Божественная феерия

Казак

__________________________

Потому что стошнить может и стошнит, но уже ни за что не сблюю
В.В. Ерофеев
__________________________

В нашем южном краю люди грубы и страшны: их лица укутаны в жестокий солнечный свет, а ладони изрезаны колючками неприветливых диких трав. И людям этим я рассказывал множество историй, но никто и никогда не понимал их: все искали в них мораль или смысл, но никакого смысла и морали в моих историях не было; оттого люди плевались от них, ругались, называли меня бездарем. К этому я давно привык: со мной так обходились, начиная с того момента, как появился я на свет.

И вот: мне уже пора уходить отсюда, из дома ковыли и высохшей земли, не обращая внимания на слезы за своей спиной, я обратился (в последний раз) к народу.

Слушайте!

Они поглядели на меня внимание; сказали: опять ты... А я их перебил и ответил: в последний раз, в последний раз меня слышите.

Так слушайте!

По степному простору несется казак; копыта лошади топчут волны ковыли, на их месте мог оказаться вереск, если бы казак жил в другом месте и в другое время, и если бы он был не казаком, и вместо копыт лошади через вереск бы продирались латные ботинки или обычные сапоги. Но он тот — кто он есть, и скачет он по ковыли, приминают ее копыта, а глаза казака полны горечи и будущих слез, уж не пожгли ли его родной край, уж не затравили ли его душу горькой стрелой? Нам-то почем знать — мы только и видим — едет казак по степи, или скачет, или несется, а мы на него смотрим из будущего, или прошлого, или вовсе — безвременья, нам-то почем его горе? Сам я вовсе понять его не могу — я родом из того места и времени, где и горя-то толком нет, все горе там происходит от его отсутствия, всеобщая любовь, всеобщие счастья и блаженство, знаете, там бы не поняли ваших страстей, там не понимали моих страстей, но было ли это в прошлом? Или это только будет? Плесните мне водки в  стакан, я продолжу.

Спасибо, удружили, так, на чем я остановился? А, дальше будет про небо. И небо над ним было, огонь и дым, наряд пламенного аристократа, родившегося из последней закатной искры, на нем золотым мертвым светом сияли звезды, те самые звезды, которые я чувствовал, которые я трогал своими руками: они — ледяные слезы старых богов, но были те звезды мне так родны, как никто никогда не бывал, знаете, я давно перестал ощущать себя человеком, да, если уж быть честным, я никогда им и не был, я дитя не этого мира, места и времени, да и в том мире, месте и времени откуда я родом, там я был чужой, и только звездная мать у далекого огнеяркого маяка приняла меня в свой дом, лакал я лунное молоко с самого неба, целыми днями листал нечеловечески древние рукописи в залах библиотеки времени. И там я встретил ее, она была прекраснее тех облаков и того неба, что сейчас висят над вашими головами, как же я полюбил ее, и она меня тоже, мы были счастливы, мы гуляли под тем небом, под небом огня и пламенных слов, мы смотрели друг другу в глаза, наши глаза были снежными бабочками посреди обуглившегося поля пространства, это не ваши мутные человеческие глаза, да что вы вообще можете увидеть?! Увидите ли вы мерцание тонких крыльев стрекозы в блеске луны? Что вы вообще можете увидеть! Вы и носа-то своего не видите, куда уж вам до колебания струн пространства!..

Ладно, ладно, дальше так было: казак подъехал к ручейку, он спешился с коня и зачерпнул горсть воды, вода та была чистой, как космический лед, никогда не видевший тепла, да и если бы он увидел — стал бы водой, той самой, чистой водой, какую зачерпнул казак, в том блаженном сне, или то был не сон? Вы помните, да что вы вообще можете помнить и понимать? Да и я вас тоже не могу понимать, замолчите! Там они мне тоже это говорили, мол, мы сверхлюди, а ты — говно, да, вы — Исааки и Бабели, а я — простой бобыль, так оно и есть, что вам небо и огонь в нем, если, что у вас, что у них, одно счастье да блаженство, вот что вам небо и огонь, бронзовые пуговицы заката? Или пуговицы медные, или блистающие души, да зачем, зачем вам оно все?! Все что у вас блистает — горькая, которая в ваши опухшие тела ниспадает...

А что с казаком? А вам-то... Хорошо, у него усы были и чуб, и чуб он зачем-то окропил водой чистой, хрустальной водой, оттого светился чуб, мерцал, как луна или звезда дальняя, что манит и манит меня, так хочется вернуться туда, ведь трава там плывет в свете бледного солнца, такого ласкового и мягкого, что хочется поцеловать его, и грозы там смотрели нам прямо в глаза, но не сиделось мне на месте, нет, надо было все испортить: я рассказал ей про свою родину, про то, что там всякий любим и счастлив, и один лишь я ничего не понимал и понимал одновременно, один лишь я пустился в даль космоса, чтобы найти эту обитель, святую обитель, кою я потерял навсегда, они говорили мне: но зачем, зачем тебе то место, ты должен быть счастлив здесь, как все мы, не страдай своим юношеским максимализмом, мы давно победили страдания, так зачем жы ты страдаешь? И я тогда выпалил им в ответ: вы, бляди, идите не страдайте, чем хотите, а я только и буду делать, что страдать. Хлопнул дверью, там не было никакой двери, я ничем не хлопал! Я просто отправился в тот переливчатый звездный свет, я надеялся, что он не окажется мертвым, и когда уже не осталось надежды, когда трижды меня оплакали и отпели по мне тризну — я упал в то море трав.

Тихо, тихо, не важно совсем, что там дальше про казака! Вернемся к тому моменту, как я рассказал ей о своей родине: тогда загорелись ее глаза тем огнем, каким горели глаза древних странников, она попросила о том, чтобы я показал ей ту землю, где нет болезней, где небо зеркально отражает светлые лики, где все счастливы и любят друг друга, где горят по ночам фантастические огни, долго упрашивала она меня, я был упрям — хуже земли той  нет места, это все ложь и обман, они выблядки и пустые оболочки, причем не ясно — что хуже, может, я сам выблядок, но уж точно наполненный, совершенно не важно чем! Но она сломила сопротивление мое, все-таки сломила, и мы отправились в путь.

Хорошо, потише, вот что стало с казаком: он как нагнулся к воде и смочил в ней чуб, он еще и усы намочил, а потом упал, простреленный навылет. Все. Про меня дальше, про меня: когда с ней мы добрались до родины моей, в то холодное небо, что покоится под сенью жестокого солнца, Солнца! Они обрадовались нам — как же иначе, что еще они могут делать? Они полюбили нас, ее, точнее, я был любим ими и раньше, но любовь их была фальшива, ведь нельзя любить всех одновременно и беззаветно, любовь — плод абсолютного эгоизма, но как им это объяснить? Как объяснить вам это? Ведь и вы — суть они, ничего в вас не поменялось, а она... Вот в ней что-то поменялось! Ей захотелось этой общей любви, и она полюбила их всех, всех вообще, в том числе и меня, но зачем это мне надо?! Она захотела остаться здесь навсегда! И тут я понял — она и была их частью, она была ей, вы ведь помните это? Вы помните ее? Да куда вам упомнить! Вы не помните ничего, а я помню все, как было все это, как горько я плакал, как рвал себе кожу ногтями, а она только смеялась и любила небо и всех в мире, но не одного меня, что эта дешевая любовь, пустая звонкая оболочка! Вот вам нужно — вы так и живите, а мне ближе страдания и холод, только чтобы кто-то меня пожалел, но только меня одного!

Одного! Одного!..

И казак падает! Падает простреленный навылет! Пуля перемалывает его органы в кровавую кашу, он отхаркивает кровь, подносит руки к груди!..

И!..

И!..

И возносится тело его на небо, где сидит вечный властитель и где сижу я, в начале начал всех рек, там я оплакиваю ее, а передо мной взлетает он, в райском свете взлетает, и наполняет его любовью и бессмертием властитель, а я кричу: все это ложь, ложь! Казак, ты обманут ими, обманут так же, как и я, но я пророчествую, я пророчествую — все это закончится, погибнут они все, а я останусь и протяну руку к ней, и пойдет она со мной!

Потому что властитель... Слышите?! Не суждено вам!

Я обещаю!

Я оберну все назад! Я один могу это сделать, и я это сделаю!

Все вернется ко мне, или я вернусь ко всему; да пусть все это прахом пойдет!

Я обещаю: все начнется заново!

Ладно, вот вы и послушали мою историю, а мне пора, уже и солнце зовет, и ветер тоже — зовет. А кстати, вы почувствовали, как все неуловимо изменилось?