Болото Пепла

Мрачный пролог

         Луна озаряет равнину окрест.

         За прялками в полночь сидят семь невест.

         Смочив своей кровью шерсть черных ягнят,

         Поют заклинанья и нитку сучат[1]

Нуждайся упыри в услугах хирургов, и он бы тотчас нанялся к ним на службу – чтобы хоть  днём получалось высыпаться. С такими мыслями Эшес Блэк, смуглый, как нечищеная труба, и с волосами, похожими на завитки сажи, устало плюхнулся в кресло и вытянул ноги к огню. Миска с овсянкой, которую Роза оставила для него в очаге, с шипением опрокинулась, и по комнате пополз запах горелой каши. Он чертыхнулся, но подниматься не стал. Денёк выдался не из легких. Всё тело ломило, а в голове крутились сумрачные мысли, под стать погоде за окном: ливень барабанил о ставни, а ветер с воем вгрызался в крышу коттеджа, словно в надежде сорвать  её и унести в грозовую ночь.

Крупная черная тень метнулась к нему через всю комнату и улеглась возле ног, уставив в пламя глаза-бусины. Эшес привычно запустил пальцы в спутанную шерсть пса, а потом прислушался. Сверху не доносилось ни звука: Роза уже легла.  Не без сожаления расставшись с креслом, он наведался в заднюю комнату и обратно вернулся уже с шелковой нитью и прямоугольной бутылью из толстого темно-зеленого стекла. Вынул зубами тугую пробку и опустил нить в сосуд.

Не успел он её вытащить, как дверь просела под градом настойчивых ударов, заглушающих раскаты грома. Эшес решил не откликаться, но непрошеные гости не уходили.

- Эй, хозяин дома?

- Проваливайте!

- Ты ведь хирург?

- Приём окончен, приходите утром.

- К утру сдохнет, на твоём пороге.

Выругавшись, он спрятал бутыль, шагнул к двери и отодвинул засов.

На пороге стояли двое: низенький крепыш в потрепанном красном камзоле и с засаленными кружевными манжетами, и его длинный, как жердь, спутник в желтом сюртуке, с впалыми щеками и вытянутым, как у маски чумного доктора, носом. Накидок на них не имелось, но волосы непостижимым образом оставались сухими. Незваные гости поддерживали какой-то куль, замотанный в плащ. Вот с него вода текла ручьями.

- Принимай поклажу, - хмыкнул толстяк в камзоле и встряхнул куль.

Тот застонал.

- Заносите, - бросил Эшес, пошире растворяя дверь, - приготовлю пока операционную.

Направляясь во внутреннюю комнату, он услышал наверху шебуршание и шлепание босых пяток: Роза проснулась.

Он быстро поправил лежак, очистил рабочее пространство и крикнул в приоткрытую дверь:

- Всё, давайте его сюда!

Никто ему не ответил, и Эшес, вздохнув, вернулся в гостиную.

- Так, что там с вашим това…. – он замер, так и не договорив.

Дверь была нараспашку – на порог уже успела натечь лужа, а давешних гостей и след простыл, зато брошенный товарищ лежал посреди гостиной, слабо шевелясь и постанывая. Эшес кинулся к двери и выглянул наружу, но за густой пеленой дождя не виднелось и намека на красный камзол и желтый сюртук. Ворота были по-прежнему закрыты - пришедшие растворились без следа. Услышав позади стон, Эшес с усилием захлопнул дверь  – ветер сопротивлялся до последнего, и поспешил к больному. Склонившись над ним, он откинул капюшон и от удивления отступил на шаг. На полу лежала совсем молоденькая девушка: глаза с длинными слипшимися от дождя ресницами закрыты, лиловые губы обметаны, а мокрые черные волосы обмотались вокруг шеи на манер удавки. Она была босой и мелко дрожала. Эшес отвернул плащ: под ним обнаружился огромный живот - девушка была на сносях.

Кто-то наверху всплеснул руками.

- Батюшки мои!

На площадке второго этажа стояла Роза. Чепец поспешно натянут на папильотки, а из-под халата выглядывает сорочка.

- Ну, не стой столбом! Спускайся и помоги.

Служанка засеменила вниз, причитая и бормоча какую-то женскую чепуху, будто ни разу не видывала больного за те два года, что работала у него.

- Послать за повитухой?

- Нет времени.

Эшес подхватил девушку на руки - весила совсем как ребенок, несмотря на положение. Роза придержала дверь, и он быстро занёс её в операционную. Хоть он и старался действовать аккуратно, незнакомка беспрестанно морщилась и стонала, будучи в бреду из-за родильной горячки и непрекращающихся схваток.

- Давно грела воду?

- Перед сном. Оставляла вам, в чайнике.

- Неси. И захвати таз и чистые тряпки.

Роза бросилась выполнять распоряжение, а Эшес повернулся к девушке. Та, кажется, пришла в себя. Из-под ресниц блеснули два изумрудных серпа и остановились на нём. С минуту она лежала, беззвучно уставившись на него, а потом сморщилась, и дом наполнился криком.

В следующие полчаса он взмок как в парильне, а от Розы было больше суеты, чем проку. Ещё час спустя всё закончилось. Но раздраженный первым вдохом плач так и не огласил стены. Дитя родилось мертвым. Даже не узнав об этом, измученная мать снова впала в забытье.

Дождь неожиданно стих, будто в дань памяти чужому горю, и лишь в отдалении ещё слышались отголоски уходящего грома. Эшес завернул младенца в простыню и, не глядя, протянул Розе.

- Схорони.

Бросив на него непонятный взгляд, та взяла сверток и послушно направилась к двери. У выхода сняла с гвоздя вязаную кофту и сунула босые ноги в башмаки.

- Возьми мой плащ, - крикнул он ей вдогонку.

Когда дверь за Розой захлопнулась, Эшес перевёл взгляд на пациентку.

Та лежала неподвижно, только грудь тяжело, прерывисто вздымалась. Ключицы блестели от пота. Теперь, когда бледное личико не дергалось и не кривилось, стало очевидно, насколько она юна, совсем девочка: лет четырнадцать. Кольца на пальце не имелось. Всё тело покрывали синяки и ссадины разной степени давности. Был ли то рукастый любовник или родители, узнавшие о положении дочери и выгнавшие непутевую из дома, его это не касалось.