Броненосец, потёмки

Броненосец, потёмки

Сартр утверждал, что ад - это другие. Броненосец понимал это выражение как никто, он ежедневно сталкивался с адом, который у него не было возможности преодолеть. Другие были повсюду, они заполонили собой весь мир. Там, где раньше была дикая природа, теперь были дикие другие. Вместо влажных тропических лесов теперь возвышались одинаковые гладкие и холодные небоскрёбы, вместо трав и цветов под ногами валялись жестянки из-под пива и использованные презервативы, мелкие букашки, которые раньше кишели в этой траве в поисках пищи и любви, теперь бегали курьерами среди небоскрёбов, рискуя быть размазанными шинами вечно спешащих спортивных тачек. Любимая речка Броненосца, такая освежающая и чистая, теперь заросла бетоном и пожелтела, он больше не мог просто сидеть на берегу и наслаждаться жизнью.

Покой стал недоступной роскошью, чтобы получать удовольствие, теперь приходилось попотеть, повкалывать на какой-нибудь грязной работе до седьмого пота, чтобы накопить какую-то копеечку и к старости получить возможность переехать в места потише, построить домик в глуши и сидеть на крылечке, старым и немощным, желательно в лёгкой стадии деменции, чтобы другие уж наверняка от тебя отстали.

Броненосец искренне не понимал, зачем такие сложности на пути к покою. Зачем сознательно наводить на себя суету, вводить товарно-денежные отношения, строить небоскрёбы, создавать рабочие места, придумывать деньги и делать их сложно доступными, но желанными - зачем? Разве плохо им жилось без всего этого, без дорогих тачек и продуктов в супермаркетах? Разве плохо было спать в норках или пещерах, поймать с утра пару букашек на завтрак и весь день отдыхать у реки и при этом не притворяться умалишённым стариком для того, чтобы позволить себе такой образ жизни?

Он достаточно прожил, чтобы помнить, как было раньше, но ещё недостаточно стар для того, чтобы впадать в деменцию и уходить на покой. Другие требовали от него быть полезным членом общества, ходить на работу, платить налоги и покупать продукты у них. Ловить букашек запрещалось, они теперь тоже стали членами общества и получили право голоса и социальную защищённость. Пенсия для букашек, можно ли было представить такое? К счастью для правительства, из них до пенсионного возраста не доживал никто, хотя страховые взносы они платили регулярно. Верхушка стремительно жирела, питаясь теперь не самими букашками, но за их счёт, что было гораздо калорийней.

Вечера Броненосец коротал в баре у Черепахи, такого же ретрограда и консерватора, как и он сам. Черепаха вызывал у Броненосца искреннее восхищение - не желая мириться с существующей системой, он тем не менее умудрялся жить по ее правилам, и в то же время по-старому. Его бар был даже не баром, это был кусочек первозданности в утробе каменных джунглей. Дикая природа в оболочке дикой современности - много растений, поющие птицы, всегда яркое солнце и даже кусочек речки, настоящей, чистой и прохладной, а не той обоссанной лужи, которая текла в городе.

Броненосец садился в шезлонге у реки с бутылкой пива в руках - единственным достижением современного мира, с которым он готов был мириться. Черепаха садился рядом, и они коротали вечера за задушевной беседой и воспоминаниями о том, как раньше было хорошо, и в какое дерьмо это все превратилось.

- Я давно живу, - говорил Черепаха, - я видел, как было до, я видел, как всё это строилось. И черта с два я умру, не увидев, как вся их система затрещит по швам и развалится. Вот увидишь, рано или поздно такие как мы перестанут молчать.

Броненосец кивал и думал, что у Черепахи деменция уже начинается, раз он верит в эту чушь. Он знал, что такие, как он, не перестанут молчать. Их слишком мало для того, чтобы их голос имел какой-то вес. Взять хотя бы бар Черепахи - из постоянных клиентов здесь был только он сам, семейка Сурикатов и вечно пьяная Землеройка, которая после двух кружек пива начинала рыдать и засыпала в кадке с пальмой. Это и должно стать протестным голосом? В таком случае голос будет звучать уж слишком неубедительно, скорее, он будет шептать заплетающимся языком. Была еще церковь староверов, но там совсем уж долбанутая организация, основная задача которых - избегать налогов и стричь бабки с ностальгирующих идиотов на свечки и Новый Ковчег.

Поздно ночью Броненосец возвращался домой по холодным улицам. Он смотрел на ежих, безуспешно пытающихся продать свои тела кому-нибудь, но спортивные тачки проплывали мимо, и в отражении их тонированных стёкол ежихи смотрели на себя, неумело раскрашенные и потасканные, невостребованные и одинокие, и Броненосец ещё больше ненавидел этот мир. Он был одинок - ни детей, ни родителей, ни любимой женщины. Он просто не представлял, как можно жить с кем-то, кто всем доволен, кто каждые выходные ходит за покупками в супермаркет, ходит на работу и при этом не испытывает желания взорвать всё к чёртовой матери.

Броненосец тоже ходил в супермаркет и на работу от случая к случаю, но ни на одном месте долго не задерживался. У него внутри всё вскипало, когда очередной начальничек начинал учить его жизни, орать и считать себя пупом земли.

Сейчас как раз был момент, когда Броненосец вылетел с очередного места с унизительной зарплатой и идиотом-начальством, поэтому он жил на пособие и всё свободное время проводил в баре Черепахи. И вчера вдруг, когда Броненосец наслаждался жизнью в шезлонге и старался не думать о том, на сколько хватит пособия и как скоро придётся искать новое место, Черепаха подсел к нему с двумя новыми бутылками и вдруг заявил:

- Почему бы тебе не пойти на работу ко мне? Думаю, мы неплохо сработаемся.

Броненосец удивился не столько предложению Черепахи, сколько наличию у него возможности платить персоналу, ему всегда казалось, что от своих полутора гостей тот еле сводит концы с концами.