Бугимен

Бугимен

Бугимен

От издателя:
Впервые дневник Джеймса Дэмпси попал ко мне в марте 1936, спустя месяц после его таинственного исчезновения. В числе других вещей он был обнаружен в надежном сейфе фирмы «Дикая саламандра», который стоял прямо под его рабочим столом. Чтобы вскрыть этот сейф нам понадобилась неделя и помощь лучшего домушника Нью-Йорка и всего восточного побережья Лу Хески. В сейфе находился заряженный «Кольт» сорок пятого калибра, расписки, печати, судебные протоколы и тот самый дневник.
Судя по записям, велся дневник не регулярно, время от времени. Дэмпси завел его еще тогда, когда был помощников адвоката в конторе на 52-ой улице. В этом дневнике были записаны все его шаги на вершину славы. Именно для этого, стоило думать, он и завел его.
Именно из дневника мне стало известно, что Джеймс Дэмпси за годы своей работы на поприще адвоката вырос из помощника юриста до владельца собственной адвокатской конторы с офисом на Лонг-Айленде. При этом сам Дэмпси продолжал браться за самые безнадежные дела, практически не приносящие прибыли. Он защищал маньяков и убийц, насильников и бутлегеров. Большинство из них в конечном итоге были поджарены на электрическом стуле, чему, судя по его же словам, Дэмпси не сильно противился. Но были у него и выигрышные дела из разряда «мертвых». Он убеждал судей и присяжных в невиновности, к примеру, отчима, убившего двоих своих пасынков, просто «от скуки, забавы ради». Именно так он написал о том деле. Надо признать, он был великолепен в своем ремесле. Это подтверждали и те, кому приходилось противостоять ему в суде. 
Джеймс Дэмпси - лучший адвокат Нью-Йорка, человек, который обходил систему, и который помогал ей своим бездействием казнить виновных (надеюсь, что исключительно виновных), бесследно исчез в феврале 1936 года после громкого дела Альберта Фиша, которое стало последней записью в найденном дневнике адвоката.

***
14 ноября 1934 года.
Мы схватили его! Я могу говорить мы, потому что я был там, когда мы схватили Фиша!
Несколько дней назад ко мне в офис пришел Том Эдвардс из полицейского участка на 26-ой улице. Он снова предложил мне поработать вместе, как это бывало уже не раз. Я мог присутствовать на задержании преступника в обмен на кое-какие послабления при его защите.
Том опытный коп, он прекрасно разбирается в психологии людей. Он отлично знает, что любой обвиняемый предпочтет, чтобы за его дело взялся адвокат с именем, нежели безвестный лентяй, которого предоставит государство. Так же он имеет представления о моем безобидном увлечении - я обожаю присутствовать при разоблачении моих же подзащитных. Это доставляет мне неописуемое, странное и не с чем несравнимое удовольствие.
Это сделка. Он берет меня в дело, а я закрываю глаза на его методы работы. Например, побои подозреваемого. Мы никогда это не обсуждали, понимая друг друга без слов. Но в этот раз Том выпалил все как на духу:
- Я беру тебя в дело. Но этот ублюдок действительно опасен. Позже, я смогу показать тебе детали, но запомни - мне нужно признание этого парня любой ценой! 
Я лишь понимающе кивнул.

Меня переполняло возбуждение! Человек, который семь лет держал в ужасе весь Нью-Йорк, у нас на крючке! Я мечтал стать участником процесса по его делу долгие годы. Молчаливым участником - так я решил. Я не пошевелю и пальцем, чтобы освободить его.
Эдвардс рассказал мне некоторые детали. Пару недель назад мальчишка посыльный передал ему письмо от парня по фамилии Бадд. По его словам, письмо предназначалось миссис Бадд, матери этого парня и пропавшей в 1928 году Грейс Бадд, девочки десяти лет. Тут Том понизил голос и добавил: «Я молился, Джеймс, чтобы она не прочла его». 
Придя в тот же вечер в дом Баддов на 15-ой Западной улице, Эдвардс убедился - о тексте письма было известно всем. Сама Дэлия Бадд была безграмотна, но настояла, чтобы ее сын Джордж прочел письмо вслух. Он же после и передал его полиции.
Я пытался разузнать у моего товарища хотя бы общую суть письма, но он наотрез отказался делать это до того момента, когда Альберт Фиш будет сидеть в камере его участка.
- Альберт Фиш? Это точно? Как ты вышел на него?

Эдвардс не большой любитель хвастать своими победами, но когда дело касалось маньяка или убийцы, он мог рассказывать все детали операции до последней мелочи.
Тогда, впрочем, он заметно нервничал. Парень, которого успели окрестить в народе «Бруклинским вампиром», «Лунным маньяком» и «Вервольфом Вистерии» был у него на крючке. Однако, столь опасный тип, как Альберт Фиш, остаются опасными до тех пор, пока не испустят дух под равномерное гудение электрического щитка.
Он лишь обмолвился, что бумага, на которой было написано злополучное письмо, привела его в «Нью-Йоркскую частную благотворительную ассоциацию водителей», где он без труда отыскал некоего Фленагана, который служил там швейцаром. Тот, в свою очередь, поведал, что оставил несколько листов этой бумаги с характерной шестиугольной печатью «Ассоциации» в дешевом отеле по адресу 200, Ист 52-я улица. В отеле слова Фленагана подтвердили и указали, что после отъезда швейцара комнату занял некий Альберт Фиш. «Высокий, худощавый мужчина, выглядевший лет на 60-65, с пышными усами и в причудливом, даже уродском котелке» - как описал его портье. Так же портье поведал полиции, что на имя Фиша несколько раз поступали денежные переводы. Последний поступил вчера, и Фиш уже оповестил служащего, что явится за ним через пару дней.
Том отличный психолог. Он знает, как взять Фиша без единого выстрела и потому хочет, чтобы я оставил пистолет в офисе. «Мы возьмем его быстро и легко, лишь бы только он был там». Сомневаться в Томе не было никаких оснований.
Мы договорились с Эдвардсом встретиться в участке в половине четвертого и попрощались. Хороший парень этот Том. А моя жена от него и вовсе в восторге.

***
Мы выступили на задержание в меблированные комнаты на Ист 52-ой улице втроем: кроме нас с Томом был еще главный следователь Уильям Ф. Кинг - высокий и крупный мужчина средних лет, всю жизнь прослуживший в полиции.

По прибытии в отель, мы расположились в холле, договорившись, как будем действовать в той или иной ситуации. Портье вызвался помочь нам и подать знак, едва Альберт Фиш покажет свой нос. 
Само дело не заняло и пяти минут. Том и Уильям встали по обе стороны от вошедшего мужчины, когда портье подал знак. Эдвардс попросил того представиться и сильно побледневший усач произнес: «Альберт Фиш. А в чем собственно дело?»
Кинг тут же вытащил из кармана брюк наручники.
- Давайте без глупостей, мистер Фиш. Вы подозреваетесь в похищении и убийстве Грейс Бадд. Сейчас вы пройдете с нами в участок и будете допрошены на предмет причастности к этому зверскому преступлению.
Том подошел вплотную к Фишу: «Можешь пойти по-хорошему, а можешь и по-плохому»!
Фиш совершенно был потерян. Он несколько раз оглядел обоих полицейских и даже бросил пронзительный взгляд на меня, словно оценивая шансы на побег. Видимо, он рассудил здраво, и, кивнув головой, покорно пошел вперед. Наручники не потребовались, и Уильям снова убрал их в карман.

До участка мы добрались на автомашине, притом Кинг попросил меня сесть за руль, чтобы контроль за «Лунным убийцей» могли везти сразу двое полицейских. Тогда мне показалось, что Кинг просто пытается напустить важности на свою нехитрую работу. На лестнице перед участком я едва не пожалел о том, что мог подумать такое.
Том Эдвардс вышел из машины первым и уже начал подниматься по лестнице к двери. Фиш, казалось, запнулся, наклонился зачем-то к своим сапогам военного вида, но тут же резко распрямился, словно пружина, и я заметил лишь, как в обеих его руках блеснули лезвия. Такими лезвиями каждый из нас мог побриться дома или же в салоне за четверть доллара. Фиш готов был взмахнуть ими и отправить Тома Эдвардса на небеса, уж в этом сомнений не было. Но Уильям Кинг оставался на чеку в любую секунду своей жизни. Это и спасло жизнь Тому. Едва Фиш занес руку, как Кинг обрушил на его голову и шею череду жестких ударов кулаком, в котором был зажат его служебный пистолет. Фиш крякнул и повалился на бетонные пороги. Лезвия звякнули о бетон и только тогда Том обернулся.
- Что тут? Твою мать! Уилл, я…
- Бери его за ноги, - холодно прервал Кинг, которому не терпелось отправить Фиша за решетку. Мы с ним взяли Фиша за руки и втроем втащили тело маньяка в участок. 
В металлической клетке, стоящей в дальнем углу коридора Альберт Фиш очнулся спустя пять минут после того, как мы сложили его тело на деревянную лавку.

***
Уильям зачитал поднявшемуся с лавки Фишу его скудные права, опустив многие подробности.
- Тебе понадобится отменный адвокат, Фиш, если ты хочешь протянуть на этом свете подольше. На твое счастье, у нас есть такой - Джеймс Дэмпси, лучший адвокат для дерьма, вроде тебя, на всем восточном побережье. Лично мне очень не хотелось бы, чтобы дела такого парня вел столь сильный защитник, но раз уж он здесь, можешь предложить ему свою цену и, возможно, он согласится.
Я вышел вперед, встав за пару шагов от клетки. Мы проделывали этот трюк уже много раз и сбоев он не давал. Обескураженные преступники всегда норовили согласиться на первый же вариант, который им предложат.
Фиш внимательно осмотрел меня, изучая и запоминая, как мне показалось.
- В чем меня обвиняют, господин адвокат? - процедил он, потирая затылок, который не мог не изнывать от боли после ударов Кинга.
- Вы подозреваетесь в похищении, изнасиловании и убийстве десятилетней жительницы города Нью-Йорк Грейс Бадд в июне 1928 года. Так же Вас подозревают в ряде похожих преступлений и злодеяний. Не забудут господа полицейские и про сегодняшнее Ваше нападение на стража закона с холодным оружием в руках. Вам грозит электрический стул, Фиш, - добавил я предельно откровенно, - я же постараюсь сохранять Вашу жизнь как можно дольше.

Мужчина долго и туго соображал, выглядя при этом полностью подавленным. Если честно, в какой-то момент нам всем показалось, что перед нами в клетке стоит форменный идиот, который сейчас пустит струю себе в штаны или отмочит чего еще в таком духе. Но Альберт Фиш спустя мгновение взял себя в руки, поднял на нас смелый взгляд и самодовольной улыбкой заявил: «Я беру этого адвоката и гарантирую ему доллар за каждый день моего пребывания на земле Соединенных Штатов Америки, - он оскалился и добавил, - В живом виде».

Я не стал задерживаться в участке и, получив от Тома обещанное письмо и кое-какие документы, отправился домой. Завтра с утра мне предстоит закончить одно скверное, но скучное дело в конторе и тогда я смогу уделить внимание своему новому подзащитному. Надеюсь, «Вервольф Вистерии» не обманет моих ожиданий.

***
От издателя:
Я не сразу заметил, что прекрасный каллиграфический почерк Дэмпси впервые стал ломаться и будто бы «плясать» именно со второй записи о деле Альберта Фиша. Если до этой страницы почерк его напоминал плывущую по волнам белоснежную яхту, то примерно с третьего предложения второй записи его о «Лунном маньяке» яхту эту накрыл шторм, лишь усиливающийся по мере написания новых заметок. И, надо сказать, Джеймса Дэмпси можно понять.

***
16 ноября 1934 года.
Взял бы я с собой свой «Кольт 45», если бы прочел это письмо до задержания Фиша? Непременно. И зарядил бы его серебряными пулями. Ужас, обуявший меня в процессе прочтения письма мне тяжело передать словами. Живые картины вставали перед моими глазами, когда я читал это. Томас требует вернуть письмо вечером, а я чувствую, что не могу расстаться с ним. Противоречивое чувство ужаса и восхищения охватило меня. Я решил переписать весь текст в дневник, до последней буквы, дабы у меня не возникало сомнений на тот счет, кто таков Альберт Фиш - маньяк и каннибал.

«Дорогая и почтенная миссис Бадд!
Хочу поведать Вам, как в 1894 году мой старинный друг Эрни отплыл матросом на пароходе «Такома» под командой капитана Джона Дэвиса из Сан-Франциско в Гонконг, Китай. Это другой конец света, дорогая миссис Бадд, мы и представить не можем, что пришлось им вынести в плавании.
По прибытии мой друг и два других матроса "Такомы" сошли на берег и страшно напились. Когда они возвратились в порт спустя день и ночь, корабль их уже ушёл, не дождавшись загулявших. 
В то время в Китае был страшный голод. Мясо любого сорта стоило от 1 до 3 долларов за фунт. Так как более всего страдали от этой напасти бедняки, то все дети их возрастом до 12 лет были проданы на продовольствие, дабы спасти от голода старших. Любой мальчик или девочка до 14 лет не были тогда в безопасности на улице. Если бы Вы были там, то могли заходить в любой магазин и просить бифштекс — и Вам бы приготовили мясо. Вам предоставили бы куски тел мальчика или девочки, если бы Вы, миссис Бадд, только пожелали вырезку из такого мяса. Ходил слух, что зад мальчика или девочки является самой вкусной частью тела, он продавался по самой высокой цене. 
Друг, задержавшийся там надолго, приобрёл непреодолимый вкус к человеческой плоти. После возвращения в Нью-Йорк спустя год он захватил двух мальчиков — 7 и 11 лет. Спрятав их в своём отдалённом доме, он держал их надежно связанными в туалете. Он рассказал мне, что по несколько раз на дню шлёпал их, чтобы сделать мясо вкуснее. 
Первым он убил 11-летнего мальчика, просто потому, что тот был толще и имел больше мяса. Каждая часть его тела была разделана, кроме головы, костей и кишок. Его сочный зад он обжаривал в духовке, а остальные части были сварены, прожарены и протушены. Позже и младший мальчик повторил этот скорбный путь.
В то время я жил в доме 409 по 100-й Восточной улице. Мой друг так часто говорил мне о вкусе человеческой плоти, что я решил попробовать его, дабы составить своё мнение. В воскресенье, 3 июня 1928 года, я обратился к Вам по адресу: дом 406, 15-я Западная улица. Вы, должно быть, забыли, но я принёс Вам корзину земляники. Мы позавтракали. Грейс сидела на моих коленях и поцеловала меня. Красивая девочка. Тогда, именно тогда я решил её съесть. Я предложил Вам взять её на детский праздник. Вы сказали: «Да, она может идти». 
Тем вечером я привёл её к пустому дому в Вестчестере, который давно присмотрел и выбрал для своего пира. Когда мы добрались до места, я велел ей остаться снаружи. Она играла во дворике и собирала дикие цветы. Я тем временем поднялся наверх и снял всю свою одежду. Абсолютно всю. Я знал, что если начну делать то, что намеревался, то непременно запачкаю её кровью. Когда всё было готово, я подошёл к окну и позвал прелестную Грейс. Затем я скрылся в туалете, пока она не вошла в комнату. Когда она увидела меня голым, то закричала и попробовала убежать от меня на лестницу. Я схватил её, а она вырывалась и сказала, что обо всём расскажет маме. Но я не мог отпустить ее.
Сначала я раздел её догола. Как она пиналась ногами, кусалась и рвалась, Ваша маленькая принцесса! Я задушил её, миссис Бадд, а затем вырезал мягкие части, чтобы отнести к себе в комнаты. Чтобы приготовить их и съесть. Как сладка и приятна её маленькая задница, зажаренная в духовке, Вы бы знали! Мне потребовались 9 дней, сладких дней, чтобы полностью съесть её мясо. Наслаждение от этого было неземным, поверьте. 
Я не совокуплялся с нею, дорогая миссис Бадд, хотя и мог бы, если бы захотел. Но не стал. Ваша принцесса умерла девственницей».

***
Этим же вечером я вернул Тому письмо. Он и Уильям взяли с меня клятву, что никому не станет известно о нем. Главным образом журналистам. Писак и, правда было предостаточно перед входом в участок, и даже когда я направился домой, несколько этих прилипал плелись за мной до самого порога. Я поклялся служителям закона, что ни одна живая душа не пронюхает о содержимом письма Фиша. Но скрыл от них, что копия его теперь хранится в моем дневнике. Быть может, это и преступление перед дружбой, но не перед законом.

Отдав письмо, я осведомился у Тома, что ему удалось разузнать об Альберте Фише. Нужно сказать, Том Эдвардс проявил значительное рвение в этом вопросе. Видимо, ему, едва не вспоротому двумя острейшими лезвиями в тонких пальцах «Лунного маньяка», как никому другому не терпелось отправить Фиша на тот свет.
Он передал мне документы, а так же поведал мне кое-что на словах. Портрет выходил в лучших традициях - все общие черты, что встречаются у маньяков обычно, присутствовали и в нашем случае. Но были и волнующие дополнения.

Отец нынешнего гостя тюремной клетки, который спал во время моего визита так сладко и крепко, будто прибывал все это время на отдыхе где-нибудь в Баден-Бадене, Рэнделл Фиш долгое время служил капитаном речного судна на реке Потомак, изучив реку вдоль и поперек от Великих водопадов до Чесапикского залива. Однако за полгода до рождения своего четвертого ребенка Рэнделл бросил службу и вложил небольшой скопленный капитал в собственное дело - производство удобрений.

К сожаленью, как это часто бывает, бизнес, первое время дававший неплохую прибыль, со временем начал чахнуть под гнетом возрастающих налогов и конкуренции. Разваливающееся хозяйство высосало из Рэнделла не только почти все средства и накопления, но и здоровье, и без того подорванное на продирающем до костей речном ветре. Бедняга Фиш-старший скончался от инфаркта по дороге домой на станции «6-я улица» Пенсильванской железной дороги.
Жена его Элизабет осталась одна с четырьмя детьми и без средств для дальнейшего существования. Один бог знает, как обливалось кровью ее сердце, когда она была вынуждена сдать в муниципальный приют Вашингтона своего младшего сына - пятилетнего Гамильтона. Отец часто рассказывал мальчишке, в честь какого великого человека тот получил свое имя, но подрастающий ребенок упорно желал, чтобы его называли Альбертом. Впрочем, в приюте он получил другое прозвище – «Омлет с ветчиной».

***
17 ноября 1934 года.
Жизнь загадочная штука. Дарованная самим Господом, она бывает порой чрезвычайно жестока. Так уж вышло, что у прекрасных людей Рэнделла и Элизабет Фиш двое из их четырех детей явились в наш мир с явными психологическими отклонениями. Старший их ребенок, Уолтер, сильно отставал в развитии от своих сверстников, являясь имбицилом с медицинской точки зрения. И полным идиотом - с фактической. Это, к слову, не помешало правительству США принять парня в армию, где он и сгинул, скорее всего, не вынеся издевательств.
Младший - Гамильтон, сам называвший себя Альбертом и получивший в приюте грязную кличку «Омлет с ветчиной», страдал расстройствами иного характера. Он был замкнут и молчалив. В любой драке и потасовке, коих всегда в большом достатке в заведения подобного рода, Гамильтон Фиш сперва получал по первое число от старших ребят, а после еще и выставлялся виновником заварушки.
За частые выходки Фиш получал наказание - побои палкой или же порка.
Вскоре выяснилось, что наказания не только не способны отрезвить мальчишку, но еще и доставляют тому определенное  удовольствие. Один из надзирателей заметил у мальчика эрекцию после славной порции плетей. В бешенстве он поддал еще, так, что мальчик неделю не мог ходить, но ситуацию это не исправило.
Работающие в приюте психологи, невесть какие специалисты, нужно полагать, строили догадки, что причины такого поведения Гамильтона Фиша кроются в расстройстве его рассудка на почве маниакальной страсти к религиозным идеям. Они пытались втолковать это остальным мальчишкам, дабы те отстали от бедного Альберта, но издевательства после таких бесед только усиливались.

Альберту Фишу пришлось провести в приюте долгие четыре года, после которых он смог, наконец, вернуться домой. Элизабет, его мать, смогла добиться повышения по службе и теперь могла самостоятельно приглядывать за мальчиком. Однако, ситуация была уже необратима. Альберт был так же нелюдим и молчалив, но теперь еще и практически не скрывал своих гомосексуальных и мазохистских наклонностей.
По словам матери, старший брат Альберта Генри застал его на заднем дворе с мальчиком почтальоном, когда тому было двенадцать. Он не стал говорить матери, но задал братцу серьезную трепку. Уже после он рассказал, что Гамильтон лишь смеялся и подвывал от удовольствия, получая пинки и затрещины. После этого случая Генри, юноша способный и чувствительный, стал всячески избегать и открещиваться от своего младшего брата.
Несмотря на все усилия матери, пороки брали верх над Фишем, и он проводил каждые выходные в общественных банях, где мог беспрепятственно подглядывать за обнаженными мальчиками и мужчинами.

***
Из документов, которые дал мне Том, я так же узнал, что наш «Серый призрак» уже был однажды задержан полицией за похищение ребенка и даже отбывал срок в тюрьме «Синг-Синг», расположенной на берегу реки Гудзон.
До этого в 1890 году он переезжает жить в Нью-Йорк. Брат и сестра, желая избавить себя от лишних хлопот проживания рядом с извращенцем, помогают ему в этом. Мать была уверена, что Гамильтон способен сделать карьеру служащего. Сам же Альберт Фиш признается во время допроса при первом задержании, что планировал переезд в Нью-Йорк с целью устроиться в работный дом и зарабатывать проституцией. Уже тогда он подозревался в изнасиловании нескольких несовершеннолетних мальчиков.
В 1998 году Элизабет принимает последний и решительный шаг, попытку вырвать сына из дьявольских силков мужелегания. Она настаивает на женитьбе Альберта на юной мисс Шервуд, которой едва исполнился 21 год. Удивительно, но юная особа влюбилась в мужа своего до беспамятства и смогла родить ему шестерых детей! Что, впрочем, не останавливало его. И спустя четыре года Альберт Фиш впервые загремел за решетку.

***
Том Эдвардс проделал огромную работу, дабы разыскать все эти сведения о Фише. Ему не терпелось отправить этого ублюдка на электрический стул. Видя такой портрет, я не смел бы противиться этому. Но нужно признать, что «Лунный маньяк» Альберт Фиш разжег во мне жгучий интерес к своей личности. И завтра я смогу частично удовлетворить его. На полдень назначена моя встреча с подзащитным. Один на один с убийцей и каннибалом в тесной комнате - я мечтал об этом долгие семь лет.

***
18 ноября 1934 года.
День не задался с самого утра. Моя дражайшая жена Анна просыпала на пол кофе, привезенный мной из поездки по Латинской Америке. Было больно смотреть, как она собирает и отправляет в мусор ароматные зерна божественного напитка. Так еще и в участке, куда я приехал, как и договаривались, к полудню, меня ждал неприятный сюрприз.
- Том, черт возьми, где мой подзащитный? - ужаснулся я, увидев лишь опустевшую клетку.
- Отправился вверх по реке.
- Вверх по реке?

Чертова тюрьма «Синг-Синг» находилась в сорока километрах от Нью-Йорка вверх по реке Гудзон. Название ее имело древние индейские корни и означало Камень на камне. Там и, правда, не было ничего, кроме каменных стен. При этом «Синг-Синг» в насмешку над собственным именем не оставлял камня на камне от надежд и веры тех, кто попадал сюда. Пребывание там даже в качестве адвоката являлось страшным испытанием.
Тюрьма «Синг-Синг» прежде считалась одной из самых, если не самой жесткой во всей Америке. Все благодаря Эламу Линдсу - ее создателю, идейному вдохновителю и первому начальнику новой тюрьмы. Именно при нем тюрьма «Синг-Синг» носила среди заключенных, полиции и адвокатов название «мраморная пустыня». Стены тюрьмы были выполнены из мрамора, который добывали заключенные в карьере неподалеку. С открытием тюрьмы ее 1700 постояльцев, большинство из которых никогда уже не покидали этих стен, по крайне мере, живьем, были обречены на вечное молчание. Таков был первый указ начальника Линдса - полная тишина.
Стоило кому-либо из заключенных обронить словечко, которое было кому услышать, как он тут же оказывался в кабинете Линдса. А уже оттуда, испепеленный тяжелым взглядом, он направлялся прямиком в «комнату смеха». Изнасилования, обливания и окунания в ледяную воду, страшные побои до переломов и разрывов внутренних органов, не говоря уже об ежедневных угрозах поджарить бедняку на электрическом троне - все это едва ли не было узаконено в тюрьме «Синг-Синг».
В 1920 году слухи о злодеяниях, убийствах и бунтах, вспыхивающих впоследствии, докатились до губернатора и министра. Элам Линдс был отправлен сперва в отставку, а позже и под суд, когда его преемник Льюис Лоуз обнаружил мошенничество в огромных размерах практически в каждой отрасли деятельности «Синг-Синга».

- И все же объясни мне, Том, какого хрена, парень, пойманный буквально позавчера уже сегодня делает в тюрьме?
- Он сознался, Джеймс.

Я вопросительно посмотрел на Эдвардса. Что значит "сознался"? Гамильтон Фиш так запросто взял да и сознался в убийстве? Как-то не верилось. Том набрал побольше воздуха в грудь. Все-таки, все мы ужасно любим бахвалиться своими победами. Даже такие скромники, как наш Томми.
- Он проснулся очень рано, мы с Уиллом только успели придти. Фиш стоял в клетке и нагло улыбался, во весь рот. Он спросил меня уточнить, в чем же его обвиняют. Я ответил ему, что его ждет дознание по делу семилетней давности об исчезновении Грейс Бадд. Тут этот ублюдок, только представь, Джеймс, сладко потянулся и выдал: «Ах, малютка Грейс! Она была чертовски мила. И дьявольски вкусна, сэр»! А после этого еще и подбавил: «Но я так и не решил, кто из них вкуснее - малютка Грейс, пухлый и сочный Коллингс или все же мой сладенький Билл Гаффни. Пожалуй, Билли был слаще других. Мягкий и сочный». Уильям тоже слышал это. Он кинулся в кабинет и в течение получаса подтвердил наши опасения - Билл Гаффни и Бенджамин Коллингс действительно пропали в течение семи лет в Нью-Йорке. Уилл побледнел, как будто увидел перед собой призраки тех самых малышей. Он позвонил лично Лоузу и судье Коулзу и убедил обоих, что столь опасный преступник, как «Вервольф Вистерии» Альберт Фиш должен находиться в стенах тюрьмы «Синг-Синг» даже в период следствия.

Чертов Фиш! Он фактически признался в трех похищениях и убийствах! И сделал это в присутствии двух цепных псов правосудия. Дьявол, как же я в тот миг завидовал Тому и Уиллу! Странное чувство разочарования охватило меня. 

- И как я теперь должен защищать его? - спросил я, скорее, себя самого.
- Как и хотел - никак, - ответил Том. - На твоем месте, я бы не произнес не единого слова в защиту этого монстра.
Я печально улыбнулся полисмену.

***
Комната, которую мне выделили в тюрьме «Синг-Синг» для общения с моим подзащитным, выглядела подобающе - это было холодное и мрачное помещение, куда не проникал дневной свет и пар валил изо рта при разговоре. В дороге я ужасно продрог, а теперь был добит этой конурой.
Фиша привели сразу двое надзирателей - строгость здесь отнюдь не была показушной или напускной. Каждый из тысячи семисот постояльцев этого отеля был грешником пуще всякого Иуды.
В комнате руки Фиша, закованные в наручники, пристегнули к кольцу в металлическом столе, и мы остались одни. Я снова осмотрел его. Впервые, пожалуй, я смог осознать, что передо мной опасный маньяк. Серийный маньяк, судя по всему. По телу моему пробежала дрожь. Не от страха, нет. От возбуждения! Меня тянуло поговорить с этим парнем о том, как он поедал своих жертв, как заманивал их в свою паутину, как заметал следы после совершенных деяний. К реальности меня вернул его прожигающий взгляд. Он так же изучал меня, как и я его. Мысль, что он мог бы сожрать меня на обед, немного отрезвила меня. Мы начали наш разговор "по душам".

- Итак, Альберт, мне сказали, что Вы, фактически, сознались в трех похищениях несовершеннолетних.
- Сознался? - искренне удивился он. - Мне нечего скрывать, мистер. Я лишь сравнивал их вкусовые качества. - Он рассмеялся. - Но доказать, что я похитил этих малюток - ваша работа.
- Скорее, это работа полиции. Я, мистер Фиш, на вашей стороне.
Он снова засмеялся, даже заржал, точно ненормальный.
- На моей стороне? Ты, Джеймс Дэмпси, лучший адвокат Нью-Йорка, при этом не выигравший ни одного крупного дела против системы, на моей стороне? Ха-ха, парень! Оставь это для судьи и присяжных. Давай начистоту и тогда я, быть может, смогу помочь удовлетворить твой больной интерес к подробностям моей скорбной жизни.
Я был немного шокирован, но постарался взять себя в руки.
- Хорошо. Так Вы признаете себя виновным в похищении Грейс Бадд 3 июня 1928 года?
- Глупо отпираться от того, на что указывают все улики и показания. К тому же, малютка Грейс была настоящей принцессой на вид. И на вкус. - Он оскалился. - Не смог устоять.
- Подробности помните, Альберт?
- Еще бы! - Фиш снова оскалился, как делал это в тот день и позже много раз.
Воспоминания о своих злодеяниях явно доставляли ему удовольствие. Страшно это признавать, но мне - тоже.

Вот что он рассказал мне о Грейс Бадд, которую и я уже начал мысленно называть «малюткой Грейс». Я записываю это в дневник лишь потому, что каждое слово Фиша было передано мною Тому Эдвардсу под протокол, который я подписал как свидетель-инкогнито "Верт Уэббер".


«Помнится, я нашел заметку в «Нью-Йорк Уорлд» о том, что юноша 18 лет ищет работу на ферме. Я подумал, что могу выбрать его своей первой жертвой. Так скажем, на дегустацию. Через три дня я пришел в дом по адресу указанному в газете - милая квартирка в большом доме на 15-ой Западной улице. Манхеттен казался мне отличным местом для выбора первого блюда. Я представился Френком Говардом. Соврал, что я владелец фермы в Фармингдейле, и мне пригодился бы такой помощник, как молодой Эдвард. Но я забыл обо всем на свете, лишь увидев ее! Малютка Грейс! Ее волосы, щечки, ее крохотное тело и мягкая, сочная задница (здесь ублюдок едва ли не облизался), - я помню как сейчас.
Я обещал им нанять растяпу Эдварда, который был костлявым переростком. Для этого я и вернулся через несколько дней. Малютка Грейс снова была там. И ее братья, и сестричка тоже. Если бы не ваши дружки, сейчас я, возможно, наслаждался бы сладкой плотью ее маленького братца Джорджа. Да, таков был мой план. Но вы сорвали его.
Так вот, в тот день я уговорил доверчивых родителей малютки Грейс отпустить ее с собой на праздник моей маленькой дочки в доме моей сестры. И больше они ее уже не увидят. Никто не увидит. Только я».

Он снова начал скалиться, будто голодный пес. Оцепенение, охватившее меня во время его рассказа, начало проходить, и я задал ему последний вопрос:
- Грейс Бадд действительно умерла в ваших руках девственницей?
Фиш долго смотрел на меня и, наконец, покачал головой.
- Даже вы не устояли бы, мистер Дэмпси. Поверьте мне.

***
Я обо всем рассказал Тому, который вызвался подвезти меня из «Синг-Синга» обратно в город. В участке я написал рапорт и подписал его, как многие другие, вымышленным именем. Мы сверили показания, которые Фиш дал мне и Уильяму Кингу. В беседе с Уиллом он утверждал, что малютка Грейс не была им изнасилована. Томас объяснил мне, что Альберт Фиш патологический лжец, выяснить, где и кому он говорит правду, а кому лжет, невозможно. Нужны доказательства. Но я, встретившись взглядом с Фишем там, в комнате, был уверен - Грейс Бадд познала все возможное муки.

***
23 ноября 1934 года.
Утром мне в офис позвонил Уильям Кинг. Он предложил заехать к ним в участок и посмотреть документы, которые они накопали на Фиша. Это было удивительно - Уилл не был большим сторонником моих взаимоотношений с департаментом полиции, ему явно не нравились мои методы работы, и он не был мне другом, как тот же Том, который был частым гостем в моем доме.
К полудню я закончил свои дела, раздал поручения подчиненным и отправился в участок. Признаться, в пути я чувствовал себя рассеяно и едва не совершил аварию на пересечении улиц имени генерала Гамильтона и Шервуд Роад. Впрочем, все обошлось, и я смог добраться до участка без происшествий.

Тома в участке не было. Кинг объяснил, что тот поехал в «Синг-Синг» на допрос Фиша. Якобы, сам вызвался. Чем же вызван такой интерес Тома к моему подзащитному? Быть может, он хотел по скорее закрыть дело с этим детоубийцей из-за нападения на порогах участка. А, быть может, он проникся теми же мотивами, что и я - любопытство и некая необъяснимая страсть влекли меня к маньяку. Я бы не хотел, чтоб кто-то еще испытывал подобные ощущения. Потому что такого человека я бы опасался сильнее, чем самого маньяка.
Кинг пригласил меня в свой крохотный кабинет с одним окном, до половины заваленным папками и бумагами. Солнечного света в его коморке явно не хватало. Возможно, поэтому он вечно был хмур.

Уилл налил мне чаю и протянул несколько листков со словами: «Наверно, тебе это будет интересно».
На листках были приклееные телеграммы. Большинство - из других участков полиции Нью-Йорка. Они все были пронумерованы и располагались в определенной последовательности. Я хотел забрать их в офис, чтоб ознакомиться (а, быть может, и переписать в дневник), но Уильям Кинг это вам не Том Эдвардс. «Выносить подобные вещи из участка категорически запрещено, Джеймс»! - отрезал он. Я не стал спорить, а постарался как можно лучше запомнить содержимое телеграмм.
В первой из них, присланной из департамента здравоохранения имелась выписка о том, что Альберт Фиш проходил принудительное обследование и лечение в психиатрической клинике «Бельвю» в 1930-31 годах. Из выписки следовало, что Фиш угодил туда по решению суда за отправку непристойного письма женщине, давшей объявление о найме на работу.
- Письмо, к сожаленью, не сохранилось, - ответил Уилл, лишь только я поднял на него глаза. - Томасу тоже было любопытно прочесть, но письмо сгорело в пожаре около двух лет назад.

Я перешел ко второй телеграфной ленте. Там перечислялись случаи пропажи несовершеннолетних, подходящие по времени и месту под дело Альберта Фиша. Их мне все же удалось переписать, Кинг дал согласие, когда я наплел ему о том, что адвокат просто обязан знать все о возможных жертвах своего клиента. Уильям не поверил, но сдался.

Билл Гаффни - пропал 11 февраля 1927 года. Возраст - 4 года.
Йетта Абрамович - пропала 15 сентября 1927 года. Возраст - 12 лет.
Грейс Бадд - пропала 3 июня 1928 года. Возраст - 10 лет.
Мерри Элен О'Коннор - пропала 15 февраля 1932 года. Возраст - 16 лет.
Бенджамин Коллингс - пропал 15 декабря 1932 года. Возраст - 17 лет.

Пять предполагаемых похищений. Ни одна из жертв так и не была найдена после своего исчезновения. Мы немного помолчали с Уиллом, будто скорбя о невинно убиенных детях. Я поднес к глазам новый листок. Ответ из архива полиции Нью-Йорка проливал свет на новые детали похищения малютки Грейс.
По запросу Тома Эдвардса сообщалось, что в начале сентября 1930 года по подозрению в похищении и убийстве ребенка четы Бадд был задержан и взят под арест шестидесяти шестилетний домоуправляющий Эдвард Поуп. Бедняга вынужденно провел три долгих месяца в тюрьме «Синг-Синг» по ложному обвинению своей жены. Суд присяжных, состоявшийся 22 декабря 1930 года, счел недостаточными улики против Поупа, и он был освобожден из-под стражи прямо в зале суда. Удивительно, что это дело прошло мимо нас, ведь я, например, собирал информацию о «Лунном маньяке» давным-давно.
Уильям предположил, что парни из соседнего участка, ведущие это дело, отдавали себе отчет, что идут по ложному следу и поэтому предпочли избегать шумихи. Возможно, это так.

Последней телеграммой оказались показания матери Билла Гаффни, которой так же написал Том. Она согласилась приехать на опознание Фиша вместе с Билли Биттоном, соседским мальчишкой, который был свидетелем похищения. Они с ее сыном играли в прихожей, когда явился незнакомец. Оба мальчишки пропали, но вскоре Биттон был обнаружен на крыше дома. Он безудержно рыдал и на расспросы взрослых, где Гаффни, отвечал: «Бугимен увел его».

- Бугимен? – я повернулся к Кингу.
- Я тоже удивился. Дети, они всему придумывают собственные названия. Как бы там не было, мне не хотелось бы, что бы эту кличку подхватили писаки. У Гамильтона Фиша и так хватает прозвищ.
Я согласился. Вскоре мы попрощались, и я поспешил в офис.

***
До завершения рабочего дня еще оставалось прилично времени, и я отправил Рональда, своего помощника, в библиотеку, найти для меня книги, где упоминался бы Бугимен. Он принес мне несколько книг, описывающие темные силы  и всякую подобную ерунду. Я подумывал выдать Рональду нагоняй за то, что он превратил серьезное задание в фарс своим отношением. Но решил сперва прочесть содержимое книг.

Из книг, принесенных моим помощником, мне удалось узнать немногое. Бугимен описывался в них как некий дух или призрак, один из низших представителей американской мифологии. Он так же известен под именем Боуги. В Англии его зовут Боггарт, в Шотландии - Богле, в России - Бука, а в Германии - Боглеман. Но почему ребенок вдруг решил назвать Альберта Фиша, если это был он, Бугименом? Из-за звучного имени? Быть может, Фиш мог сам назваться таким именем. Но для чего? Я продолжил искать. И наткнулся на одну весьма интересную версию. В отличие от других книг, описывающих Бугимена как ночной призрак, обычно не приносящего большого вреда, брошюра под названием «Духи и призраки Новой Англии» давала совсем другой портрет.
Бугимен здесь представлялся существом наполовину земным, наполовину демоническим. Ему приписывалась способность обретать облик человека или иного существа, которое наибольшим образом нагоняло ужас на того, кто в этот момент смотрел на Бугимена. Он мог менять свой облик каждый день и каждый час, являясь неподдельным кошмаром для всякого встречного. В той же брошюре было сказано, что самый известный Бугимен жил и злодействовал в бедных кварталах Британской столицы в конце девятнадцатого века и именовался «Ужасом Старого Лондона». Про этого парня я слышал всякое, но версию, будто бы легендарный «Джек-Потрошитель» являлся Бугименом, встретил впервые.

Как бы там ни было, новое прозвище нашего маньяка захватило меня. Что, если этот парень действительно может менять свой облик? И кем тогда он предстанет передо мной? Вряд ли на этом свете есть человек, способный напугать меня. Возможно, мои собственные пороки и привычки пугают меня больше, чем кто-либо из живых людей. Все это заставляет меня с нетерпением ждать новой встречи с Альбертом Фишем. Тем более что компанию нам обещала составить миссис Гаффни.

***
27 ноября 1934 года.
Предвкушение этого дня не было напрасным. Я получил, что хотел и даже больше. Новые откровения маньяка доставили мне странное, но сильное, сравнимое лишь с подлинным удовольствием, восхищение. Правда утром стало известно, что разделить его мне придется не только с Томом, который сопровождал меня и миссис Гаффни в тюрьму «Синг-Синг», но и с главным помощником окружного прокурором Нью-Йорка Альбертом Галлахером, щуплым, но довольно крепко сбитым шотландцем, который лично пожелал выступать в роли обвинителя Альберта Фиша. Что ж, в этом есть резон. Самого кровавого маньяка последних лет ловят лучшие ищейки города, пытается посадить первый помощник прокурора штата, а защищает лучший адвокат восточного побережья. Но делить свой допрос с Галлахером все равно не было никакого желания. Он, к слову, заметил это и, наверное, даже предвидел. Едва лишь пожав мою руку своей черствой (должно быть, от частой езды на мотоцикле) пятерней, Альберт отметил, что время допроса полностью принадлежит мне, и он собирается лишь присутствовать на нем, по возможности, не издавая ни звука. И он сдержал слово. Хотя, думаю, я бы на его месте пару раз упомянул Господа.

***
По дороге в «Синг-Синг» я познакомился с миссис Гаффни. Женщина выглядела много старше своих лет. Видимо, похищение и предполагаемое убийство ее маленького сына оставило свой след на ее лице и в ее душе. «Долорес», - представилась она и протянула мне маленькую, совсем уже высохшую ручку. Мне было чертовски жаль ее, и я не хотел бы мучить ее своими расспросами, но выхода у меня не было. Сперва я попросил ее рассказать подробности похищения. Но Долорес Гаффни смогла лишь повторить то, что было уже известно нам с Томом из ее телеграммы. Практически слово в слово. Тогда я настоял, чтобы она рассказала мне о том, что было после пропажи бедняжки Билла. И вот что поведала мне и моим спутникам миссис Гаффни.
По ее словам, сначала полиция заподозрила в похищении и убийстве местного торговца Питера Кудзиновского, который с недавних пор был в большой ссоре с половиной жителей дома, где проживала семья Гаффни. Затем, после нескольких дней поисков, мужчина по имени Джозеф Михан, вагоновожатый бруклинского троллейбуса, случайно увидел рисунок, созданный по описанию таинственного «Бугимена» в газете и опознал его, как старика, которого он видел 11 февраля 1927 года. По его словам, старик этот пытался успокоить маленького мальчика, сидящего рядом с ним в троллейбусе. Михан отчетливо помнил, что на мальчике не было куртки, и он, что было сил, звал свою маму. Михан также утверждал, что мальчик был введён в вагон и уведён тем самым стариком. Долорес расплакалась и добавила, что и она и полиция сделали вывод: приметы мальчика совпадают с приметами ее сыночка Билла, тело которого так никогда и не было найдено.
***
Видимо, чтобы произвести впечатление на Галлахера и миссис Гаффни, нам предоставили, наконец, нечто более достойное, чем та конура, где я вынужден был проводить допросы Фиша. На это раз его привели к нам, в светлую и просторную комнату, настолько непривычную для маньяка, что он долго жмурился. После, привыкнув, он быстро обрел уверенность, которую излучал при наших встречах. Он нагло осмотрел Галлахера и обратился ко мне: «Это что за тип, мистер Дэмпси?»
- Главный помощник окружного прокурора Альберт Галлахер, - пояснил я.
Галлахер привстал и поклонился подозреваемому. А тот снова повернулся к нему.
- Альберт, значит? Это забавно. Очень приятно, помощник, - и он снял с головы невидимую шляпу. Старик держался нагло, но по сей день не переходил границ.
- А там? Старина Томми? - скривился он, указывая пальцем на крохотное окно в дальней стене, закрашенное глухой непроницаемой черной краской и закованное в толстые прутья решетки.
- Не только, - ответил я. – Вы, Альберт, признались в убийстве Билла Гаффни. Сегодня, чтобы узнать подробности, сюда приехала мать крошки Билла Долорес Гаффни.

Если бы на допросе не присутствовал Галлахер, я бы обязательно припугнул Фиша тем, что там, за окошком, еще и Билли Биттон, тот самый мальчишка, видевший похищение Гаффни своими глазами. «Биттон даст показания против тебя, ублюдок, и тебя поджарят на электрическом стуле дважды!» - как же мне хотелось выдать все это в лицо Фишу. При помощнике прокурора все это выглядело бы совершенным идиотизмом. Я ведь его адвокат!
Но запугивать маньяка не потребовалось. Он оглядел нас с Галлахером, потом покосился на черное окно и едва не расхохотался: «Подробности? О! Я помню сладкого Билла Гафни!»

Я записывал каждое его слово и снова поклялся Тому и Уильяму, что ни одна живая душа не увидит этого страшного откровения. Доверить его я могу лишь этим страницам.

«Помню, прекрасно помню, как привёл его на Райкер-авеню. Там и сейчас, наверное, сохранился тот уединённый дом, недалеко от дома миссис Гаффни, где я встретил Вашего сына. Я завёл теперь уже моего мальчика туда.
Сперва я раздел его догола, крепко связал его крохотные ручки и стопы, заткнул его писклявый, как у девчонки, рот куском грязной тряпки, найденной мною на свалке. Затем я вышел из дома и сжёг всю его одежду неподалеку. Кажется, я выбросил его обувь на свалку. 
Затем я пошёл обратно, полюбоваться своим мальчиком. В 2 часа ночи я сел в троллейбус до 59-ой улицы и оттуда не спеша дошёл до дома. Ночь была прекрасная, мистер Дэмпси!
На следующий день, в 2 часа пополудни, я взял инструмент — хорошую тяжёлую кошку. (Я попросил его уточнить, что это? Фиш мерзко улыбался, описывая свое изобретение). Плётка-девятихвостка. Не слышали о таком? Отличная вещь. Я сделал ее дома, своими руками. Короткая ручка. Разрезал один из моих ремней пополам, а половинки разрезал на шесть полос восьмидюймовой длины.
Придя в дом, где томился Билл, я недолго наслаждался видом его тела, а после около часа хлестал его по голому заду, пока кровь не побежала по его тонким ногам. Я отрезал его сладкие уши, нос, разрезал его рот от уха до уха. После выколол его ясные голубые глаза. Он вскоре умер, к сожаленью. Тогда я вонзил нож в его живот, прижался губами к еще теплому телу и пил его кровь. 
Я принёс 4 старых мешка из-под картошки и набрал в них кучу камней. Затем я его разрезал, крошку Билла Гаффни. У меня был с собой мой саквояж. Я положил в него нос, уши и несколько кусков его тела. Затем я разрезал его туловище пополам. Только немного пониже пупка. Затем отрезал его ноги на 2 дюйма ниже зада. Я аккуратно и бережно положил зад в саквояж вместе с кучей бумаги. Потом я поочередно отрезал его голову, стопы, руки, кисти и ноги по колено. Всё это я сложил в мешки, утяжелённые камнями, не планируя больше связываться с этими отходами, завязал их и выбросил в пруды с мутной водой, которые Вы увидите вдоль дороги на северный берег, миссис Гаффни. Можете даже поискать их. Хотя, думаю, найти Вам ничего не удастся.
В тот чудесный день я пришёл домой с великолепным настроение и моим мясом. У меня была передняя часть тела мальчишки, я, знаете ли, господа, люблю лучшее.
Я решил, что хочу прямо сейчас пожарить в духовке и съесть его славный маленький жирный зад и пенис. (Фиш использовал пренебрежительное выражение «пи-пи» вместо «пенис», но это показалось мне излишне вычурным для протокола).
Потом я сделал рагу из его маленьких ушей, носа, кусков лица и тела. Я, как настоящий повар в настоящем элитном ресторане, положил в него луковицы, морковку, турнепс, сельдерей, соль и перец. Это было хорошо, чертовски здорово!
Затем я разделал его зад, отрезал его пенис и первым делом тщательно вымыл их. Не хочу осуждать вас, миссис Гаффни, но малютка ваш не был образцом чистоплотности. 
Помню, как сейчас - я положил полоски бекона на каждую ягодицу и засунул всё в духовку. Затем я взял 4 луковицы и, когда мясо пожарилось в течение четверти часа до золотистого цвета, влил туда пинту воды для тяжести и положил луковицы. В последующие интервалы я поливал жиром из деревянной ложки его зад. Так мясо становится приятным и сочным, господа. Вижу, мистер Дэмпси, Вы решили записать рецепт, правильно. Попробуйте на досуге, не пожалеете.
В 2 часа мое изысканное блюдо приготовилось, стало хорошим и коричневым. Я, признаюсь вам, господа и дамы, никогда не ел жареной индейки, которая была бы вполовину так вкусна, как сладкий жирный маленький зад крошки Билла. За четыре дня я съел каждый кусочек мяса моего мальчика. К несчастью, его пенис подгорел, я не смог разжевать и выбросил его в унитаз».

***
За все время своего ужасающего рассказа Альберт Фиш усмехался, облизывался, глядя то на нас с Галлахером, то на черное окно в стене. Он получал удовольствие, переживая этот момент снова. Будто опять у него во рту оказались кусочки плоти малютки Гаффни. Я не хотел даже думать, что сейчас переживала Долорес, услышав все это из уст убийцы ее сына. Когда допрос закончился, конвоиры увели хохочущего Фиша в камеру, в комнату вошел бледный Том Эдвардс и сообщил нам, что миссис Гаффни потеряла сознание еще в тот момент, когда маньяк заговорил о том, как связал обнаженного мальчика по рукам и ногам. Она так и не пришла в себя до конца допроса. Господь, должно быть, уберег ее от невыносимой боли.

***
Галлахер промолчал весь допрос, как и обещал. После его завершения он так же был не многословен, лишь объявил мне, что ближайшую неделю моего подзащитного будут наблюдать психиатры и эксперты, специализирующиеся на детском развитии и сексуальных отклонениях под началом старшего психолога судебной системы Нью-Йорка Фредрика Вертхама. Через неделю я смогу снова переговорить с Фишем, если будет такая нужда.

***
От издателя:
Невозможно было не заметить, как сильно изменились записи Дэмпси. Мало того, что почерк его становился все менее разборчив, пестрил ошибками и исправлениями, так еще и само содержание становилось сбивчивым и урывистым. Можно было предположить, что свои первые записи адвокат делал после нескольких часов раздумий, когда он мог обдумать и осмыслить происходящее. Последующие его записи напоминали наскоро записанную стенограмму.

***
5 декабря 1934года.
За многие дни мне удалось поговорить лишь с падчерицей Фиша Мэри Николас. Галлахер увез маньяка на психологическую экспертизу и не позволял кому-либо общаться с ним, даже его адвокату. Он утверждал, что это необходимо в интересах следствия, но я начал подозревать, что он пытается оградить меня от моего подзащитного. И дело даже не в том, что я мог бы нашептать Фишу что-то такое, что он смог бы использовать себе на пользу. Нет. Галлахер явно заподозрил мой нездоровый, как ему могло показаться, интерес к персоне Гамильтона Фиша. Я догадывался, что Уильям Кинг наплел ему небылиц об этом. Так же Уилл заложил и Томаса Эдвардса, но Галлахер все же позволил старине Тому поехать вместе с ним в «Кингз-Парк».

Мне же оставалось лишь перечитывать старые показания Фиша и ждать. Тогда-то Уилл и поспособствовал моей встрече с юной Мэри Николас, семнадцатилетней падчерицей «Лунного маньяка». Она, по словам Кинга, была вызвана в «Кингз-Парк» Галлахером, и тот допрашивал ее в присутствии психологов. Мне неизвестно, кто из них, Том, Галлахер или, может, сам Уилл, посчитал, что мне тоже будет полезно поговорить  ней, но я ему определенно благодарен.
Я не хотел снова мотаться в «Синг-Синг» для встречи и мы с мисс Николас условились встретиться в офисе. Я отправил за ней помощника, и в полдень она уже сидела в моем кабинете.
Бедная девушка. Во всех смыслах. Она была одета более чем скромно. Черные крупные мешки под глазами выдавали неприятную подноготную. Худое лицо ее было совсем некрасивым, но я все же сделал ей комплимент, попытавшись расположить к беседе. Увы, измученная допросом Галлахера, Мэри была неразговорчива. Она снова и снова повторяла, что уже все изложила господину прокурору. Так же она несколько раз обмолвилась о том, что всей ее семье жутко не хочется вспоминать и слышать про Альберта Фиша. На мои расспросы, чем же таким негативным запомнился ей Фиш, она уклончиво отвечала, что с содроганием вспоминает «игру», которой Альберт обучал Мэри и ее братьев.
- Игру? - я попытался уточнить.
- Что-то вроде салочек. Без одежды. Он просила нас ходить без одежды и предлагать эту игру нашим друзьям.

Бедная девочка больше не могла говорить. Очевидно, что воспоминания об отчиме сильно давили на нее. А зная Галлахера, можно было не сомневаться - давили не только они. Выжатый лимон - наиболее подходящее определение для бедняжки. Я отправил Рональда проводить Мэри домой. И даже выделил ему несколько долларов, дабы он накормил девчонку обедом. Как свидетель защиты она полностью бесполезна. Надеюсь, ее ждет хорошее будущее.

***
7 декабря 1934 года.
Меня неожиданно вызвал Уильям Кинг. Я думал, что пришло заключение психологической экспертизы, и отчасти оказался прав. Но только отчасти. Прежде, чем передать мне заключение доктора Вертхама, Уилл увлек меня в свой кабинет и запер дверь. У нас бывали весьма острые и неприятные беседы, но никогда ранее Кинг не запирал дверь кабинета для разговора со мной. Я ожидал чего-то вроде «просьбы» не лезть в перипетии этого дела, но тема касалась моего подзащитного лишь косвенно.
- Я хочу поговорить с тобой о Томасе, - негромко сказал следователь, предложив мне сесть напротив своего стола.
- О Томе? А что с ним?
- Я не узнаю его в последнее время. Мне кажется, что дело Фиша поработило его. Он маниакально рвется посадить старика на электрический стул.
- Я могу его понять. Гамильтон Фиш едва ли не самый страшный ублюдок из тех, с кем я сталкивался. К тому же, вспомни, у Эдвардса есть и личные мотивы.
Уилл, конечно, не забыл сорвавшееся нападение на лестнице у входа в участок.
- Все верно, но... - он запнулся, - Том совершенно точно имеет нездоровый интерес к этому Фишу. Такое ощущение, что маньяк гипнотизирует его.

В этот момент у меня сложилось впечатление, что Кинг сам пытается загипнотизировать меня - настолько пристально он смотрел в мое лицо. Я опустил глаза. Он точно говорит не только про Тома Эдвардса, но и про меня. Уилла мало заботила судьба Тома Эдвардса. Скорее, он подозревал нас с ним в каком-либо сговоре. Я попытался разрядить обстановку, сказав с усмешкой:
- Гипноз? Ты правда в это веришь? Фиш интересный тип, тут я с Томом согласен. Но не более.
Кинг кивнул спустя мгновение. Но вряд ли согласился со мной на все сто.
- Вы ведь друзья, да?
- Хорошие знакомые, - улыбнулся я.
- И он знаком с твоей женой?
- Конечно.
К чему бы эти вопросы? Давай, сукин сын, говори все как есть!

Но Уильям лишь многозначительно пошамкал губами. После повернулся к столу и подал мне бумаги.
- Фредрик Вертхам и его команда сочли Альберта Фиша психопатом. Он утверждает, что старик безумен.
Я мельком пробежался по документам.
- Как ты считаешь, это ублюдок правда псих?
- Нет, - безапелляционно отрезал я. - Я уверен на сто процентов, что Фиш все осознает.
- Но ты ведь станешь на суде утверждать, что коллегия психиатров штата признала его больным?
- Да, это будет хорошая линия защиты. - Уилл внимательно смотрел на меня, выжидая. - Но Фиша это не спасет. Ни один судья не поверит моим словам.
Главный следователь едва заметно кивнул. Мы еще обсудили погоду и биржевые котировки, как приятели, а после вышли в коридор.
- Уилл, тебе знакома легенда о Бугимене? - спросил я его, накидывая плащ.
- Бугимен? - переспросил он, - Пугало из детских снов, кажется.
- Детские сны. Это интересно.
Уходя, я оглянулся, чтобы посмотреть на его озадаченное лицо. Оно того стоило.

***
10 декабря 1934 года.
Анна... Моя милая Анна. Когда-то я поклялся себе, что в этом дневнике, описывающем страшные тайны моей профессии и темную сторону моей личности, никогда не будет записей о тебе. Но ты сама ворвалась на его страницы, как однажды давным-давно ворвалась в мою спокойную в ту пору жизнь. Милая Анна...

***
Уильям Кинг прислал стажера ко мне на квартиру. Я сразу понял, что случилось что-то из ряда вон, раз уж меня вызывали в выходной. Полицейский передал мне записку, ровный почерк Уилла сообщал следующее: «Срочно приезжай. Дело касается Тома Эдвардса и тебя. Не Фиша, а тебя»! Последнее слова было подчеркнуто.
Через час я был в участке. Уилл практически силой затолкал меня в свой кабинет и запер дверь на ключ, который к тому же убрал в карман форменного пиджака. Он начал допрос без всяких объяснений.
- Что стряслось между тобой и Томом? Ты был у него в последнюю неделю? Когда вы выделить последний раз?
Я был совершенно растерян и не успевал даже отвечать, а Кинг уже выпаливал следующий вопрос.
- Чем, черт возьми, ты так запугал его?
Я оторопел.
- Что значит «запугал»? Я?! Запугал Томаса Эдвардса? Уилл, ты в своем уме?! Что тут вообще происходит?
Кинг немного помолчал, а потом перешел на более спокойный тон:
- Я-то в своем уме, мистер Дэмпси. А вот Том Эдвардс окончательно лишился рассудка. Вчера он прибыл из тюрьмы «Синг-Синг» с очередного допроса Фиша. И надо сказать, прибыл он в скверном состоянии. Эдвардс с трудом говорит, но говорит он при этом сущий бред. Кто-то напугал его до полусмерти.
- Я видел Тома последний раз еще две недели назад. С чего ты взял, Уилл, что именно я мог запугать его?

Кинг жестом пригласил меня выйти из кабинета. Он молча открыл дверь, молча проводил меня к двери кабинета дежурного офицера, за которой я услышал голоса. Один из них точно принадлежал Томасу.
- Он все знает! Сукин сын обо всем пронюхал! Ты понимаешь, чем это грозит нам?
- Чем, Том? - ласково спросил второй голос.
- Твой муженек убьет нас и оформит все так, что нас же за это убийство еще и поджарят на электрическом стуле!
- С чего ты взял, Том, что ему все известно?
Несколько секунд стояла тишина, потом Эдвардс возбужденно зашептал:
- Он смеялся мне в лицо. Понимаешь, что это значит? Я видел его глаза, полные крови, нашей крови, Анна! - Вдруг он сорвался и завопил, - Сука, ты понимаешь, что этот гребанный Дэмпси сживет нас со свету голыми руками!?

Уилл прикрыл дверь, но даже сквозь закрытую дверь я слышал, как рыдает Том Эдвардс.
Мы вернулись в кабинет и некоторое время молчали.
- Ты знал, Джеймс? - наконец, спросил Кинг, - Знал, что они любовники?
- Да, - честно ответил я.
- Но ты уверяешь, что это не ты запугал Эдвардса до состояния полного идиота?
- Я знал правду о них с Анной, но я готов поклясться на Библии, что никогда не говорил об этом с Томасом и не планировал ничего подобного.
Уилл хотел, чтобы я написал раппорт о том, когда и где я видел Тома последний раз. Я все подробно описал, заверил подписью. Главный следователь убрал бумагу в стол и не стал меня больше задерживать. Лишь спросил на прощание:
- Почему ты ничего не предпринял?
Я задумался на мгновение и ответил:
- Я не любил ее. А женщина не может без любви. Жаль, что теперь ее любимого, скорее всего, упекут в сумасшедший дом.
Я обернулся к двери, чтобы шагнуть за порог, а Уилл добавил мне в след:
- Он как-то говорил мне, что боится мужа своей любовницы больше, чем самого дьявола.
Я обернулся и улыбнулся ему.
- Теперь я его понимаю, Джеймс.

***
Возможно, мне никто бы не поверил, расскажи я о том, какое удовольствие я получил, поведав своей жене о внезапном приступе скудоумия у Томаса Эдвардса. Я в красках описал ей, как Том панически боится встречи с мужем своей любовницы, который способен одним взглядом испепелить мерзкого блудливого копа. Конечно, я опустил имена, не выдав тайны, что мне все известно. Но вместо этого я напустил демонического ужаса на образ мужа, который смог свести с ума опытного сыщика одним своим присутствием поблизости.
Должно быть, примерно такой восторг испытывал Фиш, когда замучивал до смерти очередную жертву. Я не пускал кровь Анне и не насиловал ее физически. Но я чувствовал, как от моих слов, от каждого звука, она изнемогает от страха и ощущения скорого конца. И это приводило меня в восторг и возбуждало куда сильнее, чем тело самой дорогой девки Манхеттена.
 
***
5 января 1935 года.
Я ощущаю на себе пристальные взгляды Галлахера и Уильяма Кинга, когда являюсь на встречу к своему подзащитному. Фиш малообщителен и погружен в свои раздумья. Я решил прервать на время свои визиты в «Синг-Синг», как бессмысленные и опасные.

***
1 марта 1935 года.
Суд назначен на 11 марта, а это значит, что сегодня моя последняя, пожалуй, возможность переговорить с моим подзащитным. Но, если говорить откровенно, дело Альберта Фиша было прозрачным как стекло, мы все это понимали. Старика ждет электрический стул. Но сам Фиш оставался загадкой. И мелкие детали, окружавшие его личность, делали фигуру маньяка все более таинственной.
Когда мы встретились в допросной камере тюрьмы, то и словом не обмолвились о попытках защитить Фиша на суде. «Лунный маньяк» абсолютно точно находился в здравом уме, совершая свои ужасные преступления.
Чего не сказать о нынешнем положении вещей в голове у Тома Эдвардса. Под новый год его перевели в клинику доктора Мидшоу, где таким, как он, сперва устраивают знакомство с электрошоком, а после и вовсе сверлят голову с одной лишь целью - выкачать мозг огромным шприцем и спустить его в унитаз.
- Бедняга Эдвардс, - язвительно откликнулся Фиш на мое сообщение. - Ему удалось симулировать безумие куда лучше, чем мне.
- Вряд ли он симулирует. Это ведь Вы каким-то образом влияли на него? Сначала он ежедневно посещал Ваши допросы, потом совершенно потерял голову на почве этого расследования, а теперь и вовсе лишился рассудка. Что Вы сделали с ним, Фиш? Гипноз? Внушение?

Маньяк весело улыбался, будто мы с ним беседуем где-нибудь на охоте.
- Вы ведь слышали, мистер Дэмпси, что некий мальчишка назвал меня Бугименом? И вам известно, чем так страшен Бугимен?
- Это пугало из детских снов, - попытался отшутиться я.
- Я то, чего каждый из вас боится больше всего на свете. - Фиш вытянул шею и оскалился. - Вам, мистер Дэмпси, не стоит меня бояться. Ваши страхи не такие, как у обычных людей. Ну что вам какой-то любовник жены или этот шкаф Кинг, который, к слову, чертовски вас боится после случая с Эдвардсом. Ваш страх намного глубже и яростнее. Вы боитесь собственных пороков, страшитесь высвободить их и стать таким же чудовищем, каким кажусь Вам я. На вашем месте, Дэмпси, я выстрелил бы себе в рот из револьвера сорок пятого калибра столько раз, сколько успел бы.
Меня охватила слепая ярость. Я плеснул в ублюдка водой из стакана и вскочил на ноги.
- Ты подохнешь первым, мерзкий каннибал. И я настою, чтобы ток пропустили через твое тело дважды, чтобы добить всех твоих демонов!

***
20 марта 1935 года.
Вот и все. Все мы знали, что Альберт Фиш обречен быть поджаренным на электрическом стуле, но лично я не думал, что процесс займет лишь десять календарных дней с тремя выходными. В один из которых, если верить очевидцам, судья Коулз играл в мини-гольф с одним из сенаторов и несколькими молодыми нимфами. Черт возьми, да даже процесс по делу Герберта Снузи длился дольше. А ведь парень застрелил двух невинных мужчин на глазах почти трех дюжин свидетелей. Но тогда я взялся за дело и смог доказать присяжным, что те двое были ярыми коммунистами и продались Советам с потрохами. Прокурору пришлось немало попотеть, дабы объяснить глупцам из числа заседателей, что коммунисты тоже люди и Конституция США с уголовным правом запрещают их истребление. Снузи признали виновным, но он остался героем в глазах общественности и на страницах газет.

Газетчиков хватало и в этот раз. Благо, почти никого из них не пускали в зал суда. Мой подзащитный все же сделал упор на то, что убийство Грейс Бадд и других было совершенно им в беспамятстве. Он заворачивал такое, что мне на миг показалось, будто Фиш и правда боится смерти и пытается спасти свою шкуру. О, нет. Когда наши взгляды пересекались, я видел, как он хохочет над всеми нами, будто мы участники циркового представления. По большому счету, это и был цирк. Фиш заявил, что убивая, он слышал голос Господа. Ангелы призывали его набивать свое мерзкое брюхо плотью невинных детей. Голоса в его голове, принадлежащие Богу, Солнцу, президенту Соединенных Штатов или бывшему его любовнику, все они внушали ему потребность в насилии.

***
За несколько дней до процесса, почти сразу после нашей с Фишем последней встречи, сидя дома, я крепко задумался, впервые за время практики - не отказаться ли мне от этого дела. Вряд ли это стало бы ударом по моей репутации. Не большим, чем проигранный процесс. Журналисты нападали бы с расспросами, но их легко удовлетворил бы ответ, что я не намерен защищать самого дьявола.
Я отогнал от себя мысль об отказе, но поклялся, кажется, даже вслух при Анне, что не пошевелю и пальцем ради спасения жизни этого монстра. Бывали процессы, в которые мне удавалось внести сумятицу парой предположений или фактов. И тогда процесс приносил огромное удовольствие. Сейчас же я хотел получить удовольствия от полного своего бездействия. Впрочем, я был зрителем великой драмы из первого ряда, зачем мне мешать этим актерам, среди которых большинство дрянные, но один - Фиш, конечно, - заслуживал как минимум внимания.

***
Никто из присутствующих, надо полагать, не верил в эту чепуху про голоса в голове старика. Нужно быть идиотом. Однако Коулз продолжал вызывать все новых свидетелей, среди которых было несколько психиатров. И надо же, некоторые из них на полном серьезе уверяли суд, что Гамильтон Фиш глубоко больной человек. Даже сам Вертхам сказал об этом. Фиш мерзко улыбался в этот момент. Я читал в его глазах: «Вы все больные, а я ваш доктор. Доверьтесь своему доктору, и я вас всех излечу. Каждого».

Дошла очередь и до меня. Я взошел на трибуну, повернулся к судье и, подняв руку в клятве, на вопрос о том, считаю ли я своего подзащитного невменяемым, ответил отрицательно. «Нет, сэр. Альберт Фиш полностью здоров психически и был здоров в момент совершению убийства Грейс Бадд. Будь иначе, я не стал бы его защищать».
Фиш хохотал, когда я вернулся на свое место.

***
Всего десять дней для такого процесса, подумать только. Впрочем, хватило бы и одного. Все было очевидно. А мы все дружно подарили мерзкому убийце и людоеду десять дней актерской игры и благодарной публики. Послевкусием стало море статей в прессе, где Фиш описывался чуть ли не «демоном, пришедшим в наш мир по приказу Сатаны».

Сегодня судья Коулз зачитал приговор, который все восприняли как должное. Гамильтон Фиш, «Лунный маньяк», «Серый человек», «Бугимен», державший в ужасе несколько лет все восточное взморье приговорен к смертной казни путем пропускания через его тело и мозг электрического разряда мощностью 2700 вольт.
Дьявольское изобретение Альберта Саутвика готово отправить на тот свет слугу дьявола Альберта Фиша.

***
Я знал, да и все знали, что судья Коулз обязательно предоставит последнее слово Фишу. Думаю, только ради этого многие и дожидались конца процесса и сегодняшнего заседания, ведь вердикт суда был более чем предсказуем.
- Осужденный, встаньте, - повелел судья Коулз и Фиш поднялся в своей клетке. - У вас есть, что сказать суду?
О, можете не сомневаться, Ваша честь, этот ублюдок любит поговорить!
- Да, Ваша честь. Я право не понимаю, за что меня судили сегодня. Ведь я пытался объяснить Вам, что не управлял собой в момент убийства Грейс Бадд. Как не управлял собой и в момент надругательства над Френсисом Макдоннелом в двадцать четвертом.
Все мы стояли совершенно ошарашенные, а чертов маньяк расхохотался и добавил масла в огонь:
- А что, мой адвокат не сообщил Вам об этом убийстве? А я ведь каялся ему и доверял свои тайны.

После истерики, устроенной Альбертом Фишем в своем заключительном слове, его, наконец, увели. А я был подвергнут допросу прямо в комнате судей «Уайт-Плейнс». Мне, кажется, удалось убедить Кинга и Галлахера, что мне ничего не было известно про убийство некоего Френсиса Макдонелла. Кинг снова молил бога, чтобы про все это было, как можно меньше сказано в газетах. Судья Коулз же заметил, что негодяй Фиш в любом случае сядет на электрический стул, а значит списать на него еще одно, а может и не одно, не раскрытое убийство было бы неплохой идеей, раз уж он сам подкинул ее.

***
28 марта 1935 года.
Газеты не заткнулись и спустя неделю. Потрясение от того, что Фиш мог начать убивать своих маленьких жертв еще в двадцать четвертом, а не тремя годами позже, как считало следствие, сквозило из всех щелей. Его называли призраком, дьяволом, мясником и людоедом. Все это было правдой. В «Таймс» выяснили, что Френсис Макдоннел, восьмилетний мальчишка, пропал 15 июля 1924 года на острове Статен, где проживала его семья. По найденным показаниям его матери, она видела странного старика в тот день. Он показался ей странным, потому что слишком пристально следил за играющими детьми и время от времени сжимал кулаки. Позже он молча ушел. Тогда миссис Макдоннел сочла его дедушкой одного из детей, приятелей Френсиса. Вечером старика видели снова, теперь уже соседи.
Тело мальчишки нашли недалеко от того места, где видели Фиша - в чаще ближайшего леса. Ребенок был жестоко изнасилован, задушен собственными подтяжками и истерзан.

***
10 января 1936 года.
Альберт Фиш почти год провел в камере смертников тюрьмы «Синг-Синг». В полной тишине.
За это время мне удалось выиграть девять дел из девяти. Повод для гордости небольшой, учитывая резонанс дел в сравнении с делом «Лунного маньяка» - обыденность. Тем не менее, мысли о Гамильтоне Фише, который упорно называл себя Альбертом, не покидали меня. Было что-то такое, что не давало мне покоя. И когда за неделю до назначенной казни Фиша мне позвонил надсмотрщик «Синг-Синга» Энди Капралл, я даже не удивился. Мой бывший подзащитный просил встречи со мной, объясняя это желанием выговориться знакомому человеку. «В Нью-Йорке точно больше нет парня, который захочет поговорить со мной перед смертью», - заметил он. И был прав.
Анна пыталась отговаривать меня от этого похода. Но меня не сильно волновали ее слова. Черт, да этот парень отправил ее любовника в психушку одной своей болтовней! Как мне было отказаться? Я чувствовал, что эта встреча поможет мне избавиться от мыслей о «Сером человеке» и развеет некоторые мои сомнения.

***
Пожалуй, в этом я ошибся. Фиш говорил много и по большей части несвязно. Он уже мало напоминал того самоуверенного человека, что мы видели до суда и в ходе процесса. Год полного одиночества высосал из него все его недюжинные силы. Безмозглый старик - таким он предстал передо мной. В завершении нашего разговора, который бессмысленно приводить здесь, ибо состоял он сплошь из раскаяний и оправданий, коим я не верил ни секунды, он вдруг заговорил о своем приятеле Эрни. Том самом, которого Фиш упоминал в письме к Миссис Бадд, упоминал как человека, привившего ему вкус к человеческой плоти.

- Старина Эрни не виновен в том, кем я стал. Он в сущности своей отличный парень и многому учил меня. У каждого есть свои недостатки, сэр, Вам ли не знать. Эрни научил меня исцелять и калечить одними лишь прикосновениями. А еще делиться собственной энергией и забирать чужую. Вы, может быть, слышали, Дэмпси, о китайской терапии Чжень-Цзю? - он проводил руками по своему сухому телу. - По всему нашему телу проходят меридианы, по которым циркулирует жизненная энергия Ци…
Он нес полную околесицу насчет китайских методов иглоукалывания. Я догадался, что Фиш за год в камере смертников мог прочесть с десяток или больше книг об этой чепухе. Американские тюрьмы всегда предоставят вам такое удовольствие - читать китайскую хрень.
Я спросил его, к чему мне все это знать? Он улыбнулся и ответил:
- Знаете, мистер адвокат, смерть на электрическом стуле станет самым большим колебанием моей жизни.

Прозвучит смешно, но я был разочарован в нем. Весь год я считал, что попал в плен какого-то сверхсущества, возможно, самого дьявола. Порой я опасался сойти с ума, как Том Эдвардс. А вышло все так, что теперь я разговаривал с обыкновенным параноиком или того хуже.
Я встал и сказал, что ухожу. Он жалобно заскулил и протянул мне руку.
- Пожмем руки, на прощание?
Я секунду сомневался, но после протянул свою руку. Он крепко сжал ее, и дрожь пробежала по моей руке к плечу. Он вытянул левую руку точно так же.
- Китайцы считают, что правая рука это разум, а левая - сердце. Не держите зла на меня в своем сердце.
Я пожал и левую руку. И снова дрожь в руке, всего мгновение.
- Приходите завтра, - добавил он и отпустил мои ладони.
«Как бы ни так», -  подумал я, покидая Синг-Синг.

***
От издателя:
Не установлено точно, посещал ли Дэмпси Альберта Фиша на следующий день. Каких-либо записей в книги посещений сделано на этот счет не было. Однако, многим известно, и несколько человек из числа служащих тюрьмы это подтвердили, что попасть в «Синг-Синг» возможно было и без официальных записей. И если такая нужда у него была, ни один человек не сделал бы это более искусно, нежели Джеймс Дэмпси. 
Была ли новая встреча адвоката со своим подзащитным, доподлинно неизвестно, однако факт остается фактом - Дэмпси никто, включая его жену и помощников, больше не видел с того дня, не живым, не мертвым. Примечательно, что, несмотря на свое таинственное исчезновение 10 января, 17 числа он сделал последнюю запись в своем дневнике. 
Почерк его оставлял желать лучшего, это было больше похоже не каракули малообразованного неряхи, нежели на аккуратного канцелярского служащего. Мне с трудом удалось разобрать слова. А суть записи - не удалось понять по сей день.

***
17 января 1936 года.
Я не присутствовал на казни. Не хотелось наблюдать, как корчится от боли очередной беспомощный. Газеты написали, что «Призрак Новой Англии» не был похож сам на себя, запинался и сквернословил ужасно. Ничего нельзя было разобрать. Это к лучшему. Этот парень мог бы наболтать лишнего. А это совсем ни к чему. Говорили, что усевшись на электрический стул и осознав свою участь, он произнес:
- Я даже не знаю, почему оказался здесь.
Лжец! Он прекрасно знал все свои грехи, каждый из них грыз и жег его изнутри. Но оболочка мерзости была слишком крепкой. Его глаза пугали меня не меньше, чем мои могут запугать какого-нибудь простака, вроде Томаса Эдвардса. Встретил ли я впервые за время своего земного пути зло равное себе? Очень может быть.
Они казнили его и правильно сделали. Он совершенно точно был спятившим. Делает ли это его невиновным? Отнюдь, сэр! Это делало его опасным для всех и каждого, кого он подпускал слишком близко.

Один из репортеров весело сообщал:
- Адвокат Джеймс Дэмпси, защищавший «Лунного манька», находился в шоковом состоянии после суда и выразил желание, чтобы его бывшего клиента поджарили дважды, ниспослав на самое дно адского котла. И, черт возьми, аппарат действительно пришлось запускать дважды - убить Фиша сразу не удалось. Но спустя три минуты присутствующие доктора зафиксировали смерть маньяка и людоеда Гамильтона Фиша.
Мечты сбываются, Дэмпси!

Вряд ли они догадаются проверить его запястья. Электрический стул закоротило, конечно, из-за них. Иглы настолько тонкие, что незаметны с первого взгляда. Энергия Ци, мой друг. Подавление воли одним лишь уколом. Дрожь по твоим рукам проскользает на спину и охватывает всего тебя. Передача энергии началась.  Процесс необратим, как сотворение мира Господом нашим. А после - все видят того, кто пугал их больше, чем любой из ночных кошмаров, маньяка и призрака. Пока сам призрак принимает обличие того, на кого боятся поднять глаза его близкие. 
Ты был верным шансом на спасение, мистер адвокат. Бог послал мне тебя неспроста. Из двух зол он прикончил куда большее. Прощай, Бугимен.