Будничное волшебство

1.

— Ба! Ну Ба! Ну хоть ты меня пойми! Мне двадцать лет! Мне летать охота! А я тут вынуждена торчать в болоте! — Марья Моревна, или как бабуля Ягуля ее звала — Мырь-Мырь, рвала и метала. Рвала шапки у мухоморов и метала в кадушку. От злости она иногда промахивалась. Но деревянная лоханка шустро двигалась и ловила трехочковые, не давая упасть ни одной яркой, красной с белыми точками шапочке.

— Тут даже избушка мутировала, еще одна лапа отросла за последний год! Я сама тут мхом порасту, так вся жизнь мимо пройдет! Да и тоже мне — хорошее дело — помогать людишкам, которые тебя загнали жить на болота! А потом сами приходят и помощи просят: наколдуй, да приворожи, да подскажи-погадай!

Избушка ворчливо заскрипела, чуть раскачиваясь, и Яга, ласково успокаивая, погладила деревянную створку окна узловатой рукой.

Бабушка не мешала внучке выпускать пар. Молча толкла пестиком мак в маленькой деревянной ступке.

— Да я уже многое умею! Зачем столько учиться-то? Ба! — Марья зло щелкнула пальцами и кадушка с мухоморами, плескавшимися в воде, вспрыгнула на стол. Она перемыла их скупыми движениями, вынула большим дуршлагом, дала стечь воде и шваркнула в котелок с зеленой жидкостью, водружая его на огонь в печи. — Через пару дней в Москве комик-кон, вот где волшебство творится, я и платье приготовила! — Шипела не хуже котелка внучка, отсчитывая из банки высохшие когти летучих мышей и добавляя их в варево.

— Вот это? — Яга плюнула, дунула, стукнула об пол темной деревянной клюкой, отполированной руками за долгое время до лаковой гладкости, и на крюке, вбитом в стену, материализовалось прозрачное розовато-зеленое платье. Ткань переливалась так естественно и нежно, что больше напоминала лепестки роз.

Марья полюбовалась на аккуратно расправленную на плечиках свою прелесть и подумала, что так с подпространством работать она еще не может. Она повернулась к своему вареву, доставая выверенным движением с полки баночку с нужной травкой. Открыла крышечку, понюхала, удовлетворенно кивнула, отсчитала пять соцветий, добавила их в кипящий котел и помешала зелье деревянной ложкой.

— Платье как платье, — усмехнулась Яга и, склонив голову на бок, прошептала пару слов. Тихое жужжание и вуаля — лиф и низ платья украсили сине-зеленые капельки, переливающиеся в свете горящих свечей волшебными огоньками. — Так, поди, лучше?

Марья восторженно взвизгнула, всплеснула руками и бросилась на шею бабуле.

— Спасибо, Ба!

— Знаешь, как сделать, чтобы они взлетели и сели на место? — ласково улыбнулась Яга, кивая на светлячков.

— Помню, помню! Там все офигеют! — светилась от радости внучка. — Так ты меня отпустишь? Там представляешь, Мадс Миккельсен приезжает! О-о-о! — закатила глаза в восторге она, а Яга только цыкнула зубом.

— Этот, что ль? — качнула головой в сторону лежанки.

Внезапно материализовавшийся блондин в одних пижамных брюках с нарисованным Спанч Бобом спал на лавке. Марья некультурно раззявила рот и вытаращила глаза, мигом став деревенской простушкой. Затем тонко пискнула и коршуном кинулась к мужчине, с трудом затормозив в паре сантиметров. Она аккуратно, мизинчиком, огладила одну его бровь, потом другую, присела и понюхала шею. А потом не сдержалась и поцеловала в щеку. Мужчина осоловело приоткрыл глаза и растерянно заморгал.

— Ба, он же не вспомнит потом, да? — огорченно спросила Марья, глядя на Мадса и мечтательно улыбаясь.

— Не вспомнит, внуча. — Щелчок пальцев — и мужчина исчез, как его и не было.

Марья Моревна тяжело вздохнула и подошла к бабуле, обняла ее со спины.

— Ба, научишь меня так же?

— Конечно, внученька. Но позже. Сегодня к нам потянутся заблудшие души — те, кто нагуляли деток, и хотят от них избавиться. Вот эту настойку, что ты варишь, и будешь им раздавать. Но с толком. Смотри, не забывай нужную фразу говорить, помнишь ее?

Марья посуровела, и на розовых щечках появился бледный румянец. Она серьезно кивнула головой и сказала:

— Отравить невинный плод — большой грех. И этот грех ты берешь на себя. Берешь?

Яга одобрительно кивнула.

— Красная вода, чужая беда, да гнилое семя, да чужое племя, — четко выговаривая слова, продолжила речитативом Марья похожую на детскую считалочку скороговорку, слово в слово повторив нужное заклинание, и тут же не удержалась, поинтересовавшись:

— Бабуль, а как судить-то? Как определять, кому давать зелье, а кому нет?

— Правильный вопрос, Мырь-Мырь, правильный. Ты, когда девица-то выкладывает просьбу, гляди ей в глаза с минуту, настраивайся на голос, как я учила, а затем опускай взгляд вниз, на чрево, и смотри третьим глазом. Если видишь зеленый огонек внутри теплится, ту бабоньку гони метлой.

Метла в углу зашевелилась, заскребла прутьями по полу, поднимая пыль, и как только Яга шикнула на нее, присмирела, замерла.

— Говори ей, что дитенок ей в поддержку будет, пусть родит и вырастит себе на радость. А той, у которой желтый огонек, или мутный, красноватый, той смело давай склянку. Не жилец он, внученька…

— Подожди, Ба, а если не жилец, то зачем грех-то на душу брать, травить. Может сказать ей?

— Тут не все так просто, — вздохнула Яга, — думаешь, что само все рассосется, что ли? Родится, вырастет, хоть и с трудом, болеть будет. А может и с собой кого утянет. Не жилец — это очень широкое понятие. Тут опыт нужен, чтобы увидеть, то ли сильно болезный, то ли сильно злой человек выйдет. А мать-то уже привяжется, полюбит, на все пойдет ради кровиночки, во всем оправдает заранее.

— И ты вот так просто решаешь, кому жить, а кому нет? — Марья возмутилась. Почему-то вдруг вылетели из головы все бабулины наставления, все уроки этики и правила общения с клиентами. — А если я погоню поганой метлой, а она в город поедет, да и просто сделает аборт? Мало ли, что младенчик здоровенький будет? А если она не хотела его совсем, или

вообще ее того, против воли… — последние слова молодая ведьма почти прошептала. Она совсем сдулась и плюхнулась на лавку, на которой полчаса назад лежал ее сонный кумир.