Будни ребёнка "индиго"

Глава 48

Глава 48-я: "Осень 'Moody Blues'"*  

Пока моя голова находится во всепоглощающей боли, мысли и пометки в дневнике разбавляются исключительно лирическими отступлениями, подобно тем, столь сильно ненавидимым учениками из скучной подробности произведений, изучаемых по литературе. Я так же ненавижу эту боль над висками, сходящуюся ответвлениями в центре и давящую хоть не на мозг, а на нервы! Жаль, перелистать не могу наперёд, игнорируя то, что так больно! И не у кого выспросить о методах лечения. Даже Брэб внезапно взял да и отставил основную часть амбиций по поводу того: что он давно меня, как облупленную, ведает, притом опять утверждая, что я притворяюсь. Назло притворяюсь с такой нестерпимою болью!

Все, находясь от меня параллельно, но будто в круговой обороне застывшие, злостно нудят: пройдёт само собой, как ерунда. А не проходят болячки колючие, путешествующие от макушки, как по физиогномической лесенке вниз, словно изливаясь от глаз к подбородку, и снова поднимаясь наверх, почему-то особенно к вечеру, а изнутри от всего своеобразно вымещаясь — ленью, раздражительностью и температурой. И тогда лицо становится горячим и болит! А мне не верят, мол, такого не бывает. Ни у кого другого не замечено, кроме меня, странностью похожего заболевания.

Хорошо, что есть вокруг охлаждающая страсти осень. Утром старая Луна, собой являя букву "с" — бледнеет на таком же, вялого оттенка небе. Медленную свежесть испаряют заморозки, рассыпанные солью на траве. Размеренно тянутся толпы работающих на заводах и фабриках граждан. Одеты все в тёмные демисезонные пальто или плащи похожего кроя, делающие их фигуры несколько коробчатыми. Задают тон в этом стремлении задастые дамы, силой таща заспанных детей в сады. Кажется, никуда не торопятся школьники, по-прежнему, с вёдрами. Не то, что бы я так сильно желала вернуться к занятиям, но, чёрт побери, когда на полях соберут уже эту картошку? Осенняя с ней маета! Лишь очень живо в кустах звенят в заплатках жёлто-чёрненьких проворные синицы. Их пока не замечают сонные, к зиме безмерно распушившиеся котики. Нет, даже огромные котищи, неспешно выбирающиеся из забитых переработанным урожаем тутошних подвалов!

Светофорная цветность листвы опадает и украшает собою асфальт. Октябрь вволю колдует, расправляя холодные крылья ветров. Над крышами домов бесцветными знамёнами трепещет утро. А я помаленьку тянусь через дворы к Натали. Буду нетерпеливо топтаться в её до невозможности прилизанной прихожей, ожидать, пока она натянет розовенькие колготки, тщательно расправив на них каждую морщинку, одёрнет того же приторного оттенка курточку и светлый свитер под ней, щёткою смахнёт ворсинки с катышками на классической, строго до коленок, юбке. Удивлённо потом покривится в зеркальный трельяж совсем не цветными глазами через неудобные, наверное, очки. Такие постоянные привычки! Мотнув по сторонам увязанной до жёсткости змеи косицей, вид приняв серьёзный и учительский, степенно выйти из подъезда.

А я-то, наспех нахлобучив вместо куртки нечто старое, заношенное Брэбом и Мунком попеременно, совсем на себя не посмотрелась в зеркало! Хоть волосы встрёпаны, глаза накрашены, как и обычно. Что мне ещё надо, кроме джинсов поновей и нормальных сапог на зиму? — Где-нибудь приобрести кассеты к своему магнитофону! И голова теперь ужасно не болит, но неудовольствие собой так же некстати уничтожающе мучает. Зато можно вместо добавочных курсов и принуждённой отработки картофельных прогулов в кой-то веки зайти в гости к Индри. Внезапно приболев вчера, она ко мне перезвонила, хитро пообещав чем-то хорошеньким заинтересовать. Заодно и Натали придётся с собой захватить и ещё кое-кого там повстречать.

…А-а, Зандер. В гостях он и друг его, Аги, намеревавшийся придти ко мне когда-то за французским. А квартира Индри — как она сама: полнейшая растрёпа в беспорядке! Что в них обеих нашёл замеченный мной прежде парень? Или он так зашёл, по-дружески и безо всяких там намёков на предложение встречаться. Кошмар какой, о чём я думаю? Лучше, давай:

— Привет!

— Салют! Болеешь?

— И я как бы тоже. Наверно, вылезли боком первые холода.

— Точно.

— А то ли ещё будет дальше! Из-за холодов.

О! Натали уже болтает с Аги, и симпатичный Аги пододвигается к Натали. Звонок в дверь, припёрлась кудлатая… ладно, курчавая Дора. Как она мне не нравится! Вот уж у кого уголки губ язвительно загнуты вверх! Брэбу пришлось бы по вкусу. Аги живо отодвигается от Натали и устремляется к Доре. А Зандер смотрит на меня, пялится вволю. Ну, конечно, у моей рубашки под курткою ворот расстёгнутый аж до самого лифчика! И блестящая серебряная цепочка с клевером становится видна. Индри, заметив, как внимание Зандера обращается отнюдь не к ней, скорее тащит меня за руку к кассетному магнитофону, такому же, как у меня:

— Пускай те болтают себе на здоровье. Ты лучше смотри, что мне купили!

Вообще-то, мне купили то же самое. А тут у Индри на чёрт знает чем забросанном столе оказались… полтора десятка совершенно одинаковых кассет группы "The Moody Blues"!

— Ну, скажи мне, что это за странные песни? — розоватыми пальчиками Индри небрежно поддела одну из кассеток. — Мне понравилось как бы не очень. Затру и запишу поверх "Ласковый Май"!* Знаешь, такое у них: "Музыка нас связала, тайною нашей стала!"

— Если даже "музыка нас и связала" — это "Мираж"!* — я отобрала у Индри кассету. — Ты сдурела, хочешь списать такие шикарные записи!