Carpe diem!

Москва

Поезд мчит со скоростью 220 км/ч в сумрачный и дождливый Питер, и солнце - закатное, отяжелевшее, усталое - делает все вокруг таким ярким, настоящим. Почти прекрасным - все эти гаражи, и насыпи, покрытые едва отросшей щетиной травы, золотит все эти предместья, обычно неприглядные, скучные, однообразные. Волшебство!..
Мы дремлем, вяло беседуем, слушаем музыку. Ни писать, ни читать нет сил. По проходу носятся какие-то дети. И томительные минуты ожидания - когда уже вокзал, когда! - превращаются в часы.
А до этого были прогулки по Коломенскому, посиделки до шести утра, ВДНХ и бесконечные переходы в московском метро. И ночь в поезде, непостоянная погода, питерская промозглая сырость, которая переползла за нами - в Москву.

Я согласна с утверждением, что город - это люди. Люди, которые встречают тебя там, улыбаются или наоборот - зло огрызаются в ответ. Толкают плечом или помогают поднять тяжелую сумку.
И каждым разом я чувствую, понимаю этот город лучше. Узнаю о нем что-то новое, неведомое. Почти начинаю его любить.
Волшебство во вдохновении, пронизывающем все. Дома, разбитые ступени павильона на ВДНХ, ярмарки, солнце и кухонные разговоры.
Это важно - разговоры до утра под бутылку виски на троих, когда опьянения совсем нет, нет усталости, и можно разговаривать про все, слушать, молчать, если говорить нет смысла - и так все ясно.
Та самая кухонная Москва, которая казалась когда-то нереальной, чужой. О которой я знала по советским фильмам - но вот ты тоже часть этого ритуала, и это вдохновляет, дает силы.
Песни под гитару, когда сначала стесняешься, но потом понимаешь, что и это - кухонная Москва. И фиг с ними, со способностями (вернее, неспособностями) петь, главное - чтобы было от души.
Медленный рассвет - меня всегда завораживал этот переход ночи в день, синеющее небо, серость и - солнце вдруг откуда-то вкатывается на небо. К этому мигу все уже устали и хотят спать, но слова еще горят, они не закончились, они хотят быть произнесенными.
Эта поездка - не только прогулки, но и разговоры, слова. Сказанные и несказанные, они все равно оставляют след, и в них столько мудрости и жизни, что я снова поражаюсь этом, восхищаюсь тем, сколько всего остается за "языковыми знаками", за молчанием и улыбками.
И здесь я тоже не могу сказать всего. Всего, что наполняло и наполняет меня, просто потому что это невыразимо. Никакими словами. Ни на каком языке.