Будни ребёнка "индиго"

Глава 72

Глава 72-я: "Спасение в виниле"

"Почему мне из-за этого страдать?" Мысль-фраза, не дающая покоя, будит меня даже не по окончанию короткой ночи, но обязательно в 4.15 (а это час Тигра) и затем сильно портит наступающее утро. Каждое утро в проклятой деревне, где властвует наша зловредная бабка! Как мы с Мунком раньше не замечали, сколько ненависти она вызывает у местных? Конечно, ба-Мари всю злость, направленную к ней, возвращает обратно собственными кознями. У неё в наличии так называемый дурной глаз и опять же язык без костей, коим она умеет посылать далеко и надолго.

А местные с глубоким удовлетворением продолжают распространять свою ненависть на… — Правильно, на нас с Мунком! С целью воздействовать на ба-Мари. Хоть как-нибудь! Не чураясь небольшой мести её ни в чём не виноватым потомкам. То словцо обидное, как камушек за пазухой, приберегут, чтоб ненароком пульнуть в спину, но чаще просто думают непечатными выражениями за глаза. А всё оттого, что наша бабушка носится по околице с утра до вечера, вольно отдавая распоряжения отнюдь не своим домочадцам. Разумеется, она ни за что не пропустит ни одной деревенской пирушки, ни одного едва стоящего на ногах, в смысле, держащегося за забор и захмелевшего от бабкиной же браги мужичка.

Оно, конечно, где-то понять можно: ба-Мари ещё баба крепкая, а от нашего деда ей кое в чём нету толку. Валяется он в кухоньке на лежаке, назюзюкавшийся под завязку, а когда самогон и пиво с квасом у него заканчиваются, гневно принимается за приостановленные было работы по хозяйству, иной раз вожделенно посматривая в мою сторону, то есть, пардон, на мою задницу. Оно, конечно, тоже понятно: ему я вовсе не родная внучка, и он — не самый по округе дряхлый старикан. Как и остальные мужики в деревне, что на меня имеют обыкновение без удержу пялиться. Хорошо, что у них руки не самые длинные, а я всегда сумею выкрутиться и увернуться. Ну, если только их солёное определение опять меня прицельно не догонит и немного покоробит.

…Нет, чёрт побери! Нельзя тут ничего понять. Особенно, если учесть, что Брэб делает замечания по поводу именно мне: мол, сама я необдуманно себя веду, притягивая взгляды. Как будто я виновата, что вокруг жаркое лето, и ходить приходится в майке и  коротковатых драных штанах. Ну, хоть maman мне ничего пока не говорит! Но лишь потому, что находится в раздумье: какую песню ей хотелось бы услышать на своих похоронах. Она уверена, что лежа в гробу, будет до самого погребения слушать, что происходит вокруг и даже кое-что чувствовать. Ну, напоследок. Поэтому меня упрашивает записать на кассету балладу "Liberta".* Мол, для похорон, будет само то. Потому что единственное желание бренного тела: свобода! В общем, ничего себе решила мама номер отколоть. Я же говорю, что это чувство юмора у неё прорезалось, внезапно внедрив в скучноватое мамулино бытие философию иронического восприятия рождения и умирания. Хоть и без намеренно сгущающейся темноты, а, наоборот, с ярою жаждой света. Хотя бы после самой жизни! 

…А дальше отвлекусь-ка я на позднюю клубнику! Насобираю побольше и съем немытой. Вот вам и будет мой, самый что ни на есть, детский бунт. А то на задницу мою пялятся! Что у самих того самого нету? "Клубнички" в жизни не отвалилось? Или сами до неё не доросли? Так что, не посвящая даже Мунка в полные коварства планы, я ринулась на огород: тайком внедриться в клубничный рассадник, затенённый тёмно-зелёной листвой от жадных глаз посторонних, и начисто всё обобрать. Лесные-то ягоды собраны, но скопом пойдут на варенье. Нам с Мунком даже банальной черники толком поесть не дают, особенно во время визитов в соседний лес. "Давай скорей, пока другие не нагрянули и всё тут не разворотили! Или пока гроза не началась". Приходится суетиться, запаса ради. Maman пытается что-то для нас заготовить, хоть меня ей к делу не привлечь, так что приходится отрывать бабульку от непременных гулянок. Та с небольшой охотой откликается на просьбы, предпочитая отрываться в компаниях таких же озабоченных посиделками немногочисленных дедков и полутора десятка развесёлых бабок.  

Однако папуля всех торопит из деревни вон, но теперь не к моей великой радости. Близко моё собеседование в колледж. Как всегда, об этом даже думать не хочу. В какую дыру меня собрались запихнуть родители, подготовив наказание, которого никак не избежать? Конечно, всё из-за maman. Она, сама того не зная, вместе с собой может похоронить и меня. Морально, правда, но сейчас мне без разницы. Иногда моё семейство просто меня убивает, притом чаще и чаще. Хоть мне не надоело им в пол-силы сопротивляться! Хотя, быть может, на меня их воздействие осуществляется тоже в пол-силы? Интересно, все семьи вокруг такие, такие… ненормальные, или это мне кажется?

Так я размышляю, вовсю подкрепляясь клубникой. Ощипываю спелые ягоды, насыщаясь этим "растительным мясом". Скорее вкусить ароматную сочность, внутри почти прохладную под вязкой кожицей, с лихвой утыканною золотыми зёрнами! Пока меня не защипали за подобные проделки все мои домашние, а само действо не высмотрели прыткие соседи по ближайшим хатам. Конечно, позже у клубничной грядки решила объявиться maman и Мунка с собою прихватила, вручив ему симпатичное вёдрышко. Каково же было удивление обоих, когда среди характерных листочков ничего практически не обнаружилось! Я в этот момент предусмотрительно топталась неподалёку, раздумывая, не напасть ли в придачу на куст чёрной смородины, пока голодные птички ягодки не поклевали.

—Так и знала, что клубника будет съедена ещё до нас! — разочарованно протянула мамуля, напрасно вглядываясь в обчищенные мною заросли.