Будни ребёнка "индиго"

Глава 29

Глава 29-я: "Терзания"

"Пусть даже болезни 'индиго' иной раз

диагностировать трудней, всё равно их

иммунитет гораздо совершенней".

Опять мне неладно, опять с моим горлом творится ангина! Жестокая, она иссушает мой голос. Не знаю, что означает: если эта хвороба с тобой постоянно? Обычно я стараюсь излечивать себя мысленно. Представляю розовые струи обволакивающего вещества: микстуры, эликсира или ещё чего-нибудь, мягко воздействующего на воспалённое. Пару таких сеансов, минут по десять, в мыслях, конечно, и ощутимо становится легче. А если я чувствую боль внутри, то срочно уединяюсь в ванной, заодно и помыться, и в своём представлении посылаю на больное место широкий искристо-зелёный луч. Сначала он — осторожный шпионский щуп, затем охватывая боль, будто сетью, растворяет в себе. Притом, что виды болей бывают разные: резкая золочёная — колющая, как стрела; тяжёлая чёрная, словно удар камнем! Или вовсе пожирающая и повсюду расползающаяся серая злость. Впрочем — это всё одно, что возникающая опасная болезнь.

Иногда боль свежей и "моложе", и с ней трудно бороться. Не прикончишь за один раз полностью. Пока у меня не доходило до того, чтобы насылать в места болезненных ощущений что-то вроде потоков красно-золотого раствора. Это нутряное лекарство из моего резерва самое сильное. В основном, я успокаиваю появившуюся боль — охлаждающими аквамариновыми или фиолетовыми взвесями, опадающими на мои горящие виски, словно снег. Тёмно-синий! Подобный бывает в воображении. Просто, мне не хочется пить таблеток крепче аспирина. Вот я и подвизаюсь в плане собственных лечений, как могу, тем более эффект ещё тот! И всё же болела я намного меньше до злополучного чернобыльского апреля. Или меня ослабила нарастающая вместе с Луной и вместе с ней же опадающая моя женственность?

Ох, этот непостоянный организм! Лимонная и сырная Луны мне нравятся, и по сердцу всё, что на них непременно зациклено: меланхолический блеск серебра, горечь крови, взгляд вампира в глубокой ночи... Это приносит и уносит влажные эмоции, но я не хочу сейчас быть женщиной "на полную катушку". Вернее, при другом раскладе было бы приятней ощущать себя мужчиной. А теперь, что поделать! "Придётся сражаться дальше!" — как восклицает отец. "И жить с тем, что есть!" — обычно причитает бабка. Вот я и сражаюсь.

Упрямо стараясь разбавлять в себе терзания: страсти страхов и страхи страстей, весьма некстати выплёскивающиеся из тебя болезнью. И тогда не знаешь, что поделать с давно игнорируемым мной кошмаром, ведь постепенно кисти рук покрылись сплошь болячками-пупырышками непонятного происхождения, смахивающими на бородавки. И сходить это всё не желает никак! Притирания и прижигания не действуют, и даже в таком суровом месте, как кожно-венерологический диспансер, куда меня однажды с горячки затащила мамуля, безнадёжно развели руками: "Борись с напастью сам, как можешь! И нечего было ручонки, куда попало, совать". А куда это я их совала?! Хорошо, что в обществе дразниться болезнями — как бы последнее дело, и я не стану в одночасье полным изгоем в чёртовой школе. Однако популярности, как ни крути, мне тоже не прибавится.

"Очень сложно справиться с болезнью, вылезшей на линиях ладоней, словно аллергия на реальность!" — пишу я по этому поводу в дневнике, думая: что ни денька в жизни не чувствовала себя нормально, без особого дискомфорта, как все. Ну, кроме, как в мечтах. Помимо неистребимых пупырышек я то и дело борюсь с простудой, когда перемежаемой беспросветной ангиной, когда таким блевотным гриппом, что прямо вспомнить страшно. Конечно, головушка моя болит всегда, затылок саднит, покалывает сердце, гудит в висках, и на душе тяжелеет без всяких причин. Ага, а обмороки по пятьдесят раз на год! В конце концов, мне иногда кажется: тело моё – без моря готовая сдохнуть медуза, желе наполовину с тающим суфле. Ну, очень нежное, как тот торт, к приготовлению которого вплотную меня так и не допустили Эса с ба-Мари.

Опять из-за моих противных рук! Будто я — действительно заразная, ядовитая и вот-вот покроюсь коростой. Как назло и физиономию обсыпало воспалёнными прыщами разной степени зрелости, а дотошная maman не успокоилась, пока их всех не выдавила, перемазав меня аптечной жидкостью, вонявшей не хуже карболки. Так что, я подумывала уже: не опустить ли в бессилии руки, напоминающие кожицею жабьи лапки. Принять как данность всю напрасность борьбы с напастями собственного происхождения и перестать сражаться с собой? Как тут же меня стали мучить спазмы в животе! Словно ни за что, ни про что изнутри пытались вскрыть острыми и раскалёнными вилками-разрядами.

Я давно стала главным "сачком" по физкультуре, оттого что любые нагрузки для меня непосильны, а через "не могу" — я не могу! Думаю, если поддамся на уговоры нашего неугомонного физрука: попробовать бежать быстрее, хоть раз отжаться от пола и подтянуться на перекладине, бодро прыгнуть через старого шатающегося "козла" (это я про спортивный инвентарь) и совершить кувырок на затоптанных матах, затеряюсь окончательно в своих недугах. Вот если бы меня освободили от этих уроков, как Натали с её болящим сердцем! Да, а то я не знаю, как моё при случае взбрыкнет. Но мама, обычно сопровождающая меня в походах по врачам, не умеет настоять на своём. Врачи, конечно, прислушались бы к ней, а она кивает на их доводы, что бестолкового ребёнка надо развивать, закалять, обливать холодной водой по утрам, заставить заниматься гимнастикой, отправить с одноклассниками в бассейн (этого ещё не хватало!) и безвольно со всем соглашается. Я психую и злюсь на них всех, а участковая докторша только возмущается: "Надо же, какая агрессивная и недоброжелательная девочка!"