Я вытягиваю Кира в реальность. Дрожащими руками снимаю линзы. Судорожно хватаю ртом воздух.
— Сова! — трясет меня он. — Да это же хот-род[1], чтоб его! Хот-род! Ты понимаешь? Понимаешь?!
— Я понимаю лишь одно, Кир! Обладатель этой очаровательной развалюхи преследовал нас! И я не в курсе, что такое хот-род!
— Только попробуй еще раз назвать ее развалюхой, — обижается он.
— О боги! Ты вообще хоть что-нибудь слышишь?
— А ты?
— Меня чуть не обокрали!
— Да ей же, наверное, больше двухсот лет…
— Кир!..
— Ладно, — сдается он. — Ты безнадежна. Твои предположения: кто это был?
— Вор.
— Так чего ты тогда разволновалась?
Я вспоминаю снимки родителей и этого любителя экстрим-поездок. Откуда они его знают? Чего он теперь добивается?
Горло сжимает обидой. Я до сих пор ощущаю грубую ладонь на губах, а ссадина по-прежнему ноет. Нет, он пришел не с миром. Он хотел меня уничтожить. Это звучало в каждом слове.
— Кир, я пойду. Мне… нужно отдохнуть.
— Ты серьезно? А вдруг он все еще там и ждет тебя?
— Тогда ты меня защитишь, — веселюсь я. — Защитишь же?
— Сразу смоюсь, — хохочет Кир. — На фиг мне это надо? Сама спасайся.
— Вот погибну в борьбе за справедливость и буду являться к тебе в страшных снах. А потом ты впадешь в вечную кому, — зловеще шепчу я.
Кир шутливо пятится.
— Скинешь видео? Маловато кармы в запасе. — Я достаю из джинсового рюкзака биомаску и мягко прислоняю ее к лицу. Она врастает в кожу. Нет, не так — она становится мной.
Я снова законопослушная жительница города номер триста двадцать. Безликая, как и все остальные.
Я накидываю темно-коричневый плащ. Теперь гематомы на ногах никого не испугают.
Кир вновь в сетевых линзах — работает. Я не хочу его отвлекать, но все же говорю:
— До завтра. Приду в полдень, подумаем над новым розыгрышем.
— Ага, давай, — отвечает он, явно меня не слыша.
Я щелкаю пальцами перед его носом. Он вздрагивает — недоволен, что я прервала увлекательное путешествие во вселенную контрастности и яркости.
— Чего тебе?
— Ты бы тоже домой пошел. Умылся бы по-человечески.
— Я съехал от родаков, — отмахивается Кир.
Я округляю глаза.
— С чего вдруг?
— Взрослая жизнь, все такое. Ты иди, иди.
— Точно?
Я хмурюсь. Почему он не сказал раньше? В этом весь Кир: волнующие темы держит при себе.
— Сова, ну я не маленький уже, правда?
— Да, да, — улыбаюсь я, а сама мысленно молю небеса, чтобы он наконец повзрослел. — Если что… Мой дом открыт для тебя.
— Мы вроде не снимаем мыльную оперу. Расслабься.
Нет, мне его не переубедить. Я обреченно плетусь к двери. Отпираю замок, выглядываю — снаружи никого. Неужели гость из прошлого починил свой глючный портал?
Мне сразу становится и легче, и веселее, и вообще, мир уже не кажется таким злым. Возможно, это и правда был вор?
Я мчусь через дворы к ближайшей остановке. За время работы с Киром я выучила все повороты наизусть: оббежать булочную, войти в магазин бижутерии с одной стороны и выйти с другой. Три перекрестка, четыре небоскреба — и я у цели.
Здесь я сливаюсь с потоком серых людей, наблюдающих за прохожими-близнецами. Они безлики, но я-то знаю, что каждый ищет на болезненно-чистой коже соседа хоть что-нибудь отличительное.
Знаю.
Потому что я — одна из них.
Здесь всегда одинаковая скорость. Два шага в секунду. Я как-то измерила ради эксперимента. Ничего не меняется. Монотонность разбавляют лишь тени машин и кабин.
Я замираю у стеклянного цилиндра высотой с соседний многоэтажный дом. Впереди — человек десять. Мало. Обычно в такое время у лифта собирается целая толпа.
Полукруглые двери открываются. Я дожидаюсь своей очереди и становлюсь на прозрачную платформу. Миг — и пространство наполняется вакуумной тишиной. С внешней суетой нас не связывает ничего, кроме стен. Мне нравится смотреть на улицы города через идеально вымытое стекло.
Я лечу.
Живот стягивается в узел. Каждый раз, когда лифт поднимает меня на остановку, я забываю дышать.
За эти пятьдесят две секунды в воздухе я готова кататься от неба до земли и от земли до неба бесконечно.