хихикнуть, но знала, что его мстительный выпад потом будет меня ожидать в самый неподходящий момент.
– Спасибо! Мы как раз не знали, что же нам надеть сегодня.
– Вот и славно. Жду вас через десять минут внизу, девочки уже вернулись.
Когда я услышала его шаги по лестнице, то все-таки прыснула от смеха.
– Очень миленько, надевай скорее Марсель.
Я чувствовала будто Марсель мой брат, и мы словно дети, которым только дай поиздеваться друг над другом. Марсель с гордым видом натянул свитер прямо на футболку. Я сделала тоже самое. Мы стояли в этих свитерах и глупо улыбались друг другу. 
– Мы взорвем эту вечеринку, – воскликнул он. И мы все еще расплывшиеся в понятных только нам улыбках спустились вниз. Там Пернилла застегивала младшенькой милый салатовый комбинизончик. Хэварт стоял у зеркала и надевал шапку. Заметив нас, уже натягивающих наши тонкие курточки, старшая девочка наконец - то улыбнулась.
– Милые свитерки. Кажется, вы не очень готовы к нашим погодным условиям.
Хэварт тут же среагировал:
«Да абсолютно очевидно, что их ожидает смерть от обморожения по дороге».
Они прекрасно понимали, что других вариантов нет. И дружно направились в чулан под лестницей. Кэйа словно резвый пингвиненок зашагала следом. Нам выдали шапки, шарфы, красные большие куртки, будто с плеча лесоруба, а вот с обувью могли возникнуть проблемы. Марселю повезло, у них с Хэвартом размер различался не сильно, поэтому ему выдали теплые шерстяные носки и ботинки с толстой подошвой. У нас с Перниллой разница была больше, поэтому они долго копались, но наконец, нашли милые полусапожки с мехом, которые оказались мне как раз. Видимо их забыла бывшая хозяйка дома. Что ж мне оставалось только надеяться, что это не всколыхнет воспоминаний. Хотя малышка завидев их явно занервничала, и Пернилла тут же подхватила ее и усадила в коляску, что - то тихо ей бормоча. Получалось неудобно, я даже хотела сказать это Хэварту, но он остановил меня одобрительным взглядом. Видимо он выбрал схему: если не замечать, то этого и нет. Ну не мне решать, как отец, оставленный своей женой, будет спасать остатки семьи.
Когда мы вышли на улицу я мысленно поблагодарила Перниллу за меткое замечание об одежде: валил снегопад, и казалось, что снежинки, подающие с небес размером с ладонь.
Оказалось, что дом друзей Хэварта расположен всего через две улицы. Он был похож на наш дом, вообще все дома чем-то были очень похожи. Светлые, двухэтажные, с стеклопакетами, во дворе гараж, велосипеды, занесённые снегом прикручены к перилам. Пока мы быстрым шагом добрались до места, я уже слега продрогла, поэтому ощутила приятное облегчение, когда нас впустили внутрь шумного теплого муравейника.  Дверь нам открыла милая женщина моих лет, с пепельным каре, кажется, на ней не было ни грамма макияжа, и ее кожа светилась здоровьем. Это было легко объяснимо: под шифоновой блузкой и фартуком скрывался заметно округлившийся живот. Увидев нас, она расплылась в самой дружественной улыбке, которую я когда-либо видела.
– Наконец-то! Я уже начала переживать, что вас занесло снегом, – она засмеялась чистым почти детским смехом и бросилась дарить всем объятия, даже нам.
– Я Фрея, мы вас так ждали, давайте я помогу, – было очень неудобно, что беременная женщина так хлопочет о нас, но она будто и не замечала своего положения.
Весь дом гудел, пока мы шли в гостиную, Фрея обвила свою руку вокруг моей, и видимо почувствовав, как я напряглась, шепнула: «Извини, когда я беременна, мне вдруг становится просто необходимо все и вся трогать. Тактильная наркомания».
Что ж, ради этой милой солнечной улыбки я готова потерпеть. Но не успела я слегка расслабиться, как то, что я увидела в большой гостиной, заставило меня пожелать провалиться сквозь пол.
Шум, который мы слышали в прихожей, издавали больше десятка людей, почти все они были по парам, мужчина и женщина, каждый сообщался с другим человеком, тем самым они образовывали некоторые бесконечные четырехугольники. Там казалось не было места где яблоку упасть, те кому не досталось места на креслах, стульях и диване сидели либо на подлокотниках, либо стояли, облокотившись на свою пару. В закутке у окна шум концентрировался в особый гвалт: это были дети. От подростков, до совсем крох в ходунках. Это сборище незнакомцев, которое даже не обратило внимания на наше прибытие, заставляла нервничать не только меня, но и моего друга. Марсель даже сделал несколько шагов назад, будто в испуге. Заметив наше волнение Фрея бодро воскликнула: «Знайте, мне не помешает помощь на кухне. Хэварт располагайся, а я поэксплуатирую твоих новых друзей».
И она, подхватив второй рукой под локоть Марселя, повела нас в другую сторону дома. В просторной светлой кухне шум из гостиной становится похож на радиопомехи. На всех поверхностях стояли какие-то кушанья. Духовка заманчиво светилась теплым оранжевым светом.  
– На самом деле у меня уже все готово. Кроме главного блюда, но оно особо не требует нашего участия. Давайте просто потихоньку все перенесем в столовую.
Столовая была отделана в бежевых тонах, такая же просторная, как и все комнаты, кажется дом Фреи все-таки хоть и выглядит снаружи как дом Хэварта, но значительно больше. Пока мы расставляли тарелки, женщина непринужденно поддерживала беседу. 
– Я понимаю ваш испуг, когда-то и я испытала подобный шок. В моей семье не было госслужащих, у родителей был узкий круг знакомых. А потом я стала внезапно женой полицейского, и мы всегда оказывались в центре большой компании. Я долго не могла привыкнуть, почти год я паниковала при мысли, что ко мне заявится орава гостей, перед которыми я должна исполнять роль прекрасной хозяйки и идеальной жены, а это все было так ново, я жила в напряжении, всегда боялась ошибиться. Все изменилось, когда я первый раз забеременела. Тогда я смогла ощутить все преимущества наличия такой, не побоюсь этого слова, большой семьи. Все женщины приходили ко мне, давали советы, сопровождали меня в клинику, когда не мог муж, помогали по дому, в общем, оказывали поддержку. И я сожалею, что не все женщины имеют возможность ощутить это: что за твоей спиной целый стан соратников, который в любимую секунду защитит тебя. Мы это отдельное сообщество, мы все связаны, и сейчас я уже по-другому и не представляю своей жизни. И я рада, что могу и своим детям подарить это чувство. У вас есть дети?
Кажется, нас снова приняли за пару. Ну что ж, скоро при приветствии нам придется предупреждать такие вопросы.
– Мы не пара.
Она заливисто засмеялась.
– Простите, кажется, это рефлекс, как только вижу мужчину и женщину сразу решаю, что они вместе. У нас одиноких очень мало, и это либо вдовые, либо совсем молодые, но у нас тут настоящий конвейер по соединению половинок, только успеваем свадьбы отгуливать.
И тут я ушла в свои мысли, пока милая Фрея задушевно забалтывала Марселя.
Дети. Думала ли я когда-нибудь серьёзно о том, чтобы стать матерью?  Мне всегда казалась даже смешна мысль о том, что я буду нести ответственность за кого-то кроме себя. В этом плане я являлась довольно инфантильным и эгоистичным человеком. Это сейчас я резко ощутила в этой комнате, что после себя оставляю пустоту. Моего продолжения не будет, я потеряюсь в бесконечности последующих десятилетий.  Но у меня могла быть семья. Все это время я винила Жака в полном провале наших отношений. Но это ведь я не дала ему ничего кроме страстной любви, которая просто приелась ему.
В моей жизни было два случая, когда я могла стать матерью. Первый раз действительно слишком рано, а второй уже как мне казалось рано. Когда мне было шестнадцать, я бунтовала, как могла. Тогда мои тетя и дядя совсем некстати решили поделиться со мной, что они не мои родители. Между депрессией и полным отрывом от всего адекватного я выбрала второе. Многое тогда случилось, что пришлось подчищать за мной моим родным. Я снюхалась с каким-то богатым сопляком с таким же бунтарским взглядом на мир. Доразвлекались до того, что однажды утром я поняла: у меня растёт живот и это явно не от плохого питания. Никому эта проблема была не нужна, а именно проблемой мы все посчитали этого не рождённого малыша. За несколько дней, даже не сообщив парню и его родным об этом, мы с тетей стремительно стерли из моей жизни эту ненужную помеху. Я никогда не жалела об этой утрате. Ни тогда, ни спустя годы я не воспринимала то, что было как нечто реальное и весомое. Где-то шевелилась мысль, что живот рос, а значит и ребенок уже формировался во всю внутри меня, мы буквально вскочили в последний вагон поезда, который мог унестись вместе с моей спокойной и успешной жизнью. Но я не жалела, и не жалею сейчас. Этот ребенок принес бы с собой только разочарования.
Второй раз это случилось уже, когда я жила несколько лет с Жаком. Жуткий токсикоз, которого не случилось ранее, предупредил меня в этот раз о грядущем. Разговор в студии моего парня я помню, как сейчас. Его красное лицо, сломанный мольберт, на который он копил деньги, и слезы, крупные соленые капли на моих ладонях, когда он сжимал их, моля оставить ребенка. Я отказала. Я надавила на все его больные точки, на самую главную: у него ничего не было и нет, я убедила его, что это он был не готов к отцовскому долгу. Этим я прикрыла свой страх перед тем, что это я на самом деле умею жить только для себя, и не готова делить свой мир с кем-то настолько важным. Наверное, тогда я поняла, что Жака люблю лишь как своего бедного парня. Если бы он стал известным я бы, несомненно, гордилась, но гордилась лишь как человек, который привел его к успеху. 
В тот день в клинике я была одна. Фрея права, немного женщин имеют заветную возможность ощутить поддержку в такие моменты. Там сидело немало женщин, и все они были одиноки. Они скрывали, таили и прятали свои чувства под невозмутимой оболочкой спокойствия, а под ней оголенные нервы били огненным током по всем их открытым ранам. Удивительно, но, когда это закончилось, я ощутила пустоту. Ребенка, по сути, еще даже толком не существовало, не то что в первый раз, но именно тогда я ощутила, что чего-то лишилась. Возможно, уже тогда я предчувствовала: это был последний шанс, и я не сумела его удержать из-за собственного самолюбия.
В своих размышлениях я не заметила, что уже сижу за большим столом и возможно даже вовлечена в какой-то разговор, который поддерживаю на автомате. Наверное, обсуждали что-то приятное: все смеялись и дружно кивали головами. За еду никто еще не принялся, значит, я не так уж и надолго выпала. Интересно, я бы и есть смогла на автомате?
– О чем идет речь? - тихо шепнула я Марселю.
Он удивленно поднял на меня глаза.
– А, знаешь, неважно, –  я уже заметила, как начинается движение вокруг еды, и ощущала сосущее чувство голода.
Самым вкусным оказался запеченный ягненок. Я испытывала некоторую жалость к животному, которое поедала, но законы жизнесохранения говорили мне что это более чем естественно. По отрывкам из шуток, которые ещё гуляли за столом, я поняла, что до этого речь шла о нашей традиционной кухне, а если точнее о поедании лягушек и кузнечиков. Что ж за столом сидели явно любители стереотипов, потому что из их не у всех чистой английской речи я поняла, что многие думают, что мы так питаемся постоянно. 
Мы с Марселем притихли, я не смогла совладать с неловкостью, эти люди как будто морально выдавливали чужаков из своего общества. Многие даже не собирались говорить на английском, изредка они дружно взрывались смехом, а иногда я ловила на себе мелкие уколы взглядов, изучающих меня. И как назло Хэварта посадили от меня далеко, а дети и вовсе ужинали на кухне, потому что здесь им бы просто не хватило места. Я налегала на вино, и меня начало мутить.
Тут один мужчина то ли решил сказать тост, то ли просто задвинуть праздную речь. Дело зашло о прославлении славной работы полицейских, поэтому он перешел на интернациональный язык. Говорящий изредка бросал взгляды в нашу сторону. Я поняла, куда он целил своими словами, и делала все более частые глотки из бокала. Кажется, все затянулось, и все это стали ощущать. 
–…Мы стоим на страже народа, мы его опора, без нас начнется хаос. И я надеюсь, что наши гости поддерживают полицию и поднимут бокал в знак благодарности за нашу работу.
Я встрепенулась. Алкоголь развязывал мне язык, и я забыла, что, по сути, нахожусь в осином гнезде. А мужчина как мне показалось, прямо смотрел на меня, ожидая, когда я подниму бокал в его честь.
– Вообще-то я не могу поддержать ваши слова. Вы служите не народу, а государству. А это два разных организма.
За столом послышался шепот, что еще больше распалило меня.
– Если возникает столкновение между ними, на чьей вы стороне? Конечно на той, которая вам заплатит. По сути, вы наёмная сила. И защита народа лишь ваша функция на время. Когда не нужно охранять от этого же народа властьимущих. Можно перечислять множество примеров, когда народ, пытаясь отстоять свои права и призвать власти обратить на них внимание, сталкивались со стеной из полицейских. И народ подавлялся. И всегда будет подавляться. Вами. Но все равно спасибо, что так хорошо выполняйте вашу вторичную функцию.
За столом стояла гробовая тишина. Я понимала: эти ребята больше никогда не пригласят меня в гости. Что ж у меня осталось не так уж много времени, чтобы расстраиваться, что я обидела десяток полицейских, которые верят в свою благородную миссию. Одно я понимала, сейчас мне нужно снять напряжение чем-то вроде потери сознания.
Меня спас Марсель, который вдруг громко начал кашлять, показывая мне будто чем-то подавился. Он встал и опрокинул стул и начал пятиться.
– Туалет, – просипел он.
Фрея резво подскочила, видимо обрадовавшись, что не ей пришлось разруливать назревавший скандал, и повела Марселя, и меня, несомненно, играющую роль заботливой подруги, кажется в самую дальнюю уборную этого дома. С таким же успехом она могла запереть нас в кладовке или вовсе выставить за дверь.
В туалете Фрея кинула на нас странный взгляд, будто собака неожидающая пинка от хозяина, и оставила нас одних, явно понимая, что приступ Марселя являлся лишь предлогом.
– Что ты устроила? – взбеленился мой напарник.
– Я не знаю! – это было правдой, я сама не понимала, как эти слова, хоть и правдивые по моим убеждениям, смогли вырваться. Я не позволяла себе обычно грубости с людьми. 
– Это все вино
– Не вали все на выпивку. Ты явно хотела это сказать.  Да и вообще, тебе нельзя пить, а я попускаю это.
Я пожала плечами, так как была в замешательстве. Я уже не знала, какая я настоящая, и что из моих действий было намеренным.
– Может и хотела, но не сказала бы без алкоголя и давления.  Я ощущала их моральное влияние на меня. Они подавляли меня!
– Ладно, успокойся. Думаю, нам лучше уйти. Я пойду найду Хэварта.
Я как изгнанница стояла у туалета и рассматривала служебные фото мужа Фреи. Какая ирония, этим фотографиям нашлось место именно здесь. 
В коридоре появился Хэварт. Что ж он теперь уж точно имеет право выкинуть нас из своего дома. Мы не прожили там и суток, а я уже сумела вызвать лишь негатив. Я становлюсь несносной. Или была несносной всегда, но подавляла в себе это.
– Хэварт я не хотела тебя обидеть! – я выпалила это до того, как он смог начать говорить о своем глубоком разочаровании в том, что впустил таких наглых незнакомцев в свою жизнь.
– Не нужно извиняться за правду.
Я опешила. Вот уж не ожидала такого поворота событий.
– Иногда ребятам нужно спускаться с небес на землю. А то действительно думают, что они чуть ли не властители мира.
– Я удивлена, потому что Фрея до ужина очень много говорила про то, что вы все семья. А твои слова немного очерняют этот образ.
– Фрея? Фрея глупая дурочка, ее мозг затуманен рутиной. Она не работает, конечно, для нее это семья. Если бы моя жена была такой же простушкой она бы никогда от меня не ушла. Но она устала жить в этом семейном дурдоме. Ее это утомило. И знайте если уж мы и семья, то отношения у нас внутри уже давно пропитались фальшью. Все обсуждают друг друга за спиной, строят козни, подсиживают. Может благодаря тебе мне больше не придется ходить на эти сборища фанатиков. Я люблю свою работу, и я понимаю одержимость своих коллег. Профессия стража порядка затягивает в свою пучину, и однажды ты понимаешь, что не видел первых шагов своего ребенка, а жена больше тебя не любит. Что бы начать адекватно оценивать свою работу именно как работу, а не обязанность перед всем миром мне понадобился крах семьи.
И тут я поняла: здесь Хэварту плохо, эти люди выдавливают его как зараженный элемент. Он оторвался от общины. Он ужасный пример того, что может с каждым из них случится. И они закрывают на это глаза, а он своим присутствием давит им на их страхи.
– Давайте пойдем домой, Валери.
– А не создаст ли это еще большую неловкость?
– Думаю, они примут любую причину с облегчением.
Действительно Фрея прощалась с нами очень поспешно, изрыгая смешки невпопад. И тут я вдруг увидела ее не светящейся прекрасной матерью, а уставшей женщиной, которая будто износилась от постоянных родов, заботы о куче народы и постоянного напряжения, связанного с поддержанием иллюзии, что она радуется жизни. Бедняжка. Она живет во лжи. Страшно то несчастье, которое не признаешь перед самим собой.
Наша процессия не спеша направилась домой. Хэварт шел впереди и нес на руках малышку. Рядом с ним был Марсель, иногда они полушепотом перекидывались парой слов.
Затем твердо шагала Пернилла. Снег стонал под ее упругим шагом, чеканка которого выдавала ее энергичный характер, как ни пыталась она казаться пассивной. Замыкала я, полная дум и старавшаяся поглотить этот момент.
Скрип снега разноголосо пел, как мне казалось очень печальную песню. Огромная луна как бледный лик мертвеца вперила взгляд на землю, будто ища там источник воскресения. Морозная пудра сверкала перед глазами. Все остальное – тишина и мрак. Все остальное не важно. Все остальное лишь декорации к этому прекрасному и пугающему своей глубиной мигу жизни одиноких людей, которые ищут, но найти не могут. Кто-то из нас обязательно дойдет до конца дороги и сможет поставить точку. А кто-то навечно застрянет между многоточием. 
Дома все молча потянулись в свои норки. Я отмела все попытки Марселя улечься на полу. Будем спать оба на кровати, дабы я нашла в шкафу второе одеяло. Я не чувствовала смущения, Марсель действительно теперь для меня как брат. Прожив всю жизнь единственным ребенком, который еще и потерял родителей, а соответственно этот факт вдвойне усиливал центробежность дяди и тети вокруг меня, я, наконец, почувствовала на закате что значит быть не одной. И я отплачу Марселю за эти чувства ответной заботой и уважением.
Утром я проснулась от странно давящей меня тишины. Дом был явно пуст, не считая нас, двух гостей. Марсель даже не сопел.
– Ты не спишь?
– Нет, ждал, когда ты проснешься. Заметила, как тихо?
– Просто читаешь мои мысли. Вот значит, что остается в наших жилищах, когда мы их покидаем. Звенящая тишина.
Марсель хмыкнул и со скрипом поднялся.
– Как ты себя чувствуешь?
– Тебе правду или…?
Я повернулась лицом к другу. Оно хмурилось.
– На самом деле последнее время у меня просто разрывается голова от боли. Будто бьют отбойным молотком. Думаю, мне нужно посетить платную консультацию.
–Хорошая идея, запланируем это как главное дело».
Я хотела возразить, потому что совсем не хотела ставить во главу угла эти мелкие заботы. Только вот понимала, что эти мелочи скоро могут захлестнуть все хорошее. Поэтому да, нужно как можно скорее найти доктора.
Спустившись вниз мы обнаружили пачку цветных воздушных колечек, рядом молоко, которое прижимало к столу маленькую записочку.
«Сегодня работаю. Простите. Пернилла на дополнительном занятии, вернётся к полудню. Она с вами погуляет, не стесняйтесь ее просить вас отвести куда угодно. О малышке не беспокойтесь, она у моей сестры. Я постараюсь выбить себе парочку выходных, чтобы устроить вам настоящие приключения. Увидимся вечером. Хорошей прогулки»
Что ж уже было одиннадцать, так что у нас как раз хватало время только на завтрак и быстрые сборы. Не хотелось заставлять Перниллу нас потом еще ждать.
Будто каким-то магическим образом согласовав наши часы, девочка вернулась как раз в тот момент, когда мы спустились готовые вниз.
– Отлично, значит я даже раздеваться не буду. Экипируйтесь и выходим.
Пернилла решила показать нам город, но, чтобы до него добраться нужно было прокатиться на автобусе. Мы молча добрели до остановки, на которой уже скопилось достаточно людей. Наша спутница была молчалива, изредка она доставала телефон и быстро отвечала скорее всего на сообщения друзей. Что-нибудь в духе: «Отстой, отец заставил возиться с занудными гостями» или «С радостью бы встретилась, но приходится торчать с этими старперами из Европы»
Наконец подкатил большой блестящий автобус, люди плавным поток загрузились в него, нам с Перниллой удалось найти местечко, Марсель же стоял чуть поодаль, рассматривая рекламные сообщения. 
Я решила попытаться получше узнать девочку: «Пернилла, а в каком ты классе?»
Она с недоумением уставилась на меня. Наверное, она надеялась, что мы будем молчать всю дорогу, и ей не придется поддерживать никаких скучных бесед.
– Я в девятом. В следующем году в колледж.
– И кем ты хочешь стать?
– Если бы я знала. Иногда …, – она замялась будто, ступая на неизведанную территорию доверия к новому человеку, – … мне кажется, что я не имею предрасположенности вообще ни к чему. Я абсолютно потеряна. Наверное, пойду на педагогическое. Вроде неплохо справляюсь с сестрой. Кажется, это все что я могу.
Они почти ушла в себя, но я решила, что не дам ей такой возможности.
– Знаешь, в твоем возрасте это нормально. Ты в начале большого пути, разве ты можешь с уверенностью определить свое будущее. Ты можешь только найти начало пути, но поверь ничего страшного не будет если на середине дороги ты свернешь на другую. У тебя есть хобби, увлечения?
Кажется, я смогла привлечь ее внимание, она оживилась. 
– Раньше я рисовала, даже какой-то время ходила в художественный класс. У нас с подругами даже был свой маленький школьный показ мод. Я рисовала, а они шили. Но когда мама ушла…у меня появились новые обязанности, у меня совсем не остается времени иногда просто подумать, не говоря о том, чтобы праздно фантазировать и переносить фантазии на бумагу.
– Ты не должна отказываться от самой себя. Лучше идти по пути того, к чему лежит твоя душа, чем по тому, где ты каждый день борешься со своими желаниями и убиваешь их.
– Уже поздно, чтобы поступать на дизайнера нужно иметь хорошее портфолио.
–У тебя еще есть время, ты просто боишься.
– Возможно, ответственность за сестру и отца никто не отменял, я не чувствую, что в праве просто идти на поводу своих прихотей.
– Твое будущее не прихоть, а твоя жизнь. Я уверенна твой папа желает только лучшего тебе, и будет намного счастливее если увидит счастливой тебя.
Она пожала плечами, и наша остановка вынудила прервать наши откровения. Мы кажется почти со всем автобусом вылились на широкую улицу, которую обрамляли дома разных форм и размеров. 
– Это главная улица в Осло, – тоном гида сообщила нам Пернилла.
Несмотря на холод в нескольких шагах от остановки собралась группа ребят, исполнявших зажигательные мелодии, которые привлекали народ. Еще чуть поодаль расположилась старушка, продающая красивые северные пейзажи. На противоположной стороне раскинулась маленькая лавочка с разными поделками из дерева. 
– Как насчет того, чтобы сходить на каток? Здесь недалеко.
Я радостно кивнула. Это еще одно занятие из детства. Каждую зиму под рождество дядя и тетя вызванивали всех близких друзей, и мы огромной оравой катались пока не падали с ног. Затем ехали к кому-нибудь в гости и наслаждались горячим ужином. Когда ты ребенок такие моменты каждый раз озаряются радужной вспышкой, для тебя все приобретает свою магию. В пятнадцать я первый раз отказалась ехать на каток и пошла на вечеринку к подружке. После этого я была на катке один раз, на юбилей дяди, тогда я уже была одной из взрослых знакомых, и дети мне казались такими беспечными, что стало аж противно, больше эти сборища я не посещала никогда. Как бы я хотела собрать сейчас всех вместе, людей, которые дарили мне конфеты, трепали за щеки, держали за руку на льду, смеялись вместе со мной. Тогда бы я им сказала спасибо. За то чувство, когда не думаешь ни о чем, а только отдаешься моменту. За то, что они создавали ощущение того что все в жизни на своих местах. Сейчас я уже не могу уверенно сказать где мое место.
Пернилла шла чуть впереди, я все больше убеждалась что она предпочитает одиночество. Несомненно, она творческая натура, меня печалил тот факт, что она действительно может потерять себя.
– Кажется, ты нашла общий язык с ней, – тихонько заметил Марсель, слегка кивая головой в сторону Перниллы, которая шла, уставившись себе под ноги.
– Она обычный подросток. У нее сейчас сложный период, но все через него проходят. Ищет себя. Ее ситуация к сожалению, осложняется отсутствием понимания. Ее мать должна быть с ней сейчас рядом. Жестоко так поступать с родной дочерью. Оставить ее в такие тяжелые времена. И не просто оставить ее, а положить на ее хрупкие плечи заботу об отце и маленьком ребенке. Она раньше времени выросла, и это скажется в будущем. Я же просто хочу дать ей почувствовать, что она может быть услышана. Я хочу помочь хоть кому-то.
– У меня была ужасное детство, и ты права мать должна быть рядом с ребенком. Если бы не моя, я вообще вряд ли сейчас был бы жив. Получил бы пулю в каком-нибудь темном переулке или сторчался бы.
– Тогда тебе тоже стоит попытаться найти с ней общий язык. Она умеет слушать, расскажи ей о себе. Возможно мы изменим ее жизнь, и однажды она вспомнит о нас с благодарностью. Я бы хотела, чтобы меня вспоминали именно так.
Каток был небольшим, бесплатным, но коньки напрокат можно было взять за небольшую плату. Народа была немного. Это удивляло меня учитывая, что это был бюджетный способ провести время. На льду в основном были дети, изредка мелькали взрослые, но все под руку с малышами. Разливалась приятная музыка. Мы натянули арендованные коньки и сделали первый кружечек неуверенно. По пути нам встретилась странная скульптурная группа. Мальчик и девочка, смотрят на каток, но оба обнажены. 
– Меня начинают смущать скульптуры оголенных отроков, – прошептала я Марселю. 
Пернилла кружила, выписывая фигуры. Настроение ее начало подниматься. Накатавшись вдоволь вы выпили по чашечке какао в кафе неподалеку. Там же было решено пройти через центр к знаменитому парку Вигеланда. 
После горячего напитка нас разморило, и мы шли очень медленно, впитывая каждый уголок города в себя.
– Пернилла? Как часто ты выезжаешь прямо в город?
– Не часто, все мои друзья и знакомые живут в нашем районе. Собираемся мы чаще всего у кого-нибудь дома, или в торговом центре неподалеку.
– А вы всегда там жили?
– Сколько я себя помню. Но я знаю, что мама до свадьбы с папой жила в центре.
Картина семейной жизни этих людей становилась все яснее. Мать Перниллы возможно действительно любила Хэварта, но они были из разных миров. Она жила в центре, привыкла к развлечениям, непринужденной социальной активности и вниманию мужчин к своей персоне. А потом внезапно оказалось в настоящем заключении для нее. Муж весь день на работе, постоянно нужно общаться с такими дамочками как Фрея, никаких дел кроме домашних хлопот нет. На самом деле удивительно, что она терпела так долго. Наверное, она все же питала какие-то надежды, понимала, что дело не в окружении, а в ней самой, в ее несоответствии ему. Что ж иногда сложно винить женщину за то, что она просто хочет быть счастливой. Но дети, неужели они заслужили быть забытыми родной матерью. 
В какой-то момент я почти с леденящим ужасом осознала, что парк уже не парк вовсе, а кладбище. Вокруг из снега торчали каменные плиты, разбросанные на разных расстояниях друг от друга. На этом фоне будто заблудившиеся гуляла мамочка с коляской, собачница с белоснежной хаски и парочка, державшаяся за руки. 
– Я одна это вижу?
– Это очень старое кладбище, говорят здесь похоронен Ибсен, но никто не знает где именно. Это место уже давно стало частью общего пейзажа, понастроили вокруг домов и люди используют данное пространство для прогулок» - выдала Пернилла будто заученную фразу из туристического гида. Наверное, их в школе заставляют учить историю своего города.
Действительно кладбище обступали серые и красные многоэтажки, дома что были ближе казались старше, их архитектура напоминала девятнадцатый век, дальше же виднелись здание явно принадлежавшие стилю модерн. 
– Это странно.
– Я бы сказал это не здорово, не хотел бы я быть тем малышом что каждый день наматывает в коляске круги между могил.
Пернилла прыснула от смеха. 
– Вы забавные.
Отлично, это уже может сойти за комплимент. Наше приподнятое настроение помогло нам с легким сердцем покинуть место скорби и прогулок молодых мамочек.
– Ну вот мы и добрались до главной нашей достопримечательности! – победно воскликнула наша сопровождающая, когда мы остановились у высоких ворот с кованными узорными черными решетками и гранитными песочного цвета столбами. Поверх ворот соединяясь теми же черными прутьями возвышались шесть больших молочных фонарей. 
– То, что вы увидите внутри, может вызвать у вас не самые приятные ощущение. Так что надеюсь вы готовы морально.
– Что ты имеешь ввиду? – озадаченно спросил Марсель.
– Я не люблю это место, здесь будто застыла какая-то параллельная реальность. И самое страшное что в ее чертах мы видим свою.
Да уж, для подростка прозвучало глубоко. Но ее слова вызвали лишь еще больший интерес, и широкими шагами вошла внутрь парка Вигеланд. 
Территория его была внушительная, чтобы подойти к первой скульптурной группе нужно было пройти широкий заснеженный квадрат земли. Расчищенная дорога вела к большому фонтану, и почему-то я решила, что именно с него стоит начать. Это была страннейшая композиция: по периметру стояли деревца из бронзы в кроне которых располагались фигуры людей, в центре тоже были четыре фигуры, они и держали чашу, в которой был лишь снег. По счастливой случайности рядом вел экскурсию англоговорящий гид, и я придвинулась, чтобы послушать что она говорит.
Из ее слов я узнала, что основной темой парка является различные «состояния человека», чтобы это не значило. Сам же фонтан олицетворял идею цикла жизни. Это была одна из самых долгих работ скульптора Вигеланда, почти сорок лет.
Эта мысль поражала. Человек прожил большую часть своей жизни бок о бок со своим творением. Он засыпал и просыпался ради того, чтобы дарить ему жизнь. Какой триумф и какое чувство утраты он ощутил, в день, когда работы была окончательно завершена. Возможно родитель испытывает подобное чувство, когда приходит время отпустить своего ребенка в жизнь. 
– Весной здесь все выглядит потрясающе, зима делает это место жутковатым, – прошептала рядом Пернилла. 
Мне кажется посмотреть все статуи в парке за раз невозможно. У многих из них ты просто останавливаешься и впадаешь в созерцательный транс. Многие скульптуры вызывают в душе смятение, тоску ну или как минимум привносят мысли о смысле жизни. Так меня поразила скульптура обнаженной добротной женщины, стоящей на коленях и упирающейся ладонями в постамент, а на ее спине сидели два малыша. Они улыбались, их лицо застыли в беззаботном смехе, но один из них держался за косы матери, которые как удила пережимали ее рот. Это страшная картина навевала на мысли о матерях, несущих бремя безмолвия. Они потакают своим детям из любви, не замечая, как теряют себя погружаясь в покорность. Возможно материнство — это особая форма рабства?
Детству и детям в этом парке посвящено даже слишком много скульптур. Это и взрослые, с разными отношениями к детям: мать, держащая на руках ребенка или мужчина отбивающийся от младенцев. Страх и бесконечная любовь, две грани или две стадии? Ответ на этот вопрос находится в душе каждого конкретного человека. Тут были и скульптуры младенцев, причем некоторые из них просто устрашали.
Здесь так же прослеживалась очевидная тема взаимоотношений мужчины и женщины, причем как мне показалось преобладал лейтмотив борьбы двух начал. Странно, но до своих неудачных отношений у меня примером были лишь пары, живущие душа в душу: начиная от моих дяди с тетей и заканчивая моим агентом, единственной девушкой которую я могла бы со скрипом назвать подругой.
Но самые крупные композиции указывали на мысль о вечном круговороте жизни. Это место и эти скульптуры вводили меня в зыбкий транс, я начала крутить в своей голове неприятные мысли о смерти. Безусловно каждому приходит время умирать, но кто тот судья что отмеривает каждому свою порцию жизни. Почему не все оказываются удостоены полного круга?
Я повернула голову и на меня уставилось старческое женское лицо. Затем будто двоясь появилось еще одно. Резкая боль сдавила в тиски мой лоб, так что из меня кажется вышел громкий вздох. Эти два лица внимательно, с некой тревогой смотрели на меня. Я отвернулась в поисках друзей, но оказалась совершенна одна. Вокруг только эти два лица, сливающиеся в одно. Я куда-то присела, снег тут же пробрался сквозь ткань джин и добрался своей холодной влагой до икр. Я закрыла глаза и тогда страшное лицо буквально уперлось в меня, мне показалось что холодный каменный лоб касается моего. Я хотела заплакать, но заплакало лицо. Как чудно, такого лица у меня никогда не будет. Старости мне не дано на этом пути. Какая ирония. А в детстве мы и не хоти стареть, скажи нам что мы умрем в сорок лет нам покажется что это нормально, впереди вся жизнь. А в сорок вдруг осознаешь, что старость — это дар. И его выдают не каждому. 
– Валери?
Я распахнула глаза, и вся белизна мира ослепила меня, лишь темные пятна людей прыгали в глазах. 
– Вы чего на снегу сидите? – это был голос Перниллы.
Крепкая ладонь обхватила меня за талию и подняла. Я поморгала и увидела ее светлое ангельское лицо. Она могли бы быть здесь среди скульптур. Стоять на постаменте с широко распахнутыми глазами и олицетворять чистую юность.
– Кажется слишком много впечатлений и мало еды. Может домой? – я сказала это пытаясь выдавить улыбку, которая смогла бы успокоить ее. Но не успела я закрыть рот, как мне снова пришлось его открыть: ужасный рвотный позыв скосил меня.
Все смешалось в кашу, мне казалось, что я качусь на американских горках в бездну, в какой-то момент я даже поверила, что умерла. Удивительно, но это мысль принесла мене вновь облегчение, как тогда на коне. Я максимально отдалась падению и нырнула в темноту. 
Очнулась я в клинике, сразу было понятно, что это не государственная больница: разливалась приятная холодная тишина, которой не услышишь ни в одной больнице. Я поняла, что Марсель знал, что я не хотела бы попадать под присмотр муниципальных врачей, которые и вовсе могли меня выслать из страны. Молодая белокурая девушка записывала в карту что-то, изредка поднимая голову и смотря куда-то поверх меня. Она не сразу заметила, что я очнулась. Какое-то время я фокусировала силы, чтобы оценить масштабы катастрофы. Что ж я находилась в своей одежде, на койке которая была заправлена лишь легкой простыней. У меня была капельница и больше никаких приборов не было ко мне подключено. 
Во рту будто кошки нагадили, перед глазами еще плясали мелкие пятнышки, странное ощущение чугунной тяжести разливалось с левой стороны тела. Я застонала, девушка встрепенулась и подскочила к кнопке у двери. С магической скоростью в палату вплыл такой же молодой, как и его медсестра мужчина. Странно, но он расплылся в улыбке при виде меня, я поняла, что сейчас он елейным голосом будет уговаривать меня остаться, тянуть из меня деньги. 
Разговор у нас был довольно односторонним, выводы были таковы что болезнь прогрессировала, все больше областей мозга попадали в зону поражения. Он предупредил меня, что тошнота и рвота станут теперь моими постоянными спутниками, еще один препарат добавился в мой список лекарств. Он так же предупредил что скоро начнет падать иммунная система из-за таблеток.  Самой худшей новостью оказался тот факт, что на неопределенное время у меня отнялась левая рука. Никаких гарантий на восстановление он мне не дал: рука может снова начать функционировать, а может и уже не начать, и атрофия мышц начнет прогрессировать, распространяясь ниже или выше. Он сделал упор на то, что без наблюдений он вообще не может давать гарантий. Даже пытался напугать: могу умереть в любую секунду, мой организм атакован, и борется он уже из последних сил. 
Многое я просто пропускала, мысли бились как в клетке, усталость накатывала жаркими волнами, стены мне уже казались молочными берегами нирваны, я хотела покоя. В конце концов нравоучения закончились, документы были подписаны нетвердой правой рукой, левую руку поместили в перевязку, и меня как тряпичную куклу передали на руки Марселю, чье лицо будто высеченное из камня показалось мне лицом атланта на чьи плечи лег весь мир.
Рядом не было Перниллы, и я послала мысленно благодарность Марселю, что он догадался отправить ее домой. В такси все что я делала, это пыталась не отключиться. Еще не время было расслабляться, мой друг и так пережил за сегодня достаточно хлопот.
Наконец мы доехали, подъем по трем ступенькам казался восхождением. Дверь со скрипом отворилась и будто истукан, который не может покинуть свой пост, в холле стоял Хэварт. Когда мы вошли выбежала Пернилла, личико ее было заплаканное, волосы наэлектризованным куполом пушились вокруг ее лица, наверное, она лежала в постели. Я причинила ей боль, мы ведь ничего не сказали ей, я догадалась сообщить лишь Хэварту, мне и в голову не могло прийти, что это юное создание тоже стоило оповестить, хотя бы намекнуть. Я хотела бы сказать ей ласковые слова, убедить что не все так страшно, но сил не было совсем. 
Мерцающая пелена упала на глаза, дальше можно было полагаться только на ощущения измученного тела. Вот холодная рука касается моего запястья, потом я попадаю в невесомость – это Хэварт принял роль титана на себя. Каждая ступенька на верх – легкий прыжок в никуда, иногда кажется, что обратно я уже не опущусь. Но нет, наконец мягкий прохладный кокон окутывает меня, сжимает и убаюкивает. Шаги шелестят по комнате, кажется с меня снимают всю тяжесть этого дня, накрывают ватным облаком. Шаги почти исчезли.
– Хэварт?
Тяжелые шаги возвращаются. Я чувствую неровное дыхание у моей левой щеки.
– Да?
– Обещай, что сводишь меня в поход несмотря на ни что. Я хочу побывать в горах. Это мой последний шанс.
Тягучая пауза, мне кажется, я слышу, как у Хэварта в голове спорят два голоса.
– Я обещаю. Как только тебе станет лучше. Ты увидишь горы.
Наконец я могла отдаться темной пучине бессознания.
Я впала на несколько дней в глубокую спячку, изредка я выныривала, прислушивалась к окружающему миру, но он молчал, и я уже была не уверенна правда ли сознание возвращалось.
Долго у меня не было возможности выпутаться из липкой паутины забытья, мои старания в лучшем случае пробуждали мой слух, но то что мне слышалось не всегда казалось реальным: иногда я слышала шепот, назойливый, пробирающийся в самую глубь меня, иногда детский плачь, скребущий по сердцу, иногда томные стоны двух людей. Когда среди этих звуков я начала различать шаги, стало понятно, что я выныриваю. И правда вскоре телесные ощущения вернулись: болела спина, тяжесть ушла с левой стороны, лицо будто было покрыто маской, горло ныло словно надорванное криком.
Теплые ладошки коснулись моих щек, и я вздрогнула, это вызвало переполох, легкие шаги, негромкий крик: «Очнулась» и ощущение будто в комнате стремительно становится меньше воздуха. Я разлепила губы и прошептала: «Воды». Тут же прохладная живительная жидкость полилась внутрь меня. Затем: «Умыться». Влажное полотенце освободило мое лицо от мерзкого липкого ощущения. Только тогда я открыла щелочки глаз. Пернилла, Хэварт, Марсель и неожиданно Фрея стояли и внимательно смотрели на меня. 
– Хочу встать»
– Еще рано…, – предостерегающе сказал Марсель, но я уже оторвалась от подушек. В комнате был балкон, и я очень хотела ощутить свежий воздух в своих легких.
Неожиданно в этом предприятии решили поучаствовать все, даже Фрея ухватилась за какой-то кусочек меня, что меня ужасно раздражало до того момента, когда я наконец приняла вертикальное положение и поняла, как мое тело ослабло. 
– Сколько?
Марсель все понял: «Три дня, может показаться мало, но у тебя поднялась высокая температура, мы вызывали врача на дом, еле уговорили его дать тебе еще пару дней побороться дома, он хотел увезти тебя.»
– Спасибо, – я сжала пальца моего друга, чья ладонь поддерживала меня. Он знал, что я хочу двигаться дальше, только вперед, потому что скоро неведомая сила затянет меня в водоворот невозврата. 
Кажется, до балкона мы шли дружно целую вечность. Там мне поставили стул, открыли окно, укутали двумя пледами и принесли травяной чай. Рядом села Пернилла, все остальные попятились назад, обеспокоенно перешептываясь. 
Моя маленькая сиделка, сколько же доброты и смелости у этой юной неопытной души. Что она вынесет из нашей встречи? Надеюсь она поймет, что боль бывает разной, но любую ее форму можно преодолеть, главное бороться до самого конца. Как часто мы сдаемся только потому что считаем, что никак нельзя изменить положения. Мы врем себе, жалеем себя, хотим верить, что мы бессильны. Эта ложь портит нам жизнь, потому что закрывает своим туманом любую перспективу. Я очень хочу, чтобы Пернилла всегда жила в борьбе с окружающими ее тенями. Потому что только так можно найти свет. Но сказать все это ей не было возможности, она еще ребенок, она лишь испугается, узнав, что вся жизнь — это бесконечный бой. Пусть лучше живет в своем мире, где самым худшим будет отсутствие рядом матери, путь не знает пока что бывают вещи и страшнее.
Еще какое-то время я провела в режиме лежачего больного. Три лихорадочных дня казалось отняли у меня много лет. Я не переставала напоминать про поход, и медленно, но верно мы начали к нему готовиться. Собирались рюкзаки, планировался маршрут, выискивалась нужная экипировка. Ребята дружно занимались этим, а я к сожалению, могла лишь пассивно участвовать. Куда мы поедем оставалось в секрете, но Хэварт обещал захватывающее приключение, и я лишь надеялась, что выдержу его. Накануне отъезда мне не спалось, все уже легли, а я смотрела какой-то сериал внизу по телевизору. Услышала твердые шаги – спустился Хэварт, в темноте пробрался к дивану и плюхнулся на него, будто прошел тысячи километров.
– Не спиться?
– Немного взволнована.
– Это хорошая эмоция. Хочешь знать куда я тебя везу?
– Конечно, – я действительно чувствовала себя маленькой девочкой, которая ждет новогодней ночи, чтобы узнать какой же подарок принес Санта.
– Мы отправимся на Лофонтенские острова, в сказочный край гор и озер. Ты не сможешь этого забыть, – он улыбнулся и накрыл своей большой ладонью мою.
– Спасибо тебе, что ты не побоялся. То, что ты делаешь для меня большой знак, что ты хороший человек. У тебя все наладиться, просто потому что ты этого заслуживаешь.
Он помог мне дойти до комнаты, и я уснула в сладостном предвкушении.
Это была действительно долгая дорога, чтобы набраться сил я приняла решение выпить снотворного и большую часть проспала, изредка откликаясь на шепот Марселя: «Смотри».
Тогда подняв голову, я видела виды, которые казались грезами: гладкие как чистейшее стекло озера, серые заснеженные горы-великаны вдали, маленькие поселения с будто кукольными деревянными домиками. Я засыпала и все это продолжало являться мне во снах.
Дорога заняла больше суток, и это учитывая, что парни менялись и мы ехали без остановок. Сначала мы добрались до Фискебола, но остановились не там, у Хэварта был хороший друг в одной из ближайших рыбацких деревушек, он и должен был стать нам гидом. Деревушка это была просто крохотной, объехать ее можно было за полчаса, прилипла она к острому пику горы, сама же разлеглась на мысе. Вокруг была вода, едва еще подмерзшая.
Как странно, когда вдруг стереотип представляется в жизни. Наш новый знакомый, Бйорн, будто из легенд о викингах явился перед нами как истинный северный войн. Широкоплечий, высокий, с густой бородой он хмурил брови вместо приветствия, и дрожь пробирала от его внимательного взгляда синих глубоко посаженных глаз. Но заметив среди нас Перниллу, нашего ангела, он неожиданно расплылся в широкой улыбке и сжал ее в своих огромных ручищах. И все изменилось, напряжение ушло, он расслабился, начал типичную мужскую басню о том, как давно он не видел Хэварта, они оба ударились в воспоминания. Бйорн жил прямо у самой воды в маленьком красном домике, двор его был по сути берегом, там было пришвартованы пара лодок, развешаны на столбах сети, в будке сидела собака, настороженно следя за нами. Там же была маленькая самодельная беседка с местом для костра, в ней мы и обедали. Рыбак говорил по-английски с сильным акцентом, часто подыскивал слова, но с большим оживлением рассказывал о том, как он здесь живет.
Его совсем не смутил неожиданный вопрос Марселя: «А как же семья?»
– Да ни одна женщина тут не выдержит, зачем тащить кого-то сюда, надо будет – приложится, сына б хотелось иметь, научить его всему, а вдруг не захочет? Как подумаешь, так и одному складно. Может когда-нибудь повстречается кто, а если нет, то природа мне жена, вот и все. Здесь каждый день счастье: встанешь по утру, а весь мир в тебя вливается. Столько энергии, что порой и девать некуда. Хорошо горы рядом, переночуешь там пару дней и снова легкость на душе и в теле. Скоро сами все познайте.
Говорил он чудно, часто щипал себя за бороду и подмигивал. Хэварт потом мне шепнул: «Он широкой души человек, когда мне было очень плохо он отвел меня в эти места, и слушал все мои мысли. А когда я выговорился, то сказал: теперь это все останется здесь, придешь заберешь, когда надо будет».
Сговорились мы встать очень рано, разлеглись все, кроме меня и Перниллы размещенных на узкой деревянной кровати, в спальных мешках на полу, так как домик был крошечный, с одной комнатой в которой стояла как раз постель, да стол письменный над которой висела книжная полка. На стенах множество фотографий, многие из которых черно-белые, на них мужчины, такие же бородатые великаны. Они хвастаются уловом, или шкурой оленя, или стоят на фоне массивных гор. И все горделиво улыбаются.
Знаете, бывает такой лихорадочный адреналин перед поездкой, когда тело потряхивает от нездорового озноба и энергия пульсирует в каждой клеточке тела. Именно это я испытывала ранним утром, когда мы вышли гурьбой из домика. Почувствовать себя настолько живой было словно чудо, будто чьё-то благословение. 
Небо с грустью расставалось с плотными серыми сумерками. Лед на воде тонкой корочкой слегка колыхался, поэтому было решено плыть, пока есть возможность, потому что была велика вероятность, что назад придется возвращаться другим путем. Вода как сестра близнец отражала небесный свод. Тишина обволакивала этот мир, как плотное пуховое одеяло. Мы загрузились в лодку, которая слега скрипнула под таким неожиданным для нее количеством тел, но затем стойко оправилась от шока и радостно разорвала тишину мирным тарахтением мотора. Разбивая тонкий лед, мы рассекали туман, небо яснело, вода насыщалась синим цветом. Заплывать к каким-либо дальним островам нам было ни к чему, мы планировали прибиться к ближайшему крошечному островку и пройдя его пешком пересечь перешеек соединяющий его с главной землей и вновь вернуться в поселение. Надеялись затратить не больше трех дней, но я скрытно переживало, что и этого сейчас для моего ослабленного организма будет много. 
Вот и зыбко покрытый снегом берег, на котором чернеют камни будто чьи-то останки. Растительности почти нет, немного елок разбросано словно их высаживал нерадивый садовник. Снег нетронут ничьими следами, волнительное чувство, когда ты разрушаешь эту девственную поверхность своей твердой ногой, будто варвар вторгаешься в новые не принадлежащие тебе земли. Однако пройдя немного дальше от нашей лодки, которую как сказал Бйорн потом отшвартует его друг, мы обнаруживаем хорошо утрамбованную тропку.
– Это самый близкий к нам остров, почти начало скопления жемчужин нашего края, сюда проще добраться, многие из наших возят сюда туристов, подрабатывают, так сказать, поэтому здесь уже есть безопасная дорога. Сначала пойдем по ней, затем немного повернем, если получится заберемся повыше, а потом и вниз можно к перешейку.
Тропинка медленно, но верно постоянно вилась вверх, этот подъем был почти незаметен, только воздух становился тяжелее, плотнее, ложился на плечи, обвивался вокруг шеи, слегка придушивал. Снег местами лежал, местами же как проплешина мелькала голая влажная земля. Вокруг хребты гор усеянных шишковидными выступами и мелкими кустиками. Горы давили на тропу, хотели ее спрятать, стражи этого края они были обязаны защитить свое вековое богатство. От этого эта дорожка казалась особой ценностью: люди пробирались сюда, им было страшно, чужой мир нависал над ними, но они шли вперед, не зная, что за следующим поворотом, так же, как и не зная, что здесь пройдут еще сотни таких же героев, и что всех их будет объединять это единое чувство волнения и торжества.
Скоро плотный снег под ногами сменился рыхлым мхом и мелкими камушками – это значило, что мы ушли с тропы, выбрали свой уникальный путь. Здесь никому из нас не хотелось особо говорить, каждый впитывал и размышлял. Изредка мы останавливались, отдыхали, делали фото, проверяли все ли в порядке, в частности проверяли конечно же меня, но я не отставала и проявляла назойливую заботу о Пернилле, как о самом младшем члене нашей группы, и шагали дальше. 
До полудня шли без долгих привалов, какое-то время нас даже порадовала северное яркое, но холодное, солнце. Оно слепило глаза, пробиралось лучами даже между ресниц, когда ты жмурился, и отсвечивало миллионами своих копий от каждой снежинки.
Поэтому я с облегчением вздохнула, когда это назойливое светило скрылось за тучными облаками. А тут мы неожиданно вышли к черному кругу, который здесь кто-то вырезал огромными ножницами.  Водная гладь озера была недвижима, ее кромку уже начал захватывать лед, но она еще боролась за свою нерушимость и цельность. С неба начали опускаться пушинки снега, они касались воды и сливались с ней, умирая и рождаясь в новом состоянии. Мы расположились на берегу, и пока мужчины занимались костром, я погрузилась в раздумья. Я никогда не бывала в подобных местах, город всегда был для меня естественной средой обитания. Но сейчас здесь я ощутила будто я на своем месте. Наши предки были едины с природой, и наша генетическая связь с ней никогда не будет выкорчевана никаким техническим прогрессом. Дело в покое, который дарил этот мир. Будто вернуться в утробу матери, знать, что ты под защитой. Весь остальной мир снаружи, а ты внутри своего личного космоса. Все законы здесь созданы для тебя одного.
Я решила немного прогуляться вокруг водоема. Ветер начал посвистывать в ушах. Пройдя полукруг, я уперлась в небольшую скалу, и вдруг заметила череп, кажется лося. Я присела и провела ладонью по вытянутой белой кости, чуть припорошенной снегом. Усевшись рядом прикрыла глаза. Вдруг сквозь шум ветра я услышала металлический лязг. Чье-то горячее дыхание обожгло мою щеку. Кто-то пронесся мимо меня шумно топая. Мне показалось что я даже услышала чей-то напевный шепот. Распахнула глаза – рядом никого. Ветер, ветер, ветер. Лишь на моей щеке еще горит вздох призрака этих мест.
У костра Бйорн рассказывал про викингов, упиваясь историей своей страны, он часто широким жестом руки окидывал местность и говорил: «Возможно и здесь когда-то проходила нога викинга». И мне казалось, что я вновь слышу лязг кольчуги или скрестившихся топоров. 
Вновь в путь, который становится все труднее. Мы начинаем взбираться все выше, порой приходится ползти по круче, Бйорн проявляет себя как настоящий лидер – к каждому он относится с внимание и участием, ему важно чтобы от этого путешествия все получили одинаковое наслаждение. 
Ноги все чаще вязли в снежной каше, шаг становился медленнее, усталость приливами накатывала на тело, хотелось то снять все с себя, то закутаться еще больше. Марсель в конце концов начал поддерживать меня видя, что я выдыхаюсь, Бйорн подбадривал, уверяя что скоро мы доберемся до места нашего большого привала. Ввысь к небу, там, где облака лежат в своей небесной колыбели.
Из последних сил передвигая ноги я шла вперед пока Бйорн вдруг не остановился. Еще несколько шагов к нему и нечто не поддающееся осознанию перед глазами. Вокруг вздымаются снежные вершины, одна, другая, за ними еще и еще, сколько хватает глаз, то тут, то там в низинах мелькают озера-блестки. А небо. Бесконечное, такое близкое, кажется протяни руку и вот оно, осязаемое. И главное тишина. Даже воздух кажется здесь замер, боясь нарушить покой гор. 
Тут мы решили провести ночь, поэтому нужно было подготовить для этого все удобства, так как нас мог ожидать холод и сильный порывистый ветер. Нужно было укрепить палатки, сделать хороший костер, сготовить хороший горячий ужин. Последним и решила заняться я. Тем более, что Бйорн нам всем провел у себя дома курс молодого бойца. Растопить снег, вскипятить снег, добавить консервы, нарезать хлеб, достать вяленую рыбу, достать еще один котелок, в нем можно будет согреть чай, пока все будут наслаждаться согревающей нутро похлебкой.
Солнце больше не выглядывало, и мы не заметили, как на небо опустились густые сумерки. Никогда не думала, что такая простая пища, какую нам приходилось сегодня есть, будет так желанна, но восхождение вызвало зверский аппетит, и я глотала суп, обжигая язык и губы, и с жадностью разрывала твердую плоть рыбы. К чаю единогласно было решено плеснуть виски, который прихватил Хэварт, даже Пернилле плеснули каплю, ночь нас ждала холодная, любое топливо для тела сейчас было полезным.
Это был вечер единения, как и тогда в беседке, это чувство доверия и опоры рядом сопровождало меня уже несколько дней, мне было странно осознавать, что я не испытывала этого дома. Я люблю свою семью, но что-то в нас было другое. Сначала я была ребенком, и такие собрания означали лишь веселье, а потом я резко стала взрослой, и мы обсуждали работу, чужую личную жизнь, политику. Чем-то личным делиться не принято у нас, а здесь Бйорн, например, рассказывал о своей бабушке, о своей морской службе, о разных передрягах. Самой потрясающей историей была та где он встретил волка, они долго смотрели в глаза друг другу, а потом разошлись. Может он и приврал, но это было к месту. Хэварт тоже с теплом вспоминал детство, о том, как один раз так же ушел с другом в горы, и потерялся на несколько дней. Это была магия, которая рождается только среди людей незнакомых хорошо друг другу. Пернилла почти всегда молчала, но внимательно слушала, изредка запрокидывая голову к небу. Эта светлая головка приобретала сейчас бесценный опыт, она училась быть частью целого, быть участником особого момента.
Бйорн не переставал удивлять, он затянул протяжно:
«Вот сумерки сгустились 
Над синею рекой, 
И звезды так спустились,
Что тронешь их рукой»
Тут же этот куплет подхватил Хэварт, тонкий голос его дочери акапельно напевал мелодию, задающую ритм.  Эти разные голоса переплетались, вторили один другому, сталкивались и сливались. Я закрыла глаза, теперь песня будто лилась откуда-то издалека, убаюкивая, будто чья-то теплая рука гладила по голове. Так я неожиданно для себя оказалась в палатке, видимо ребята перенесли меня туда, рядом примостилась Пернилла, ее веки подрагивали, наверное, что-то снилось, сзади я чувствовала массив тепла от широкой спины Марселя.
Вдруг кто-то дернул меня за ногу, я громко ахнула и подняла голову. Голова Хэварта просунулась внутрь и к ее губам был приставлен палец. Потом появилась рука, которая махнула несколько раз призывно, затем все исчезло. Конечно я аккуратно полезла за ним, и уже хотела озадаченно спросить его что случилось, но он подал мне руку и указал на небо. 
Волшебство. Первое что я подумала, это то, что магия существует. На черной ткани неба разлилась бирюзовая глазурь, как в драгоценном камне там были вкрапления изумрудного, аметистового, янтарного. Этот космос пульсировал, мне казалось, что звездная пыль ложиться на мои щеки и я становлюсь частью их бесконечного цикла жизни. 
Я повернула голову к Хэварту, он как маленький мальчик с широко открытыми глазами и ртом, в форме удивленной буквы о, запрокинул голову и все эти причудливые краски отражались на его светлом лице. Мне вдруг стали заметны мелкие черты сходства с Перниллой. Когда-то и он был юным ангелом. Я хотела бы бесконечно говорить ему о том, какой он хороший человек, ведь кто еще мог бы рискнуть и подарить увядающему кусочек надежды. Видя это небо, впитывая его, я отчаянно хотела верить, что это даст мне сил побороться еще немного со смертью. По крайней мере этого отнять она у меня не сможет. Когда она сожмет меня в своих объятиях я вспомню это северное сияние, и темнота отступит, страх уйдет. Я накрыла своей ладонью большую ладонь Хэварта, сжала его пальцы, и так же запрокинула голову и дала возможность проникнуть этому свету прямо в мое сердце.
Какого же было мое удивление, когда мой сон прервался второй раз от ощущения холодной пустоты слева от меня. На этот раз я отправилась за дочерью. Было уже свежее нежное утро, молочное небо неохотно прощалось с тьмой. Пернилла сидела на том же камне, только сейчас я заметила какие у нее длинные волосы, они белой волной скрывали всю ее спину. Услышав меня, она так же как ее отец махнула мне рукой, приглашая сесть рядом.
– Нужно еще немного подождать.
– Чего подождать?
– Увидишь.
Мы сидели, молчали. Девочка подогнула ноги к себе, положила подбородок на острые коленки и задумчиво рассматривала горы. А я рассматривала ее. Она очень красивая, и будет становиться только краше. Ей еще не дано понять ее женскую красоту, как глупа ее мать, что пропустит пору расцвета этого цветка. Мои ладони буквально звенели от желания прикоснуться к ее светлому лбу, провести пальцем по тонкой линии щеки, прижать все ее трепещущее существо к груди, чтобы сердце вновь забилось полное верой в жизнь.
– Смотри, смотри!
Ее аккуратный пальчик указал мне вперед. Я нехотя оторвала взгляд от нее и повернулась в том же направлении, куда смотрела она. Розовый костер осветил пики гор, будто зажглись причудливые факелы. Словно мираж все плыло в теплой дымке, солнце, как мать, давно не видевшая своих детей, поглаживало снежные вершины и от этого становилось все ярче, наполняясь светом. И вот угнездившись на кончике одного хребта оно засияло новому дню.
Мы смотрели как небо бледнело, яркие краски сменялись спокойным персиковым, а затем и вовсе неожиданно насыщались голубизной. Но что-то толкало меня на разрушение этого молчаливого мига, кажется это был тот самый момент, когда я могла оставить еще один кусочек в этом мире, мне хотелось вложить себя в эту юную душу.
– Пернилла, я знаю, что учить тебя не моя забота…но я скоро уеду, и думаю мне стоит это сказать.
Она подняла свой светлоокий взгляд, и я увидела в них себя. Бледная тень, я почти слилась со снежным пейзажем, вот сейчас ветерок подует и меня рассеет над этими горами. Я словами ухватилась за реальность.
– Цени своего отца! Я знаю, тебе сейчас кажется, что мир обернулся против тебя, но твой отец очень старается, и ему тяжело видеть, как ты закрываешься.
– Я знаю! - воскликнула она с неожиданным жаром. – Я знаю, но не могу обрести равновесие. Мне кажется я потеряла доверие ко всем, а еще мне кажется, что отец видит во мне мать. Иногда он так всмотрится в мое лицо, и видно, как слезы заблестят в глубине его сердца. Все превращается в одну сплошную боль. Течение меня несет, а ухватиться не за что.
– Так ухватись за семью! Она не развалилась, пока нет, выпал лишь один элемент, стань силой, которая вновь все скрепит. Просто поверь, что ты можешь. В жизни будет много трудностей, нужно создавать свою крепость сейчас, чтобы защитить себя от последующих катастроф.
– Но где взять силы?
– Мир открыт для тебя, черпай их из мгновений. Вот в этот миг я уже передаю тебе кусочек своих сил, а завтра ты встретишься с подругой, и она даст еще один, а послезавтра ты будешь сидеть в школе и увидишь за окном птицу, и это тоже станет частью тебя. Из этих моментов можно сплести прочную броню.
Моя мысль еще пыталась куда-то выразиться, но меня уже неожиданно обхватили теплые руки, в нос неожиданно ударил снежный запах, я пальцами пробежала по мягким волосам, почувствовала на шее капельку, которая выбила из моих глаз ответную. Было хорошо, я утвердилась на земле еще на какое-то время, мне показалось будто тело наполнилось изнутри чем-то ватным. 
Наше путешествие подошло к концу. Спускались мы намного быстрее, оказалось, что мы не так уж далеко находились от перешейка. Проходя эту узкую полосу земли среди водных гладей сердце покалывали тысяча морозных иголок. Мы оставляли в сыром снегу наши следы, которые заполнялись влагой. Мы оставляли там себя, земля запомнит нас, и в миллиардах дней, она будет хранить наши шаги. 
Я чувствовала, как тело мое ломало, и знала, что живу пока на адреналине от поездки. Бйорн прощался с нами неуклюже, его большая ладонь с мелкой сетью шрамов сжимала мою, я чувствовала бурлящий поток энергии в этом рукопожатии. Мужчина как-то неловко опускал взгляд в пол, Хэварт, наверное, проболтался. Поблагодарив его, мы еще день потратили на дорогу назад, и я знала, что теперь мне нужно как можно скорее ехать дальше. Об этом я и сообщила, как только мы вернулись домой. Хэварт понимающе кивнул, он осознавал, что время мое громко тикает, напоминая о том, что отмерено мне очень мало.
Накануне перед отъездом вечером я села за письмо своим родным. 
Кому: Натали Ривера
От: Валери Ревени
Тема: Запахи Осло
Здравствуйте, дорогие, дядя и тетя! Еще в Дублине мне казалось, что у меня еще много времени, но здесь в морозной Норвегии меня начали покидать силы. Мне становится хуже, я знаю, что вы полны переживаний. Но я просто не могу остановиться сейчас. Я не могу приехать домой, лечь и тихо угаснуть. Здесь живут люди, которые борются со стихией, укрощают ее, становятся ее частью. Это умение бороться мне не хватало, но я смогла набраться здесь сил моральных. Да, физически мне хуже, но то что я приобрела внутренне дает мне возможность не сдаваться так рано.
Прискорбно, но все меньше я верю в мечту о духах. Если бы мы и создали аромат Норвегии, то это был ба запах снега только что соприкоснувшегося с асфальтом. Момент смерти и жизни в одной секунде. Предельная свежесть, тут же оттеняющаяся резким дымным запахом. Хочется, чтобы потом запах неожиданно раскрывался чем-то теплым, почти неуловимым, но создающим атмосферу домашнего уюта. Как бы я хотела, чтобы было возможно раскрыть этот мир с помощью флакончика с парфюмом. 
Искренне скучаю по Вам мои дорогие, Ваша Валери.
Пришло время прощаться. В этот раз со светлой грустью. Я целовала румяные щечки Кэйи, хоть мы с ней и мало общались, но малышка была очень ласковой, и за короткое время стало такой родной. Я крепко обнимала Перниллу, в последний раз вдыхая запах ее волос. Удивительно, но даже в помещении они пахли морозом. Она вручила мне варежки, которые связала сама. Марселю достались носки. Мы решили добраться до аэропорта сами, поэтому здесь прощались и с Хэвартом. Мне показалось, что глаза его уже не такие грустные, как были при нашей первой встрече. Может я себя и убеждала в этом, чтобы придать себя значимости, но так или иначе надеялась, что он тоже что-то приобрел за это время. Говорить ничего не хотелось, я все им сказала уже давно. Выходя из дома, я обернулась, и увидела, как девочки прижались к отце. Младшая на руках, положила голову на плечо мужчине, как на мягкую подушку, старшая с другого бока уткнулась в грудь, и образовалась мокрая тонкая полоска рядом с ее лицом. Эта прекрасная картина достойна была бы быть запечатленной настоящим художником. Единение семьи – прекрасное в своей естественности. 
Аэропорт.
В аэропорту как нигде в другом месте время почти что валюта. Здесь подчиненно законам времени. В ожидании наше рейса я бесконечно долго пялилась на табло с электронными часами. Секунды складывались в минуты, минуты спешили обогнать одна другую. Но мне казалось, что время не прибавляется, а наоборот отнимается у меня. Даже за эти несколько часов, как много я успела бы? И что я упускаю сейчас, тратя это время на то, что просто сижу? И смотрю на часы. Я гоняю в голове мысли о времени, и меня бьет нервная дрожь. Я поворачиваюсь к Марселю, который как всегда с абсолютно непроницаемым лицом смотри в какую-то видимую только ему одному точку. 
– Марсель?
Он не слышит. Машу рукой прямо перед его лицом. Он выбирается из своей скорлупы.
– Марсель, думаю скоро нам нужно будет приобрести кресло-каталку.
– Да, это хорошая мысль. Я все же хотел бы еще раз спросить…
– Марсель, я еще могу. У меня есть силы. Главное, чтобы у тебя они тоже были.
– Мы справимся.
Это «мы» было так важно сейчас для меня. Он не бросает меня, страх одиночества отступает. Хотя с одним из страхов я могу расстаться. А пока мы сидели на железных стульях, электронные часы отсчитывали мгновения жизни, а впереди нас ждала Прага.