Лучи утреннего солнца проникали в окно и растворялись в сырости небольшого помещения, освещая каменные стены и разгоняя остатки сна. Однако, этот свет, по какой-то причине, не приносил с собой тепла. В этих болотистых местах вообще редко когда можно было почувствовать себя комфортно и уютно, даже в разгар лета. Всему виной была эта чёртова, морозная сырость, будто сочащаяся из самой земли. Словно прямиком из Преисподней.
Согласно верованиям местных жителей, населявших это провинциальное захолустье, Ад был вовсе не «Гиеной Огненной», а наоборот - каким-то ледяным лабиринтом, посреди заснеженных пустошей. Поэтому, с точки зрения этих религиозных фанатиков, всё было вполне логично. Вся эта… вечная мерзлота, постоянно трущаяся об ноги, будто грязный, уличный кот, напоминающий путнику о том, что там, под землёй, его давно уже заждались.
Мако давно уже проснулся, и теперь просто лежал на шкурах, слегка покрывшихся инеем. Он молча глядел в потолок, разглядывая паутину трещин, и пытался найти выход из этого воображаемого лабиринта; но это оказалось гораздо сложней, чем он предполагал изначально. Извилистые коридоры-трещины постоянно закольцовывались и переплетались причудливыми узорами, однако как только его взгляд подходил ближе к оконному проёму, он оказывался в очередном тупике. Мако был уверен, что хоть одна трещинка в любом случае должна была привести его к «выходу», коим и являлся тот самый оконный проём, но за каждым новым поворотом его ждала очередная неудача.
Вздохнув, он оставил наконец эти бесплодные попытки, и поднялся со своего ложа - грубо, но крепко собранной, деревянной кровати, матрас и одеяла в которой, заменялись обычными, звериными шкурами. Гусиный пух, в качестве наполнителя для постельного белья, к которому он так привык, выросши в «цивилизованном мире», здесь был непозволительной роскошью. И дело было даже не столько в непомерно высокой цене, сколько в непрактичности его использования, ведь в этом климате подобные вещи сгнивали буквально на глазах. И даже постоянное отапливание домов, денно и нощно дымящих своими дымоходами, не спасало от этой напасти. А вот шкуры местного, дикого зверья сохранялись довольно долго. Видимо их организмы были прекрасно адаптированны к этой среде, с самого рождения пропитываясь холодной сыростью и смрадом зловонных болот.
За все эти годы Мако так и не смог до конца привыкнуть к этому запаху. Он уже ощущал себя каким-то ходячим мертвецом, оставляющим после себя трупный шлейф. Все они, жители этих мест, были мертвецами, бредущими всё дальше и дальше в болота, сквозь холодный туман; именно такая ассоциация часто возникала в его голове. Особенно ярко эта ассоциация вспыхивала при встречах с культистами, поэтому Мако старался избегать контакта с ними без явной на то нужды. Он с превеликим удовольствием вообще игнорировал бы их компанию, но изредка ему всё же приходилось взаимодействовать с ними, для обмена. Культ Болотников был единственным местом в поселении, да и вообще во всей округе, где можно было раздобыть «Нектар Смирения». Именно так они называли это вещество. И это было чуть ли не единственным средством, которое способно было уберечь древесину, сталь и некоторые другие материалы от гниения и разрушения.
Состав этого «нектара» хранился в строгой тайне даже от коренных жителей болот, не говоря уже о таких как Мако. Таких как он здесь называли - «Рут-Но-Киммах», что с местного диалекта, очень приблизительно, можно было перевести как - «бездомный, молчаливый червь, не видящий, куда ползёт».
Несмотря на кажущуюся оскорбительность данного прозвища, местные жители не проявляли к «молчаливым червям» какой-то особой неприязни, скорее даже наоборот, брезгливое сострадание и жалость. А культистам, по всей видимости, вообще было плевать на всё, что не касалось обмена, или вступления в их ряды.
На тот момент в поселении осталось только двое «червей» - Мако и его дочь; хотя когда-то, казалось, бесконечно давно, их было трое. Тогда их сердца ещё были наполнены светом надежды, и поэтому, подгоняемые отчаянием, они преодолели страх, и пересекли «Та-Но-Рах» - реку, наполненную быстрыми, алыми водами; отрезающую мрачные, болотистые земли Эйля от остальной мира.
Словно пытаясь их отговорить, щурясь, и скептически морща обветренное лицо, паромщик несколько раз переспрашивал Мако, знает ли он, как называется эта река, и как переводится это название на «общий язык». И наконец убедившись в осознанном решении путешественников, пригласил их на борт. Дело было вовсе не в его, паромщика, доброте душевной, а в ритуале, который он беспрекословно обязан был исполнять под страхом смерти, занимаясь своими мокрыми делами.
***
Наспех умывшись, и игнорируя урчание в животе, Мако занялся приготовлениями к очередной вылазке в близлежащий лес, поскольку охота являлась его единственным источником существования. Это было довольно рискованным занятием, ведь местная фауна, да и флора тоже, обладала весьма скверным характером, по сравнению со своими собратьями по ту сторону алой реки. Поэтому даже среди местных жителей находилось очень мало желающих заниматься этим ремеслом… буквально единицы. Многие поселенцы вполне обходились земледелием, хоть и скудным, но относительно безопасным. К тому же, некоторые полезные вещи, непонятно каким образом вообще у них появляющиеся, можно было обменять у культистов.
Так как особых навыков земледелия у Мако не было, то его попытки вырастить что-то на этой промозглой земле ни к чему не приводили, а на его просьбы о помощи местные лишь разводили руками, отвечая: «Каждому ремеслу свой ремесленник».
Конечно, при желании, они вполне могли бы поделиться с ним какими-то хитростями и советами по этому поводу, но зачем? Желающих охотиться и так было слишком мало. Впрочем, с утра до ночи ковыряться в земле у Мако тоже не было какого-то особого желания, если уж откровенно, поэтому он не слишком и настаивал на этих просьбах, в итоге полностью переключившись на охоту.