Будь что будет

Глава 1. СВИНЦОВЫЕ СТЕНЫ

Я не видела ничего вокруг себя. «Суди меня, Господи, по правде моей и по непорочности твоей во мне, – его слова звучали в моей голове. – Суди меня…»

Ныне грешные люди осудили святого.

— Да что это такое, кто распорядился? — дежурный надзиратель одного из этажей тюрьмы святого Венцеслава забежал вперед процессии из четверых солдат с ружьями, троих мастеровых с молотками и какой-то важной шишки из числа тюремного начальства. — Что за переполох вдруг? Арестанта вашего скоро с освидетельствования приведут! А если он сбежит, пока вы там возитесь, а? Кто за это ответит? Покажите распоряжение коменданта или главного судьи, иначе…

— Что — иначе?

Важный господин остановился ровно для того, чтобы схватить настырного служаку за плечо и развернуть к себе. Его недюжинный рост и сила это вполне позволяли, тогда как надзиратель был хоть и жилистым, но довольно щуплым.

— Что ты мне сделаешь, а? — продолжил начальник. — Пожалуешься? Так вперед! Развернут тебя на месте только и всего. Господин комендант в курсе, судья тоже, тебе этого довольно…

— Но…

— Никаких «но», черт побери! Распоряжение было негласным, ты это понимаешь, дурья башка? Такого нет в инструкциях, но все, кто служил до сорокового года или немного позже, прекрасно все знают.

— А что тогда было-то? — удивился надзиратель.

— Побег, известно что, — важно ответил начальник. — Побег с помощью магии: колдун-душегуб чарами охранников вырубил и был таков, а потом еще сколько трупов за собой наворотил, пока не пристрелили его… Вот с тех пор и вспомнили правило, что еще от инквизиции пошло, от церковных тюрем: камера, где содержат колдуна, должна быть окружена сплошной полосой из металла потяжелее — лучше, чтоб из свинца. Как-то он там чары рушит или еще что, шут его разберет, но уж инквизиция-то в содержании колдунов толк знала. Вот внеси это в инструкцию отдельным пунктом, — что подумают?

— Что кто-то наверху того, с ума сошел?

— Ну так а я о чем говорю! Нынче же, мать его, просвещенный век, колдовства вроде как и нет, суеверия это все, мол. Зла на них не хватает, дураков! Слыхал, не, про упырей в Гемерсдорфе? А про ведьм, что в Моравии скот калечили, а потом за людей принялись? Тоже, скажешь, суеверия? Да хотя бы этот твой новый заключенный... Слыхал же, что на суде было, да?

— Слыхал, да, — закивал надзиратель. — Как не слыхать, коли все болтают. Мол, по всем статьям — что по свидетельским показаниям, что по особым приметам, которые доктора подтвердили — он выходит одно лицо с этим умершим графом. Суд, понятно, все наоборот рассудил, что самозванец это — доказательства им, видишьли, неубедительны — а по-настоящему… Оживший покойник он, выходит, как ни крути!

— Ну вот, сам понимаешь. А кому нужен оживший мертвец на свободе? Он же не одной своей тетке явился, — еще некоторым втерся в доверие, чтоб денежек заграбастать. Вот не пойму, правда, зачем они покойнику, но ему, знать, виднее... Нет у нас такой статьи в законе: казнь или заточение для упыря или иного умертвия! Может и была, да сто лет как сплыла, мать их разэтак, грамотеев. Вот и приходится… Ну все, пришли, эта же камера, да? — начальник кивнул двоим солдатам, что стояли по сторонам одной из дверей, — только эта камера на этаже была удостоена отдельной охраны. Солдаты вытянулись по стойке смирно. — Не боись, не уйдет: у нас охрана усиленная, если что — у моих приказ стрелять в голову. Да и кандалы у него тоже не простые, а со свинцовой полосой, чтоб чаровать не смог, понял?

— Вооот оно что… А я-то все думаю: зачем простого мошенника в кандалы заковали, как душегуба опасного. А оно вон как…

— А то ж, — приосанился важный господин. — С того побега нашего коменданта на мякине не проведешь! Он сам лично старые архивы поднимал, как там колдунов положено содержать. Ну давай, открывай, что ль… Бойцы! Двое в камеру, двое у дверей. Да, а вы как стояли, так и стойте, курвины дети! Ружья наизготовку! Вот то-то же… А пули у моих, кстати, тоже не простые — посеребренные… Ну что, мужики, доставайте ваши листики свинцовые. И без пропуска, по всей окружности камеры, да каждый на восемь гвоздей, чтоб не оторвать, я ж отслежу!.. Нет там чар каких в камере, не знаешь, а? Ну, с Богом!

Важный господин перекрестился и прошептал молитву, надзиратель сделал то же самое и повернул ключ в замке.

***

Помощник судьи, молодой тонколицый мужчина, дождался, когда меня заведут в комнату для допросов и запер дверь на ключ. Указал мне на табурет в углу, сам уселся к столу, положил перед собой чистый лист бумаги, обмакнул перо в чернила.

— Ну давай, баба, сказывай про особые приметы, что были у твоего барина: шрамы там, родимые пятна или еще что. Нечего, нечего коситься, — никто тебе ничего не передаст, так что коли не совпадет, — то, стало быть, самозванец это. Его как раз сейчас медикус тюремный смотрит, он-то по приметам специалист, даже по самым мелким, собаку на этом съел. Я пока запишу, что вспомнишь, а вот аккурат через полчаса придет господин врач со своим списочком, — тут мы и сверим одно с другим. Ну давай, вспоминай.

— Шрам у него приметный, — не задумываясь, сказала я. — Небольшой совсем, чуть пониже ключиц, — это он на ветку в лесу впотьмах налетел…

…Тогда он явился в нашу пещеру под горой, возвратившись со своей миссии: измученный, осунувшийся и несчастный. Его печальные глаза, его голос… «Я сделал то, чего клялся никогда не делать, сестра моя. Я отнял жизнь, пролил кровь. Я убил человека»… Мой сон о нем, что сбылся: его предали, ему пришлось биться, он оказался более ловок и умел. «Вы ранены!» — «Пустяки, просто отметина. Словно в лесу на ветку напоролся». Наскоро застиранная от крови рубаха, игла в моей руке, накладывающая стежки на прореху, оставленную ножом его противника. «Спасибо, Кветушка… Господи, я и не знал, что смогу так. Всех дворянских сыновей учат фехтованию, но это… Поножовщина, ремесло разбойника. Что ж, в той жизни я успел побыть и им. Руки и тело словно сами вспомнили, что делать, как атаковать и отбивать атаки. Как же я обрадовался тому, что левша, — от удара справа сложнее защититься» — «Вот видите, господин, та память спасла вам жизнь»…