Брелок

Брелок

В конце концов психотерапевт сдался. На последнем приёме он протянул визитку с номером телефона, однако на этой серой квадратной карточке не было ни названия учреждения, ни минимального описания, что меня ждёт, согласись я набрать этот номер. На обратной стороне визитки расположился рисунок чёрного дерева, с ветвей которого свисало нечто, похожее на гигантские плоды или коконы.

На вопрос, что это такое, психиатр только сказал, что проблема моего мировосприятия находится за пределами доступных ему средств, а потому решение, или как он сказал выход, следует искать где-то там. Говоря там, он посмотрел на визитку.

Из кабинета я вышел потерянный или скорее обречённый. Эти визиты были для меня последним окном в мир человеческого общения, которое теперь закрылось, выбросив напоследок невнятную визитку с номер телефона и изображением жуткого дерева.

Я брел домой по улицам, знакомым до отвращения. Отвращение же это только усиливалось от того, что все это казалось мне ненастоящим. Декорациями для умственно отсталого существа, что неспособно отличить подлинную реальность от мимикрии под нормальный мир. Нормальность, да где же она? В этих ли бетонных скворечниках, в этих трещинах асфальта, в этом мусоре под ногами, в этих толчках в спину, смачных плевках, летящих отовсюду окурках.

Лишь иногда я встречал такой же протест, что застыл в моих мыслях. Я видел его в граффити на стенах развалин, видел в глазах бездомных безумцев, видел в окнах больниц, которых так много кругом, но кому, скажите, они способны помочь?

Я прибегал к разным источникам познания мира: самым официальным и самым порицаемым, общедоступным и сокровенно-тайным, до белизны новым и черным от разложения и старости. Но ничего не помогало. Никакое объяснения мира не казалось мне достаточным. Ни одна из догм церкви, ни одна статья об открытиях из мира мельчайших частиц, ни одно слово любого из просветителей, никто из философов – ничего из этого не укладывалось в рельеф моего мироощущения. Ничто не заполняло эту пустоту, эту оторванность от всего вокруг, от «здесь и сейчас». В любом месте я ощущал себя куклой, игрушкой, ведомой примитивными стимулами из самого основания пирамиды потребностей. Все мои действия подчинены некоторым базовым функциям любого живого существа, которые невозможно взломать, чтобы не расстаться при этом с жизнью. Такова, видимо, моя судьба. Такова судьба всех вокруг, да только им все равно. Им наплевать на то, что воля их нисходит неизвестно откуда, да и их ли эта воля вообще. Неужели я один обладаю достаточным уровнем самосозерцания, рефлексии, чтобы спросить, что вокруг творится? Но этого недостаточно. Я задаю вопрос, стоя перед микрофоном в пустом зале, где никто и никогда не устанавливал освещения, дверь в который забыли открыть. Но красную ленту, как и положено, перерезали золотыми ножницами под аплодисменты тех, кто никогда и ни за что не согласился бы войты в этот зал, чтобы столкнуться лицом к лицу с тем вопросом, что ставит под сомнение саму суть существования каждого из нас.

Когда я сказал, что в зале некого нет, я слукавил. Один человек в зале был – мой психотерапевт. Однако он испарился, точно бредовая иллюзия, оставив после себя эту серую визитку.

Дойдя до своей душной коморки в коммунальной квартире, отгородившись от пьяного бормотания соседа скрипучей деревянной дверью, я забылся на какое-то время, глядя на завернувшиеся и рваные края обоев с цветами, - очередная пародия на пародию, создаваемая моим мозгом. Когда этиловый скоморох наконец угомонился, я вышел из комнаты и замер у черной коробки на стене. В руке я держал тот самый листок с выходом.

Конечно, выходов было полно. Взять хотя бы окно в моей комнате, достаточно высокое, а жил я восьмом этаже, для совершения последнего поступка, последнего акта неповиновения, который, кажется, единственный, может быть, противен тому порядку, что пронизывает каждую органическую сущность, ползущую, летящую, бегущую под луной. Еще ножи на кухне - достаточно острые для подобного жеста финального самоотречения; газовая плита могла бы помочь мне забрать с собой еще несколько безвольных манекенов, что день за днём сжигали себя изнутри этиловым спиртом.

Я отогнал эти мысли, решив, что пока есть ещё шанс на исцеление без гибели сознания - стоит попытаться. Прокрутил на телефоне шесть цифр, указанных на визитке. После трех гудков ответили:

— Говорите.

— Мой психотерапевт дал этот номер.

— Очень хорошо, ваше имя?

— А это имеет значение? Куда я вообще позвонил? С кем я говорю?

— Разве же ваши вопросы имеют значение? – иронизировал голос. – Разве хоть что-то имеет значение?

Я вздохнул и хотел уже положить трубку, как мне сказали:

— Запишите адрес, – сказал оператор и продиктовал название улицы, - будьте там сегодня в девять вечера.

— Зачем?

—Там вы получите ответ на свой вопрос.

— На какой из них? У меня полно вопросов…

— Разве? – опять иронично спросил оператор. – Не опаздывайте.

Послышались короткие с хрипотцой гудки, я повесил трубку и вернулся в комнату. Лег на кровать, уставился в потолок, пронизанный паутинкой трещин, с кусками отвалившейся штукатурки, зелёно-чёрными от плесени уголками и единственной, висящей на тощем проводе, перегоревшей лампочкой. Из любопытства протянул руку в сторону и нажал на выключатель. Щелк, щелк, щелк. Ничего. Перевернулся на живот и перевернул визитку, что так и держал в руке. Еще раз посмотрел на дерево, на то, что свисало с ветвей. После пристального изучения своеобразные плоды напомнили мне висящих вверх ногами людей, завернутых в причудливые коконы. Еще раз про себя повторил адрес, названный оператором. Кажется, это не так далеко от моего нынешнего жилища.

Послышался шорканье тапок по деревянному полу. Несколько хрустящих щелчков, донёсся запах дешевых сигарет: соседка курила в форточку на кухне. Она включила радио, что стояло на холодильнике, откуда полилась густая и грустная музыка, которую производят в поистине промышленных масштабах во всех уголках нашей страны. Соседка стала тихо подпевать страдающей певице, изредка перебивая радио надсадным кашлем с мокротой, которую она тут же отправляла за пределы квартиры сквозь всю ту же форточку, куда следом устремлялся сизый сигаретный дым, что растворялся без следа на сером полотне наступающего вечера.