Человечность

Глава 16 — Лиза

И говорил Господь к вам из среды огня;

глас слов [Его] вы слышали,

но образа не видели, а только глас;

и объявил Он вам завет Свой,

который повелел вам исполнять,

десятословие,

и написал его на двух каменных скрижалях

(Втор.4:12 – 13)

Господи, прости.

Она помнила, как тело Игоря упало на колени, будто желая помолиться в последний раз, но вскоре, не удержавшись, повалилось на пол, запачкав алой кровью паркет и край ковра.

Лиза вжалась в угол своей комнаты, закрывая рот рукой. Страх, разрушающее изнутри чувство, полностью поглощало её; мертвый крик зарождался в горле, но так и не вырывался из уст. Это был страх девочки, которой она все еще являлась.

Когда тело перевернули, серые глаза, смотрели в потолок, не моргая. Лиза навсегда запомнит взгляд мертвого человека. Сплошная пустота с ноткой отчаяния, и, казалось, что в этих глазах одновременно так много и совсем ничего. Там были надежды, страхи, боль… А еще смерть, смерть, смерть.

Лиза прикусила руку. Слезы полились из глаз, и она, подогнув ноги, скрутилась в клубочек. Девушка вжалась в стену, но все равно чувствовала себя недостаточно защищенной. Вот бы сюда маму, которая гладила бы её волосы, нежно шепча слова, которые знают лишь мамы, и успокаивала её. Но все мамы мира мертвы. Обратились в пепел и покинули их, не попрощавшись.

Она никогда не была на похоронах. Даже проходя мимо кладбища побаивалась надгробий с фотографиями тех, кого нет в живых. Лица на сером мраморе улыбались, и было страшно думать, что когда делали фотографию они были живы. Навряд ли они предполагали, что эти фото будут красоваться на их надгробиях. Когда Лиза была маленькой, спрашивала, не вылезут ли мертвые наружу, на что взрослые лишь грустно улыбались. Возможно, они хотели бы этого. Теперь Лиза понимала.

Игоря хоронили медленно, ей так казалось. Земля падала ему на ноги, на одежду, на лицо, пока не скрыла тело бывшего товарища. Но самым страшным был взгляд Любы: полный пустоты и будто кричащий: «это ты виновата».

Она предложила Игорю выпить таблетку, принять условия пришельцев, чтобы не заразить всех в доме. А потом сама произнесла ту фразу... Убить... Придется убить... Она не понимала, что значит смерть на самом деле. Одно дело говорить об общем благе, а другое – быть готовым пойти на жертвы. Лиза оказалась не готова: сейчас она хотела бы сделать все возможное, чтобы Игорь снова жил.

Когда Лиза обратилась к Любе, та посмотрела на неё таким чужим взглядом, что все в девушке невольно сжалось. Там не было ненависти, одна жалость, будто Тарасенко хотела крикнуть: «Тебе теперь жить с этим», но говорили лишь ее глаза. Она виновна в убийстве. Это будет преследовать вечно. Грешница. Грешница. Грешница.

Прости меня, Господи. Если ты есть, умоляю, прости меня.

Слезы лились по щекам, и Лиза невольно взвыла. На руке выступила кровь от сильного укуса. Тогда девушка впилась ногтями в лоб, что немного отвлекло её, а после размазала слезы по лицу и постаралась отдышаться.

Игоря нет. Игорь мертв. Просто еще одна смерть. Естественный отбор. Никто не виноват.

У неё были обязательства. Нужно перестать жалеть себя, выть в этом закоулке и сделать то, что собиралась. На самом деле, Громова не хотела выходить из комнаты, но разве у них теперь есть выбор? Правило новой жизни: делай то, что не хочешь, иди туда, куда боишься, стань тем, кого презираешь. Их не объясняли в школе, но им быстро учишься; а когда хоронишь первую жертву войны, то все идеалы и принципы уходят в далекое прошлое, уступая место холодной стратегии.

Лиза поднимается с пола и вытирает слезы. Быстро смотрит в зеркало, но сразу отворачивается, слегка кривя губы. Неприятное чувство все еще бушует в теле, душа требует истерики, слезы ищут выхода, крик стоит в горле... Но Лиза молча покидает свое убежище.

Олег сидит прямо напротив её дверей, поджидая. Громова не понимает, зачем он здесь находится, сторожит её и подскакивает, как только девушка появляется перед ним. Самое страшное: в его глазах тоже есть осуждение.

— Как ты?

Этот вопрос, кроткий и обыденный, вызывает в душе Лизы круговорот чувств. Ей бы хотелось обнять кого-то, даже того же Олега, плакать на крепком плече, чтобы её волосы гладили, как мама в детстве, чтобы кто-то просто держал её и не давал упасть еще глубже в этот омут. Картина такая заманчивая, но вместе с тем безумно недоступная.

— Отлично, — Лиза криво улыбается. Еще в ней пылает злость. Почему он не понимает, чего она хочет? Почему другие не читают мысли? Почему Люба винит её? Почему Майя сделала то, что должна была сама Лиза? Почему Антон стоял впереди, готовый к смерти? Почему ей нельзя просто остаться и плакать в своем закутке? Почему, почему, почему...

— Я серьезно, Лиз, — его рука тянется к ней, но останавливается, даже не прикоснувшись. В этом весь Олег, тут даже удивляться нечего. — Ты переживаешь. Я просто думаю... тебе не стоит делать вид, что все в порядке.

Конечно же, стоит. Если сейчас они все поддадутся панике, начнут рыдать и звать родителей, впадут в затяжную депрессию, сколько они протянут? С самого начала им не дали возможности оплакать близких, попрощаться, прийти в себя. Они до сих пор переживают потерю, но каждый хранит ее в себе. Когда-то их убьют призраки, которых они прячут. Кто-то не выдержит. Возможно, сама Лиза.