Цепеш

Пролог

Что есть жизнь – никто не знает,
Кто все точки над i расставляет.
В чем же смысл жизни, твоей и моей?
Кто постиг все тайны о ней?

Может мудрецы, может старики,
Или великие мира умы?
Или те, кто с чистою душой,
Обретут после смерти вечный покой...

"С кем поведешься, от того и наберешься" – гласит народная мудрость. И она не лжет. Говорят, человека формирует общество, окружающая среда. Потому не стоит судить других за их поступки, какими бы ужасными они ни казались. Ведь каждый способен на худшее, порой даже не замечая этого...

Влад сидел в своем громадном кабинете, устремив взгляд в одну точку. Роскошь помещения больше не радовала глаз: богато украшенные стены казались потускневшими, портреты возлюбленных – безобразными, дорогие тюлевые занавеси – жалким тряпьем. Массивный дубовый стол, занимавший центральное место в комнате, был завален нетронутыми документами. Среди папок с делами виднелась початая бутылка крепкого алкоголя. Вечерний свет едва пробивался сквозь тяжелые складки штор.

Он окинул взглядом четыре портрета на стенах, вглядываясь в знакомые черты. Когда-то он любил каждую из изображенных женщин. Каждая обладала своим неповторимым очарованием. Цежара, воспитанная в скромной аристократической семье, отличалась изяществом и нежностью. Она виртуозно владела музыкальными инструментами и обладала чарующим голосом. Своей игрой на лютне она могла усыпить его за считаные минуты, что спасало от частых кошмаров. Дилара – кроткая наложница, присланная в дар персидским чиновником, – покоряла беспрекословной преданностью. Дарина, дочь купца с северных земель, была своенравной красавицей, но при этом умной и рассудительной собеседницей. С ней можно было часами беседовать о чем угодно, особенно о его странных предпочтениях и их истоках. Но всех их объединяла общая судьба: каждая погибла при трагических обстоятельствах – все они наложили на себя руки.

Он чувствовал себя проклятым, виновным в их смертях – все, кого он любил, погибали. Хотя он не был причастен к этому напрямую, необъяснимое чувство вины не отпускало его. Бессонные ночи стали его спутниками, а воспоминания о каждой из женщин терзали душу невыносимой болью. Впрочем, на его руках было достаточно других преступлений, чтобы душа не знала покоя. Однако к своим возлюбленным он всегда относился с нежностью.

Его взгляд остановился на последнем портрете, появившемся в комнате только вчера, – портрете той, что избежала участи остальных. Этим изображением он любовался больше прочих, ведь еще вчера мог восхищаться не портретом – самой женщиной вблизи. Мог прикоснуться к ней, ощутить теплоту тела, вдохнуть ее неповторимый аромат – тонкий запах полевых цветов, смешанный с углем и металлом. Но сегодня все изменилось. Она покинула его, оставив лишь конверт с прощальным письмом.

У Влада не хватало решимости вскрыть послание. Он пытался несколько раз, но дрожащие руки отказывались повиноваться. Пальцы немели при каждом прикосновении к плотной бумаге конверта. Он снова поднял глаза на портрет. С холста на него смотрела черноглазая крестьянка с пышными каштановые волосами, которые спускались ей на широкие плечи. У нее были простоватые, но удивительно обаятельными чертами лица. Пышные, каштановые волосы спускались ей на широкие плечи. Этим она отличалась от остальных – девушек знатного происхождения и богатых семей. Простолюдинка, однако ничуть не уступавшая им. Он был связующей нитью между ними, хотя сами они никогда не встречались. Все они – лишь разрозненные эпизоды его жизни.

С последним эпизодом он отчаянно не желал расставаться. Фири... Даже имя ее было до невозможности простым. Она заставила его забыть обо всем на свете. Ему было безразлично ее происхождение: мозолистые руки казались драгоценнее изящных пальчиков столичных барышень, а простой льняной сарафан – прекраснее изысканных бальных нарядов. Он жаждал лишь одного – чтобы она принадлежала ему не только телом, но и душой. И ведь он сделал для нее все возможное: привез в замок, облачил в шелка, подарил роскошную жизнь, даровал благородное имя – Элен. Теперь она не дочь безродного кузнеца, а знатная дама с аристократической родословной.

За последнее время с ним произошло столько всего, что ему была необходима поддержка. Не просто поддержка – ее поддержка: искренняя, безыскусная, идущая от самого сердца. Что же случилось, черт побери? Куда она могла исчезнуть? Почему покинула его в столь тяжелый момент, ведь, казалось, ничто не предвещало...

Внезапно в памяти всплыли обрывки воспоминаний. Что-то все-таки было: отведенный взгляд при неудобном вопросе, дрожащие пальцы, участившееся недомогание. Возможно, в глубине души он это чувствовал, но не хотел признавать.

Он держал в руках ее письмо, одиноко лежавшее на их кровати. Наконец решился. Дрожащие пальцы медленно надломили конверт. Сургучная печать треснула, нарушив тишину кабинета глухим звуком, и красные крошки осыпались на ковер. Он достал письмо, развернул его... Бумага была исписана неровным почерком человека, редко державшего перо в руках. Ведь и грамоте она обучилась лишь в стенах этого замка, и до сих пор каждое слово содержало не менее одной ошибки.

Влад закрыл глаза. Глубоко вздохнул и, переждав несколько мгновений, начал читать:

«Влад, пишу тебе это письмо, чтобы попросить прощения. Лично сделать этого, как ты понимаешь, я не могу. Прости, но я не могла поступить иначе. Ты не оставил мне выбора. В кузнице все просто: нет благородных дам с их вечными интригами, нет тех, кто ежедневно пытается навредить. Я истосковалась по жару огня и безмятежному спокойствию вечернего отдыха после изнурительного рабочего дня. По запаху раскаленного металла, по звону молота о наковальню, по теплу очага и грубому деревянному столу, за которым мы с отцом делили скромный ужин.

Меня удерживала лишь твоя любовь. Но ты изменился. И эти перемены пугают меня.

Помнишь ли день нашей первой встречи? Я, наверное, никогда его не забуду...