Бредущая по мирам

Глава одиннадцатая. Песня

Мы решили обойти мертвый город. Я, чуть ли не рыдая, упрашивала Алана, да и он сам, после той истории  мудро предпочитал не  лезть туда, откуда мы едва вырвались.

И сейчас, мы идем к скалам.

Горы огибают мертвый город, и почти доходят до города Алана. Стыдно сказать, я до сих пор не знаю, как он называется, и стесняюсь спросить.

Пустынная земля стелется под ногами, сзади горит и чернеет море, а ветер пытается задушить нас запахом.

Солнце бросает черные блики в мягком сумраке. Словно темное покрывало наброшено на мир. Покрывало, где рождаются секреты. Маленькие изгибы судьбы.

Мне почти до боли в сердце, до разрывающего душу  желания, до крика или слез, хочется нарисовать все, что я вижу.

Конечно, это будет не совсем это…

И я впитываю глазами, втягиваю в память каждую деталь.

Я живу лишь для одного момента. Для того чтобы взять кисточку или карандаш и увековечить свои чувства, мысли и фантазии.

Для того чтобы творить.

И тут внезапно я слышу:

- Бу!

И подпрыгиваю.

Алан смеется:

- Испугал?

Я сую руки в карманы на костюме, и думаю, что же ему ответить…

- Нет! – вру я.

Он качает головой и снова улыбается.

Пинает камешек, который попался ему на пути и смотрит, как тот, катится  все дальше и дальше.

- Ты все думаешь и думаешь,- рассуждает он, будто не со мной разговаривает,- такая серьезная,- он мельком кидает на меня взгляд, и я хмурюсь, подыгрывая ему и соответствуя образу. Кажется, в нем вопрошает все и сдвинутые брови, и пронзительные светлые глаза и все выражение лица  складывается в один большой знак вопроса.

- Я придумываю картины,- отвечаю я.

- Ты их представляешь,- медленно говорит он так, словно ему это все знакомо.

- Я их вижу,- улыбаюсь я. Можно подумать, что я сумасшедшая, однако, если не увидеть твой мир, твою будущую картину так, словно она уже вставлена в раму и стоит перед тобой, то ничего не выйдет.

Придумать, продумать, увидеть, вдохновиться – создать. И переделать столько раз, сколько будет нужно.

Так рождаются картины.

- Покажешь что-нибудь? - спрашивает Алан.

- Естественно.

- О чем это вы? – Кэтис вырывалась из своей обычной задумчивости, и теперь нагнала нас. Голос ее тих, как обычно, и вся она олицетворяет застенчивость. От огромных карих глаз, до тонких рук, теребящих пряжку сумки.

- Ерунда всякая,- отмахнулась я.

- Мери рисует,- выдал меня Алан.

Что за предатель!

- Правда? – широко улыбается Кэтис, вглядываясь в меня чуть раскосыми глазами. Будто ожидает, что я вытащу из-за пазухи мольберт с очередной картиной и суну ей под нос.

- Нет, ложь! – заявила я.

Алан сердито смотрел на меня, и я так и слышу грозный окрик: «Мери!».

- Извини,- как-то поникнув, сказала она.

Боже, за что я такая! Обижаю, ревную, ненавижу, стыжусь!

- Это ты извини,- грустно ответила я,- лучше расскажи про свое пение.

- Э… а что?

- Например, как часто ты выступаешь?

- Иногда,- она перекинула длинный хвост на другое плечо и мечтательно улыбнулась, не видя меня,- но, к сожалению, не часто. Вечно  что-то мешает. Искусство у нас в опале. Зачем петь или рисовать, если можно все это заменить машиной. Скопировать голос, расчленить на ноты, и бесконечные песни готовы, спетые тобою. Как будто тобою,- и она хихикнула, нервно.

- Мы все наши силы отдаем тому, чтобы найти путь к спасению,-  влез Алан, не выдержав,- самое главное спастись!

- Без искусства нет души… Без души  нет ничего! - перебила я его, и обняла Кэтис,- все еще изменится,- пообещала я ей.

Мне было так жаль ее. Ее мир так напоминал наш, где хорошая книга или картина не всегда может прорваться к людям.

Я лично попытаюсь все изменить. Хотя бы здесь. Но что я могу? Я оглядела своих спутников. Я – не одна, и это уже что-то!

Вечером небо стало похоже на жемчуг – серовато-серебряный и какой-то выцветший, озаренный сотнями костров и усыпанный пеплом.

Мы подошли к горам.

- Может, остановимся? – предложила я.

Алан покачал головой, и сказал:

- Еще рано. Ночью здесь будет веселый ад. Не один мларк – исчадье природы.

- Хм,- пробормотала я, и  уже собиралась броситься на покоренье горных круч.