Будь моей звездой

1.1

Знали ли вы, что у предательства есть цвет?

Ядовито-зеленый, кислотный, на романтичном — цвет кошачьих глаз. На моем языке — цвет глаз Иуды, по паспорту — Демьяна Разина. Между нами пропасть, а еще — огромная парковка, но когда десять лет подряд дружишь с человеком — тебе не обязательно стоять с ним рядом, чтобы видеть цвет его глаз.

Он и так внутри тебя. Кипит, переливается, плавит тебя изнутри.

И запах его мне тоже не удалось забыть…

Между нами все еще целая бесконечная парковка, а мои ноздри нагло колет щекоткой запах грозы и сада, яблока и кардамона — запах того парфюма, которым Демьян Разин пользовался с четырнадцати лет.

Гайка, очнись! Ты не можешь это чувствовать!

Я прикусываю губу, задеваю колечко пирсинга, и боль от этого шевеления помогает чуть очнуться. Мозг включается, собирая по сусекам крохи критического мышления. Потому что да, я же и правда не могу чувствовать этот запах. Во-первых, потому что Разин все еще стоит на том самом дальнем краю парковки. Во-вторых, три года прошли с нашей последней встречи. Он мог легко сменить парфюм. Кто бы ему запретил?

Ну мало ли что клялся только себе и нужной клятвой, что никогда не изменит одному из последних подарков матери.

Разин во многом клялся. И быть верным Рыцарем-Демоном Гайи Лотоцкой, меня, то есть, и умереть со мной в один день, как полагается верному вассалу. И что?

Когда весь мой мир накрыло черным, когда я пришла в себя в палате реанимации с одиннадцатью швами на горле, в день самой страшной моей потери — где был Разин?

Где-то был.

Если верить Запрещеннограму — отдыхал на яхте папочки в компании четырех красоток.

Они были гораздо важнее, кто спорит!

Почему-то он решил, что больше мы не друзья. И наша общая мечта — стать музыкой, петь наши общие песни — теперь принадлежит только ему.

Так ли он ошибался? Ведь в итоге я так и не восстановилась. Да что там — до сих пор начинает трясти при одном только взгляде на микрофон.

— Эй, Гай, ты чего зависла? — на мое плечо падает тяжелая рука. На долю секунды я даже забываюсь, думаю — это его рука, рука моего Демона, но нет. Это всего лишь Валерон. Он на голову выше Разина, крупнее и шире в плечах. Его пальцы кажутся такими неуклюжими, и сам он выглядит этаким большим Винни-Пухом, но дайте ему в руки барабанные палочки — и вы поймете, что никогда не видели ничего быстрее этих двух кусков дерева.

— А, — уже более глухо и гораздо более мрачно хмыкает барабанщик, глядя за мое плечо, — ясно, в чем дело. Ну, мы же были к этому готовы. Что увидим его. Правда, я думал, это только на пробах будет.

Да, мы были к этому готовы.

Больше того — именно я дала согласие на участие в отборе для музыкального шоу “Нова”, даже после того, как мы узнали, кто будет сидеть в жюри в роли “молодой звезды-эксперта”.

Можно подумать, у меня был выбор. Когда вся твоя команда, люди, что стали семьей, смотрят на тебя такими отчаянными глазами — ты не можешь дать никакого ответа кроме правильного.

Ничего страшного. Плевать на Разина. Кем бы он ни был — мы не профукаем этот шанс. Помимо него в жюри еще два настоящих профи сидят!

Я не поворачиваюсь больше в сторону, где стоял Демон. Мне почему-то кажется, что чей-то взгляд сверлит мою спину — вот-вот куртка задымится.

Или просто хочется, чтоб он смотрел?

— Давайте разгружаться, — практично басит Валерон, — Евка, брось сигарету. Ты свихнулась? Через полчаса к микрофону!

— Да прям, через полчаса, — Ева закатывает бесстыжие свои кукольно-голубые глаза, — ты вообще пробку видишь у входа? И это мы еще не зашли даже. Не зарегистрировались. Дай бог, если к вечеру вообще на сцену попадем. И что мне, все это время дохнуть?

— Дохни, — кивает Валерон, — дохни, но петь изволь соловушкой.

— Изволь? Соловушкой? — Евка заливается хохотом. — Валерыч, может, мы все-таки домой поедем? Тут вроде ищут “новую музыку”, свежее поколение звезд хотят замутить, а ты — явно с древней Руси вылез. Перед жюри челом побьешь и ка-а-а-а-а-к спалишься.

Валерка пыхтит, явно испытывая неукротимое желание прибить Евку на месте. Он рос у бабушки, и над его лексиконом бесстыжая наша вокалистка никогда угорать не перестанет.

Другое дело, что злиться на неё безумно сложно — смеется Евка очаровательно. Как и всякая красотка с длиннющими ногами и кукольными чертами лица. Глядя на неё, мне даже не стыдно, что она по сути — заняла мое место. У Евки лучше получается быть в центре внимания.

Кто-то говорит — голос у Евки слабже моего. Слабже моего бывшего голоса, ага. Но это ведь факт, что о мертвых — только хорошо. А мой голос, как и мои песни — это все однозначно мертвое, то, к чему больше нет возврата.

Евка поет неплохо. Даже хорошо. А еще — она артистичная и яркая. Сравнивать нас бессмысленно, все равно что воробья с синицей.

Она носит фиолетовые линзы, делает эпатажные мейки своими руками и красит волосы в цвет артериальной крови.

Я же даже никогда не пыталась себя поменять. К темным волосам не липнет краска. Мышиные черты лица даже макияж бессилен сделать ярче. Это неплохо, если ты работаешь каким-нибудь библиотекарем, совершенный кошмар — если пытаешься сделать карьеру на сцене.

Все тот же Разин говорил, что секс-символом быть не обязательно. Голос, мол, самое важное. Да и не так уж я и неприглядна, он говорил, если волосы распущу — очень даже ничего.

Наверное, поэтому, когда я поняла, что он уже не придет, что он навсегда меня бросил — я первым же делом пришла и попросила свалять эту мою красоту в жесткие дреды. Кажется, даже тогда надеялась, что Разин где-нибудь в соцсетях увидит эти фотки. Увидит и на силе подгорающей задницы прилетит, чтобы задать мне трепку.

Дура!

Дура, что тогда ждала его. Дура, что сейчас — снова вернулась к нему своими мыслями. Иуде-Разину в моих мыслях места не должно быть. Только моей команде. Это они — моя вторая семья. Это они были со мной рядом все эти годы. Не бросили гнить заживо, когда я потеряла голос. Вынесли всю тьму, что пыталась пожрать их заодно со мной. Даже место в команде мое сохранили. С учетом того, что мне пришлось ударно переучиваться с соло-гитары на бас — большая жертва. И потом они же помалкивали, когда я лажала на репетициях всеми возможными способами. А ведь могли меня послать. Могли найти нормального басиста. Но нет — ждали, пока от меня хоть какой-то толк будет. Не то что некоторые, что даже шанса не дали.