Этот рассказ является приведённой в художественную форму историей, записанной со слов Игоря Болдырева — единственного жителя одной из деревень нашей области.
В 16 лет Игорь хоронил бабушку. Он стоял у гроба и боялся наклониться к бледному телу, поцеловать покойницу в лоб. Игорь представлял, как бабушкины глаза открываются в тот момент, когда его лицо останавливается в паре сантиметров от серого морщинистого лика, как рвутся тонкие нити, и раскрывается сшитый ими старухин рот, оголяя блестящие золотые коронки на зубах.
Мать шептала: «Если не хочешь — не надо, главное мысленно попрощаться». Но Игорь не смел отступать. Вцепившись в руку матери, он проговорил про себя: «Никогда тебя не забуду, ба, и дом наш не забуду, не продам никогда». Затем робко наклонился и, тихо причмокнув, коснулся дрожащими губами маленькой иконки в золотой рамочке, что лежала на бабушкином животе. Боясь сдаться, он не рискнул разгибаться полностью и, нависая над гробом, стал перемещаться к лицу покойницы. Миновав мраморные кисти с бледно-синими ногтями, он снова вспомнил о страшной гримасе. Чтобы подавить нарастающий ужас, Игорь втянул живот, зажмурился, поцеловал бумажный венчик на холодном старушечьем лбу и тут же быстро выпрямился и громко вздохнул, точно вынырнув из пруда.
Бабушка по-прежнему лежала недвижимой восковой фигурой.
Когда лакированная шестиугольная крышка ложилась на мрачный ящик, парень заметил, как лежащая внутри старушка повернула голову. Её глаза приоткрылись, а губы задрожали и в мгновение расползлись в добрую улыбку.
Игорь позвал мать, но та, утирая слёзы, не обратила не сына внимания. Крепкие руки деревенских мужиков взялись за молотки и за полминуты вогнали в крышку несколько гвоздей. Парень знал, что настоящее прощание случается не во время жутких поцелуев в лоб и даже не во время падения первых комьев чёрной земли на гроб, а именно теперь, когда последнее ложе родного человека заколачивают и превращают в простой деревянный ящик, каких миллионы гниют под людскими ногами.
С тех пор прошло много лет. Игорь схоронил обоих родителей, обзавёлся собственной семьёй, в середине девяностых стал заниматься бизнесом, сколотил состояние. И про обещание своё не забыл: в начале нулевых заново отстроил бабушкин дом в деревне, правда, занимался не сам, а поручил все работы строительной компании.
Потом Игорь прогорел. Разменяв четвёртый десяток, по глупости опошлился, развёлся с женой, бросил детей. Партнёры по бизнесу подставили, сказали решать: уходишь сам с частью денег или уходишь без всего и по этапу. Остался у него один надёжный оплот, куда можно было податься.
Новый дом он впервые увидел в 2015. Приехал в деревню в обед, прошёлся по родным местам и чуть не взвыл от отчаяния прямо посреди пустого поля, осознав, что Родина его мертва. Большая часть домов скрывалась за разрушенными заборами, остальные либо совсем покосились и развалились, либо сгорели дотла. Ни одной живой души не встретилось на опустевших улицах. Единственным напоминанием о некогда дышащем жизнью поселении оказались ещё функционирующие линии электропередач. Игорь смотрел на чёрные провода и страшился, что ток в них скоро тоже иссякнет.
Обратно он шёл совершенно поникший. В его воображении деревянные и кирпичные остовы вдруг вспыхивали, и в мгновение обращались теми образами, что Игорь принёс с собой из беззаботного детства. Но зацепиться за светлую мысль он никак не мог, та ехидно ударяла исподтишка, точно на долю секунды учуянный аромат старых дедовских духов или бабушкиного мяса по-французски, и тут же испарялась.
От старого дома ничего не осталось, теперь на его месте возвышалась роскошная двухэтажная дача с двускатной крышей и модными, заделанными под дерево стеклопакетами. Из окна второго этажа, где Игорь поставил себе обеденный стол и удобное кресло, открывался отличный вид на пустую деревню, мерцающий в лучах заката пруд и лежащий на том берегу лесок, в котором скрывалось деревенское кладбище.
Первые пару недель прошли гладко. Игорь рано вставал, занимался делами по двору, подмазал кирпичный забор, сменил замки на всех дверях. Воскресным утром он решил навестить бабушкину могилу. Пошёл через плотину на другую сторону пруда и остановился у небольшой ложбинки, где каждое лето детства играл с мальчишками в футбол и догонялки. В голове возникло горькое воспоминание: стоящая на плотине бабуля машет маленькому Игорьку рукой и кричит: «Игорюша, давай обедать!»
На глазах навернулись слёзы, он хотел даже немного всплакнуть — успокоить нервы, — но мелькнувший на периферии зрения сгорбленный силуэт заставил эмоции мигом отступить. Кто-то прошмыгнул мимо деревьев у пруда. Игорь попятился, наклонил голову в надежде рассмотреть человека, но ничего не разглядел. Сделалось жутко.
Игорь сделал шаг, потом ещё один, и с каждым таким шагом страх его постепенно сходил на нет, превращаясь, скорее, в выдуманную подсознанием отговорку, лишь бы не идти на старый погост и не смотреть, скукоживаясь от вяжущей душу печали, на мраморную плиту с чёрно-белым портретом.
Однако, подходя к кладбищу, Игорь вновь заметил силуэт, но на этот раз вполне явственно. Среди кривых, будто пальцы старой ведьмы, ветвей деревьев копошилась сгорбленная старуха в буром бушлате. Игоря постепенно брало колотьё, он и сам не понимал, отчего вдруг его — здорового сорокалетнего мужика — так затрясло от вида обыкновенной старушки. Наоборот, на душе должно было стать теплее, ведь родная деревня оказалась не вымершей, ещё пульсировало в ней дряхлое сердечко. Но сколько он себя не успокаивал, паника всё нарастала, то перехватывая дыхание, то болезненно отзываясь в груди.
Игорь миновал кладбищенскую ограду, приблизился к деревьям и тихо поздоровался, боясь напугать одинокую старуху. Она, даже не взглянув на него, спросила: «Ты, Игорёк?»
Игорь окаменел, раскрыв рот от удивления. Какого чёрта умалишённая бабка знает его имя? Может, увидела, как он выходил из дома, и вспомнила маленького внучка односельчанки?