Бусина

1

Настя давно подозревала, что Валентина Игоревна, опытная и уважаемая преподавательница философии, относится к студентам предвзято, и за последний месяц полностью укрепилась в этом мнении.

С приходом октября атмосфера на парах регулярно накалялась до предела. Валентина Игоревна словно превратилась в злого гения и считала своим долгом уделить минуту негодования каждому, кто имел несчастье чем-то привлечь ее взгляд. Особенно доставалось студентам с задних рядов аудитории, причем выпады преподавательницы били в цель либо на удивление точно, либо как ни попадя.

– Трое с галерки и двое с пятого ряда, вон! В телефоне можно играть и в коридоре. Жук, Сенин, Мурашко, тоже на выход, вы мешаете проводить лекцию.

Обычно Настя (тихоня, отличница, ужасная трусиха и постоянная обитательница стола аккурат напротив кафедры) втягивала голову в плечи и старалась слиться с пейзажем, потому что схема, по которой Валентина Игоревна выбирала, кого сегодня выгнать, логике не поддавалась. Пятеро раздолбаев – еще куда ни шло. Они на контракте, отсиживают часы учебы как каторгу, порой увлекаются и срывают занятия. Не со зла – скорее, от безнаказанности. А остальные чем прогневили преподавательницу?

Оля Жук – спортсменка, активистка, заместитель старосты, никогда не нарушает порядок. Гена Сенин – сын декана. Звезд с неба не хватает, но и родителей краснеть не заставляет. Люся Мурашко – новенькая. Очень спокойная девушка, поет в хоре, придерживается здорового образа жизни, вероятнее всего получит диплом с отличием.

Настя понимала, что в один прекрасный день тоже окажется в опальном списке. Там уже две трети группы побывало, и неумолимая статистика намекала, что остальных как раз хватит до конца семестра. Реальными проблемами недовольство Валентины Игоревны не грозит, от пропуска одной-двух лекций еще никто не умер, но Настю бросало в дрожь от самой мысли о том, что она будет болтаться без дела во время занятий, случайно встретит кого-нибудь знакомого и на вопрос: «Ты почему не на паре?» ответит: «Выгнали».

Последние числа октября выдались напряженными. И погода подкачала (холод, слякоть, утренние заморозки, что превращали каждую каплю воды в подлую наледь… сплошное расстройство!), и неожиданная авария в учебном корпусе, из-за чего на некоторых занятиях приходилось искать свободную аудиторию, и недовольство деканата (в группе не оказалось студентов, готовых взять участие в добровольно-принудительном концерте), и ближайшая к институту станция метро закрылась на ремонт, еще и Валентина Игоревна чудить начала по-настоящему.

Она уже полностью игнорировала лентяев, зато первым рядам не давала пощады. За несколько пар никого не пропустила – кроме Насти. Одних выгоняла, другим читала длиннющую мораль о жизни, карме, чистых помыслах и грядущем наказании. Это сводило с ума. Казалось, преподавательница что-то замышляет, сознательно оттягивает момент истины, готовит нечто грандиозное.

«Старуха совсем умом тронулась», – говорили в группе и радовались, что в следующем семестре философии не будет.

Тридцать первое октября Валентина Игоревна начала с того, что, едва переступив порог, схватилась за сердце, указала на Катю Смирнову и потребовала, чтобы та исчезла с глаз долой и не загрязняла атмосферу, в этом рассаднике порока и так дышать нечем.

Настя не выдержала. Если бы речь шла о любом другом студенте потока, она ни за что не пошла бы на конфликт с преподавателем, но к Кате в группе относились по-особому. Маленькая, болезненная девушка из неблагополучной семьи, она старалась как могла, однако часто пропускала лекции и не успевала отработать лабораторные. Ее одежда была старой, ушитой и перешитой, ручки на сумке держались чудом, учебниками Катя пользовалась лишь библиотечными, конспекты писала в дешевых тетрадях с темной, вечно рвущейся бумагой.

Эта девушка держалась особняком. Ее не обижали, но и не звали в компанию. Катя и не стремилась влиться в коллектив. Ее жизнь вертелась вокруг отца-алкоголика, матери-инвалида, двух братьев-школьников и работы на полставки. По сути, именно Катя была главой семьи и умудрялась не только учиться, но и разбираться с непростым бытом.

Настя завидовала ее силе воли. И знала: для Кати занятия очень важны. Все знали! Даже хулиганы относились к этому со снисходительным пониманием.

Катя искренне стремилась к знаниям и ценила каждую крупицу новой информации, включая лекции, которые многие считают пустой тратой времени. А еще она никогда не доставляла проблем.

– Валентина Игоревна, вы не можете запретить Кате присутствовать на лекции, – как в омут с головой бросилась Настя.

Группа притихла. Настя спорила с преподавателями очень редко, и в каждом случае стояла на своем до конца.

– Кто-то что-то сказал? – Валентина Игоревна вышла из-за кафедры и прошлась между рядами. – Или мне показалось?!

– Я говорю, что у вас нет причин выгонять Катю, – продолжала Настя, поражаясь тому, как долго удается держать голос ровным. – На ее месте может быть кто угодно из группы. Это нечестно.

Затаив дыхание, она смотрела, как приближается преподавательница.

Валентина Игоревна была высокой и костлявой женщиной далеко за шестьдесят. Она одевалась старомодно, но со стилем, обожала крупные бусы темных расцветок, затягивала волосы с проседью в тугой узел и использовала острую трость с вычурным резным набалдашником из красного дерева. При ходьбе эта трость стучала громче, чем обитые металлом каблуки черных лакированных туфель преподавательницы.