Бореалис

Бореалис

Бореалис

Зимние сумерки наступали, окрашивая небо в тоскливые фиолетовые цвета. В такое время снег будто светится, излучая в какой-то неведомой человеку волне. Как опасный элемент, светится, потом же поглощается тьмой, до тех пор пока фонари не пробудят его внутренний огонь вновь. Улица окраины тянулась из конца в конец, терялась в заснеженном горизонте, начинаясь где-то в людных площадях Центра, а заканчиваясь никогда не спящим Заводом в степях. Изъезженные грузовиками поля около металлургического комбината сейчас были девственно чисты, как не видавшее человека заполярье, ведь еще никто не успел наследить на плотном снежном саване, ни машины, ни люди.  Из окна квартиры на первом этаже были видны соседние пятиэтажные панельные дома, расположенные на берегу серой асфальтовой реки, по которой сновали редкие иномарки и множество отечественных жигулят. Через бруствер грязных придорожных сугробов из вонючих "пазиков" выпрыгивали люди. На мгновение показавшись в желтом треугольнике фонарного света каждый, после непродолжительной арктической экспедиции по узким дворам, занимал свое место в бытовой паутине. Эту сеть неведомый паук сплел над всеми нашими жизнями, из проводов коммуникаций, из водопроводных и канализационных труб, из разговоров и сплетен. Из имен и телефонных звонков. Из горя и радости, также как из вздохов и слез. Соседний дом включал люстры из искуственного пластикового хрусталя, сотней рук своих жильцов подносил горящие спички к конфоркам газовых плит, сотней рук старых и молодых, грязных и ухоженных - снимал с плиты чайник, разливая чай. Потом дом засыпал, а его многочисленные нейроны - его жители - готовились к следующему рабочему дню. 

Ребенок же сидел в пустой квартире первого этажа, и ждал с работы мать. Та все никак не приходила. Бабка вахтила в ночь, поглощенная далеким проспектом, в нутре Коммунально - Строительного Училища. Мальчик помнил двери того мраморного саркофага, черные, дубовые двери. Делать было решительно нечего. Увлекательный учебник по астрономии, чьего автора "Воронцов-Вельяминов" ребенок-детсадовец считал двумя людьми сразу, уже наскучил. Далекие галактики вместо неизведанных миров стали казаться всего лишь кривыми отпечатками типографской краски, какими они, по сути и были. Из кубиков конструктора "лего" уже не складывались египетские пирамиды, так как набор "лего" был весьма ограничен в своей функциональности, особенно когда кубиков всего пара десятков, ввиду их дорогой стоимости. Сумерки захватывали квартиру, ощутимой волной отсутствия фотонов покрывая, словно жидкостью, одно помещение за другим. Темнел коридор,и в торце его, на черном дермантине двери начинал зажигаться циклоп-глазок, сквозь который жутко просвечивала тусклая подъездная лампа. Будто неведомый преследователь, явно потустороннего происхождения, которого отделяла от тебя лишь тонкая дверная деревяшка, ходил в подъезде из угла в угол и высвечивал очередную жертву. Чтобы глазок тебя не увидел, нужно либо пробежать мимо него из кухни в комнату, либо прокрасться вдоль стеночки. Пестрый ковер на стене стал пожухлым набором клякс. Леонтьев на плакате становился каким-то потусторонним колдуном, и даже его автограф не вызывал доверия. Сервант с игрушками засыпал, как нелепое лицо с веками-стекляшками, закрывался от ночи. Над всем довлело недвижимое тихое одиночество склепа, тем не менее, уютного и родного. Салатовая когда-то краска на стенах коридора и кухни, ободранные местами обои, засаленные выключатели, белая армейская табуретка - все отодвигалось, растворялось, каждый предмет грызла ночь, а сквозь шторы просвечивали маяки окошек соседнего дома, а фонарь как строгий учитель, стоял с угольником желтого света и светил в одну точку. Мальчик попытался включить телевизор. Для этого нужно было повернуть массивными пассатижами железный пенёк, торчащий из передней панели телевизора. Тогда взятый в прокате на углу дома телик зашипит, осветит комнату гипнотическим "белым шумом" экрана,и если сесть в нужном месте от антенны, то можно поймать хорошую передачу. Но увы. Пробежали в эфире, улетели на радиоволне взрослые друзья из передач "осторожно, модерн!", и забавный "прапорщик Задов" со своей мужеподобной женой давно дурачатся на других каналах, равно как и смешной солдат с красным носом из "деревни дураков". Илья Олейников и Юрий Стоянов устали дружить, предпочитая отсиживаться в перерыве между надоевшей рекламой лимонада "Юппи", в своем застрявшем в безвременье "Городке"...

Даже прекрасная Памела Андерсон не хочет появляться в пыльном сундучке постсоветского телевизора, предпочитая греться на пляжах далекой Америки вместе со "спасателями Малибу". Судя по тому что Незнайка из недавнего мультфильма жил в солнечном городе, он возможно, тоже с ними...Бегает на солнышке...Вместо всей ватаги друзей, предложенных отечественной и зарубежной индустрией развлечений, на экране, раненые плохим радиосигналом, сидели в студии какие-то скучнейшие дядьки.

Становилось невероятно грустно и тоскливо. Деревянные оконные рамы саднили сквозняком, там где щели не были заклеяны бумажной лентой. Ребенок ловил каждый децибел шума, от скрипа половиц с верхнего этажа, до редких голосов соседей. Замок никак не щелкал, мать никак не приходила. Ее не отпускала медуза Молочного Комбината, где воняло аммиаком и в цехах царила вечная зима. Посреди этой тоски и напряженного медитативного ожидания, мальчик и не заметил как квартира полностью утонула в темноте. Телевизор не горел, было лишь едва-едва ощутимо его темное очертание на черном бархате ночи. Электронные часы не показывали время. Будто таинственная черная дыра, сошедшая со страниц книжки по астрономии, поглотила дом. Мальчик спустил с табуретки затекшие ноги, и стал ощупью с кухни пробираться в комнату. Как вдруг внезапно телевизор включился, и начал беспорядочно перещелкивать каналы сам по себе. Ощущение того, что это противоестественно и как-то по своему безобразно, такая жизнь предметов без их одушевленности человеческими действиями - вызывала липкий, ощутимый спиной и затылком, страх. Мальчик сел на тот же стул, и переборов страх, стал вглядываться в серую метель экрана. Любопытство пересилило мысль попытаться выключить столь деятельный "телек". На экране появился уходящий вдаль коридор. Блестящие полы отражали бледный дневной свет. Коридор - колодец напоминал картинку, какую дают поставленные друг перед другом зеркала. Он заканчивался тьмой, полной космической пустотой без звезд. Оставалось ощущение присутствия, как если бы с того конца тьмы за тобой внимательно следили. Сам коридор выглядел настолько зловеще, что объединял в себе весь возможный кластер эмоций-вызывал и тоску, и желание бежать, оцепенение, холод, жгучий ужас и леденящую грусть. Казалось что один конец коридора начинается в сердце, а заканчивается - ах, если бы у Завода, как невидная теперь из окна улица! - а заканчивается в какой то потусторонней могиле, где не бывает земного и привычного.