Человек одного вечера

Человек одного вечера

Ночью так пусто на улицах большого города, который днём кишит людьми. Суетными и вечно куда-то торопящимися, сливаясь в один большой, единый поток. Если смотреть из окна многоэтажки, то кажется, что он движется, словно быстротечный ручей, медленно иссыхая к вечеру, когда все идут с работы и учёбы. 
Тогда улицы пустеют. Становятся предметом обожания всех социофобов и интровертов, для которых одиночество является лучшим другом, если это так можно назвать. 
Вот постепенно в окнах многоэтажек гаснет свет. Темнота наполняет квартиры. Где-то изредка видно слабое мерцание экранов компьютеров неспящих «сов». На площадках и около маленьких круглосуточных магазинчиков столпились пьяницы или просто беспризорники-подростки, крича и распевая матерные песни. Но всё же скоро уходят и они, заползая в тёплые дома, не выдержав зимнего холода. 
И наступает тишина, в которой каждый находит что-то своё, оставаясь наедине с самим собой. Только иногда можно заметить редких прохожих, стремящихся поспешно раствориться в ночной тьме, дабы не нарушить её хладный загадочный покой. 
На старую Москву уже опустилась ночь, укрывая неприглядные части столицы своим морозным плотным одеялом. Мигающие фонари освещают спящие заледенелые дороги, местами рассеивая густую темноту и зимнюю мглу. 
На часах было около одиннадцати часов вечера, когда послышались тихие шаги и редкое шарканье по пустынному двору. В свете фонарного столба показался парень. С первого взгляда на его лицо могло бы показаться, что ему лет двадцать, не более, хотя после ему можно было дать все двадцать пять или двадцать шесть лет. На нём висела коричневая куртка нараспашку из вельветовой ткани, кожные ботинки, светло-русые тонкие волосы выглядывающие из-под чёрной шапки. 
Запоздалый прохожий остановился у ближайшей скамейки, запуская руку в карман. Порыскав в нём, спустя минуту, он выудил из него пачку, достав оттуда одну сигарету. 
Чирк. И из зажигалки показался малюсенький огонёк, от которого исходило едва ощутимое тепло, что могло исчезнуть с одним только дуновением промозглого ветра. Через одно мгновенье уже был виден табачный дым. Злодейка с фильтром медленно тлела, изживая себя яркими красно-оранжевые искорками, становясь пеплом, падавшим на голую, охлаждённую бесснежным декабрём, землю. 
Выдох. Тяжелый вздох. Ещё одна затяжка. Губящая повседневность. Так он и живёт в обычные дни. Слишком привык существовать от вписки до вписки. От пьянки до пьянки. 
К концу подошёл очередной день, ставший очередной неудачной попыткой заполнить пустоту внутри себя. Снова он наедине с самим собой. Опять курит на детской площадке перед своим подъездом. Дома его вновь ждёт родной компьютер и бутылка холодного пива. Уже как несколько лет ничего не менялось в его жизни. Застыло, будто лёд по зиме. 
Он уже точно и не помнил, когда начал провожать так каждый свой день, который завершится окончательно с оторванным листком календаря следующим утром. А что же потом? Потом всё повторяется вновь. Как в том фильме — «День сурка», кажется. Хочешь проснуться третьего февраля, но всё равно вновь встаёшь утром второго числа. 
Парень посмотрел на ночное бескрайнее небо, но даже оно давило на него. Ему казалось, что это очередной потолок. Только очень-очень большой. По чёрному пространству проплывали тёмно-серые мелкие тучки. Казалось, что их рассеивает свет ледяной зимней луны, в котором он так мечтал раствориться. Молодой человек прикрыл глаза, прислушиваясь к шёпоту мёрзлой ночи. 
Парню помнились те редкие моменты, когда он действительно чувствовал себя живым. Но судьба будто (и даже очень явно!) жестоко шутила над ним, лишая счастья. Лица тех людей, которых уже с ним не было рядом, постоянно всплывали в памяти парня. Раньше при этих воспоминаниях всё сжималось и переворачивалось внутри, но он уже привык. Это гадкое чувство теперь приходило только иногда, но быстро забывалось с глотком живительного и бодрящего алкоголя. Так он хоть как-то осознавал, что ещё живёт. 
Всё же судьба до жути сложная и странная штука. Она может 
преподносить нам жизнь в блестящей и манящей обёртке счастья и головокружительных амбиций, но когда ты снимаешь яркую бумажку и пробуешь саму конфету на вкус, то горечь неудач и невзгод обжигает твоё горло. Ещё один бессменный философский принцип. Это он понимал. Понимал, как никто другой. 
Для всех он был просто весёлым и неунывающим парнем с забавным прозвищем, который хочет найти приключения себе на голову. Он помогал другим не отчаиваться и смотреть на мир по-новому, не давая упасть глубоко в бездну отчаянья. Пожалуй, это была одна из причин жить, пока выпивка и курение медленно не уничтожат его совсем. И ему абсолютно не хотелось ничего в этом менять. Он пойдёт до самого конца, пусть и не с гордо поднятой головой, пусть и побитый, потрёпанный жизнью, но всё же дойдёт. Может это и есть то, что зовётся гармонией с самим собой? Кто знает. Кто знает… 
— Ладно, уже пора идти. Холодает, — внезапно для себя вслух хрипло, еле слышно, низким голосом произнёс он, закутываясь в куртку. Всё же он слишком легко оделся для такой погоды. 
Парень затушил окурок о спинку скамейки, бросив бычок в рядом стоящую оплёванную урну. Прокашлялся и проводил плевком окурок. Запоздалый прохожий сунул руки в карманы и побрёл в сторону подъезда. Он отчего-то слабо улыбнулся. Уже в последний раз за этот день. 
Пронёсся холодный, пробирающий до костей, ветер. Громко скрипнули детские качели. Зашуршали голые, безлиственные деревья. В темноте их ветви казались костями. Причудливыми и искривлёнными. Такова отвратительная, бесснежная зима, скорее напоминающая собой конец октября-начало ноября. 
Тяжёлый вздох. Скрип двери. Ночная улица опустела насовсем.

От 02.06.2016