Централийская трагедия

Глава 10. Мистер Олдридж

Соединенные Штаты Америки, штат Пенсильвания, Централия.

Сентябрь, 1961 г.

Вернувшись домой из полицейского участка, я натолкнулся в дверях на Марка.

— Томми! — поприветствовал он меня, как и обещал, в панибратской манере и просиял. — Составишь мне компанию?

— А куда ты? — спросил я.

— К зеленщику, а затем в книжную лавку за новыми кулинарными журналами.

Я с недоумением осмотрел его. Для такого незатейливого маршрута он выглядел излишне щегольски. Он был одет как настоящий мод из лондонских журналов. Узкие брюки, до блеска начищенные кожаные ботинки с острым носом, серый джемпер, а поверх джинсовая куртка Levi's, которая тут же вызвала во мне жгучую волну зависти. Черные волосы юноши были зачесаны назад и блестели от бриолина. Я машинально пригладил свои всклокоченные каштановые вихры, отряхнул подол поношенного пальто и невольно ссутулился, чувствуя себя неказисто. Марк же, выпятив грудь, самодовольно улыбался.

— Пошли, — неуверенно согласился я, пожав плечами.

Только мы собрались двинуться в путь, как в прихожей появилась Элизабет.

— Постойте! — окликнула она, — Куда-то идете? Томас, Хелена велела передать тебе это. — Горничная вложила мне в ладонь купюру.

— Что это? — удивился я.

— Карманные деньги. Пока ты живешь в этом доме, Хелена отвечает за тебя и хочет, чтобы ты ни в чем не нуждался. У тебя всегда должны быть при себе наличные, на всякий случай. Когда потратишь эти, не стесняйся в любой момент попросить еще.

Я поблагодарил миссис Фостер и убрал купюру в карман. Я был растерян. Никогда прежде деньги не доставались мне так легко. Мама не давала мне на «карманные расходы». Если мне нужны были средства, я должен был заработать их сам. «Не стесняйся в любой момент попросить еще», — сказала Элизабет. Попроси и получишь. Разве бывает так просто?

Несмотря на то, что я был плохо знаком с Библией, я помнил, что после грехопадения, Господь проклял Адама, сказав: «в поте лица своего будешь добывать хлеб свой». С тех пор человечество постоянно вело тяжкую борьбу за выживание. Большую часть населения планеты всегда составлял пролетариат. Рабочий класс: мужчины, озабоченные необходимостью прокормить себя и свою семью, которые всю жизнь проводят с опущенными головами, впряженными в ярмо каторжных работ, и женщины, подобные той, за которой наблюдал Уинстон из окна своей комнаты на втором этаже антикварной лавки — с бесформенными телами после многочисленных род и грубыми от непрекращающейся стирки руками, женщины, которые проводят все свои дни, без конца снуя от таза с водой к бельевой веревке. Именно такого рода людьми я был окружен, проживая на северной окраине Филадельфии.

Но в истории человечества всегда была так называемая аристократия — небольшой круг лиц, которые благоденствуют, наживаясь на труде других. Как им удалось избежать проклятия, наложенного на весь человеческий род и какой ценой?

Марк вырвал меня из размышлений.

— Так кто ты, Томми? Расскажи о себе, — попросил вдруг он, когда мы уже резвым шагом двигались по улице.

— Тебе ведь представили меня вчера. Я — Томас Бауэр, сын Пола Бауэра от первого брака, — произнес я, и у меня непроизвольно расправились плечи.

— Пасынок Хелены Дальберг-Актон, наследник Пола Бауэра — звучит внушительно. Тебе ведь известно, что угольная компания Дальберг-Актонов перешла в управление к твоему отцу? Хелене нет интереса до угольного дела, она в нем ничего не смыслит. Она занимается только сиротами и живописью.

— Те мрачные портреты в холле написала она?

— Да, и ту жуткую картину в спальне.

— Карту ада.

— Именно. Хелена почему-то считает себя плохим человеком, заслуживающим вечных мук.

— Из-за того случая с младшей сестрой?

— Какого случая? — переспросил Марк с недоумением на лице.

Я не стал развивать тему, так как решил, что то был секрет Хелены, открытый единственно мне. Этот факт польстил мне.

Марк безразлично пожал плечами:

— Я в эту загробную историю и вовсе не верю.

— Во что же ты веришь? — поинтересовался я.

— Я не трачу понапрасну время, размышляя о потустороннем мире. Каждую секунду я праздную жизнь здесь и сейчас и воспеваю ее как чудесный феномен. Я верю в то, что поддается восприятию органами чувств. Я верю в утренний кофе, пенящийся в турке, верю в запах сдобы, в хрустящую корку свежеиспеченного хлеба, сочные фрукты и спелые ягоды, верю в жаркое солнце, которое их взращивает и плодородную землю, что питает их силой. Верю в симфонию ароматов во время готовки и удивительное хитросплетение вкусов во время трапезы. Верю в женщин — их пленительную красоту, мелодичный голос, запах волос и мурашки, которыми покрывается их кожа, когда проводишь по ней в нежном прикосновении.

Я смутился от упоминания о женщинах. Внезапно я вспомнил умиротворенное лицо спящей Хелены, ее смуглые колени, когда она сидела на софе в гостиной, греясь у камина.

— Ты когда-нибудь был с девушкой? — спросил Марк и застал меня врасплох. Я почувствовал, как жар приливает к моему лицу.