Бывшие. Верни мне сына

Пролог

Кира

— Макар, — прошептала я, не до конца понимая, действительно ли муж сидит в кресле или мне только видится.

Потёрла лицо. Нет, никакой это не сон. От облегчения вздохнула, не веря, что ад последних часов кончился. Откинула плед и встала.

— Мне надо тебе кое-что рассказать.

— М-да?

Я присмотрелась к нему. В комнате горел только светильник, и зловещие тени падали от него на палас, на стены, на лицо мужа. И всё же даже в этом скупом свете я поняла, что он не такой. Колючий, напряжённый и абсолютно чужой.

Слова почти слетели с губ, но, когда Макар встал навстречу, я засомневалась. В руках у него был бумажный конверт, рядом на столике стояла полупустая бутылка коньяка и единственный пузатый бокал на низкой ножке.

— И что ты хочешь мне рассказать?

Он подошёл ближе. Всё, что я хотела сказать ему: про пожар, про Риту, про детство и жизнь до него, комом застряло в горле. Сперва я подумала, что он такой из-за моих звонков, но было что-то ещё.

Неожиданно он замахнулся. Лицо обожгло ударом. Вскрикнув, я схватилась за щёку.

— Сука! — рявкнул муж. — Дрянь!

Я прижимала руку к горящей щеке, во рту был вкус крови. В ужасе смотрела на Макара и ничего не понимала.

— Ты хочешь рассказать? Я тебе тоже хочу кое-что рассказать. Вернее, показать.

Он надорвал конверт и высыпал то, что было внутри, к моим ногам. Я опустила взгляд и обомлела.

Это были фотографии.

Присела и подняла одну. За ней другую.

— Это неправда, — просипела, не веря собственным глазам. — Макар… Это ненастоящие снимки.

— Это правда, блядь! Или ты не ходила сниматься?!

Он зло прищурился. Я подобрала ещё несколько фотографий. На них была я. Откровенная, в чёрном, почти прозрачном белье. На одной фотографии меня обнимал мускулистый мужчина в расстёгнутых джинсах. Моя рука на его шее, губы приоткрыты, словно в ожидании поцелуя. На другом — его ладони на моих ягодицах.

— Так ходила или нет? — ворвался в опрокинутое сознание холодный голос мужа.

Я вскинула голову. К прочему прибавилась догадка, оказавшаяся куда хлеще и больнее пощёчины. Но она помогла забыть и о слезах, и о страхе.

— Ты следил за мной?

На его скулах выступили желваки. Я подскочила на ноги и схватила Макара за рубашку.

— Ты следил за мной?!

Он не ответил. Я швырнула ему в лицо снимки, которые держала.

— Мудак, — процедила сквозь зубы. — И давно? Сколько это длилось, Макар? День? Месяц? Год?

Он перехватил мою руку в момент, когда я занесла её. Сжал.

Я стиснула зубы от боли.

— Ты никто, Кира. — Теперь его голос звучал глухо, но пробирал до сердца. — Когда я женился на тебе, ты была никем, у тебя не было ничего. Обычная девка, которая только и может трахаться по подворотням.

— Твоя ванная не очень похожа на подворотню. Или ты забыл, что не справился со своим членом? Что же тебя так таращило-то от обычной девки? Что же ты не трахал своих рафинированных течных сук?

Рука в тисках его пальцев онемела. Я дёрнула ею.

— Мне больно, — прошипела ему в лицо. — Отпусти, козёл!

Он отпустил. Оттолкнул меня от себя, и я, попятившись, поскользнулась на рассыпанных под ногами фотографиях.

— Ты была никем, — повторил он. — Уйдёшь от меня ты тоже никем.

Сказанное им дошло до меня не сразу. Как будто мозг не был готов принять то, что я услышала. Вскинула подбородок и вдруг поняла, что ненавижу Макара так же сильно, как и люблю, и ненависть эта родилась не здесь и сейчас.

— Одевайся и проваливай! — вдруг рявкнул он.

Снова схватил меня, только теперь за ворот халата. Мне показалось, что сейчас он опять ударит, но он толкнул меня на пол.

— Собери своё дерьмо и проваливай.

Я сидела посреди фотографий и смотрела на мужчину, которому ещё час назад была готова простить практически всё, от которого ждала помощи, которому хотела рассказать самое сокровенное. Но в его глазах была непоколебимая решимость.

— Хочешь, чтобы я ушла, — просипела с яростью. — Я уйду. Только учти: к сыну ты больше не приблизишься.

Он взял бутылку, бокал. Налил коньяк и, расставив ноги на ширину плеч, встал рядом.

— Нет, Кира, — сказал тихо, вкрадчиво. — Это ты больше не приблизишься к сыну и не увидишь его.

Сделал глоток коньяка. Губы зловеще изогнулись.

— Да… Пса ты тоже не увидишь. Я не оставлю тебе ничего.