Чердак

Я стояла перед дверью, совершенно не понимая, что я тут делаю. Смотрела на деревянное полотно и ни о чем не думала – в голове была пустота. Я не могла ни открыть дверь, ни уйти отсюда: все же я чувствовала определенную ответственность за свои действия. Единственное, на что я решилась, это протянуть руку и провести по шершавой поверхности, которая сразу же отозвалась в моих пальцах мимолетными уколами, что словно ток проникли под кожу и взбудоражили забытые воспоминания. Вот бабушка выглядывает в окно и зовет есть блинчики. Вот в пять утра я подскакиваю с кровати, чтобы вместе с ней выгнать коров в поле. Помню, как упала с яблони, играя с местными парнишками в прятки. И отчетливо помню, как приезжает мама. Они с бабушкой ругаются, кричат, но я не слышу слов – только звон в ушах, от понимания, что происходит нечто непоправимое. С тех пор я бабушку больше не видела.

Это было так давно, словно и не со мной вовсе. Теперь же я стояла перед тем самым домом из своих воспоминаний, который мне завещала бабушка Текля.

Ключи оттягивали карман, тянули меня вниз, и чтобы больше не чувствовать эту давящую силу, я быстро вытащила их и засунула в замочную скважину. Два оборота – как по маслу. Словно дом все это время ждал меня. Двери открыты, и нужно переступить порог. Шаг. Еще шаг. Прохожу через сени и сразу же попадаю в кухню с большой печкой посередине. Дом молчит, изучает меня, а я изучаю его. У нас с ним молчаливая дуэль. Но он, в силу своего возраста, побеждает, потому что я, не выдержав, нарушаю тишину:

– Ну привет…

И он благодушно отвечает мне тихим эхом. Отчего после этого былая нерешительность улетучивается, и я чувствую, как плечи мои расправляются. Небывалая легкость внутри. Я начинаю ходить по дому, то и дело останавливаясь и на некоторое время возвращаясь в свое детство. Тут мало что изменилось, и это навевает легкую грусть, ведь бабушки не стало меньше месяца назад. А значит, десять лет, что мы не виделись, Текля вела все тот же образ жизни, будто застряв в одном дне. На прикроватной тумбочке замечаю рамку с фотографией. Аккуратно беру ее в руки, стирая тонкий слой пыли, чтобы лучше рассмотреть. Слезы, капля за каплей стекают из глаз – там мой детский снимок. Сейчас я чувствую себя предательницей, которая так и не нашла времени навестить своего родного человека.

Мама категорически запрещала нам общаться. И если в детстве я еще сопротивлялась, то с возрастом мои детские воспоминания стали тусклыми, и я воспринимала все как данность.

– Прости меня, ба!

Не выдержав накала эмоций выбежала на улицу и свернув за дом, прижалась лбом к брусу и закрыла глаза. Трусливый побег достойный дезертира. Постояв так пару минут, я все же решила вернуться в свою машину и ехать отсюда в город, где я смогла бы продать этот дом и больше никогда о нем не вспоминать.

Сверху на меня что–то посыпалось. Я подняла глаза и увидела ласточкино гнездо, а возле него небольшую дверь на чердак. Любопытство взыграло во мне. В детстве бабушка меня туда не пускала, сейчас же никто не мог меня остановить. «Взгляну одним глазком и сразу же уеду», – подумала я, подставляя деревянную стремянку к стене и взбираясь по ней с небывалой скоростью.

Скрип. С чердака веет затхлостью и некой таинственностью, что обычно связана с этим запахом. На удивление, помещение совершенно пустое, за исключением большого массивного сундука, что стоит у самой дальней стенки. Убирая с моего пути тонкую паутину, забираюсь внутрь и медленными шагами иду прямо к нему. Внутри зреет чувство настороженности, но в то же время адреналин пускается бегом по моим венам – начинает шуметь в ушах. Неторопливо откидываю крышку и, заглянув внутрь, расстроенно стону. Пусто. И чтобы окончательно подтвердить свое разочарование, наклоняюсь ближе и проваливаюсь в темноту.

– Таки всунула нос, Ташка! – рядом раздался голос, и я осознала, что сижу на чем–то мягком, с зажмуренными глазами. «Ташка», так меня называла только Текля.

– Ба? – я распахнула веки и закричала.

Мягкая, но шершавая от постоянного тяжелого труда рука, легла мне на губы. А такие знакомые и родные глаза лучились смехом.

– Тише, родненькая! Оглушишь старуху раньше времени.

– Но как? – кричать я перестала, но дар речи так еще и не вернулся ко мне, вырываясь лишь отдельными словами. – Ты же… Не может быть…

– Все расскажу, ты только дыхание восстанови, – Текля отошла от меня. – Блинчики будешь?

Согласно кивнула. Сама же понимаю, что сошла с ума. Вот так резко. На нервной почве. А раз с этим я разобралась, то можно подыграть своей галлюцинации. Осмотрелась. Это был все тот же дом, но при этом наполненный звуками и жизнью, что еще недавно я в нем не ощутила.

Стол, все с той же скатертью в голубой горошек и ваза с веткой сирени. За печкой слышится шкварчание плиты и бабушкино невнятное бормотание. Пять минут и передо мной целая горка блинчиков.

– Вот вареньице с малинкой, как ты любила в детстве.

Текля садится напротив меня, с нежностью следит, как я ем, с наслаждением облизывая липкие пальцы.

– Вкусно, как будто все реально.

– Так все и реально, Таша.

Я поднимаю вопросительный взгляд на бабушку, ничего не понимая.

– Ты забралась в мой чертог воспоминаний, – Текля была серьезна как никогда, былая веселость пропала с ее лица. – Такой должен быть у каждой ведуньи.