Через тьму к свету

Глава 1

Гейл сидел на старой, скрипучей веранде своего одинокого дома, наблюдая, как первые лучи рассвета медленно окрашивали небо в тёплые золотистые тона. Время неумолимо двигалось к маю, но утренний воздух всё ещё хранил ночную прохладу, впитав в себя свежий аромат влажной земли и едва распустившихся весенних цветов. Эту красоту он едва замечал. Его взгляд, усталый и пустой, был прикован к горизонту, где облака медленно сливались с землёй, словно ничего не могло их разделить. Это было тихое, мирное утро, но внутри Гейла царила буря. Он давно не спал нормально, и его душу разъедала вечная усталость, которую не могли унять даже такие спокойные рассветы.

Медленно затянувшись сигаретой, он следил, как тонкая струйка дыма поднималась в предрассветное небо и исчезала, растворяясь в тишине. Эти утренние моменты стали его единственным убежищем, кратким, едва ощутимым бегством от жизни, от ответственности, от воспоминаний, которые тянули его вниз. Но даже здесь он не находил покоя. Мысли, которые не давали ему покоя, всплывали с новой силой, с каждым затяжкой напоминая о том, чего он не мог изменить.

Каждое утро он ждал перемен. Хотел верить, что однажды боль ослабнет, что призраки прошлого исчезнут. Но дни текли один за другим, не принося никакого облегчения, а шрамы войны становились всё глубже. Он уже не помнил, когда в последний раз чувствовал что-то, кроме этой непреходящей усталости. Когда-то он верил, что время сможет исцелить его, но теперь понимал, что это была иллюзия. Спасение, к которому он стремился, ускользало с каждым прожитым днём.

Образ Китнисс и Прим снова всплыл перед его глазами, как болезненный укол в сердце. Прим… Её смерть, тот роковой момент, казалось, навсегда разделил его жизнь на "до" и "после". Он видел её каждый раз, когда закрывал глаза, слышал её смех в тишине, которая окружала его дом. Этот призрак был с ним всегда. Гейл знал, что время не излечило его вину. В те минуты, когда он думал о Прим, он чувствовал себя частью того ужаса, что случился в тот день. Будто его душа была закована в цепи, и каждый день приносил лишь новое осознание того, что прошлое нельзя изменить.

Ещё одна затяжка — и горечь дыма обожгла его горло. Эта боль была предсказуемой, осязаемой. В отличие от хаоса внутри него. Мысли о семье, о братьях, которых он давно не видел, были словно плотно закрытые двери, за которыми скрывалась правда, с которой он не мог справиться. Рори стал мужчиной, Вик погрузился в свои тёмные размышления, а маленькая Пози с каждым днём теряла свою детскую наивность.

И чем больше он размышлял, тем глубже становилась пропасть внутри него.

Но работа не спасала его. Каждая победа — пусть и на бумаге, пусть и в тактике или стратегии — лишь напоминала ему о том, сколько он уже потерял. Теперь, когда война осталась в прошлом, Гейл все больше чувствовал себя чужим в мире, за который боролся. Свобода Панема, которую они так отчаянно пытались вырвать у Сноу, обернулась новой борьбой — на этот раз внутренней, бесконечной, без видимого противника.

Он встал с деревянного кресла, чувствуя, как тяжесть мыслей сковывает каждое его движение. Внутри всё тянулось к привычной, казалось бы, неизбежной рутине: кофе, душ, казармы. Но этот дом… Он всё ещё не привык к нему. Это было временное убежище, которое он выбрал в надежде найти здесь хоть какое-то умиротворение. Одинокий дом на окраине, в тени гор, вдали от людей, от воспоминаний. Но от себя не убежишь.

Гейл отбросил окурок в сторону, придавив его ногой. Взгляд его снова упал на горизонт, где утреннее солнце теперь более уверенно окрашивало небо в теплые тона. Вспомнились слова Битти — «Раны затягиваются, Гейл. Только нужно дать себе время». Но время не лечило, оно только забирало — дни, силы, желания.

Гейл направился к двери, едва передвигая ноги. Войдя в дом, он сразу ощутил знакомую пустоту, которая уже давно стала неотъемлемой частью его жизни. Внутри царили холод и тишина — те же, что поселились в его душе. На мгновение он остановился в прихожей, бросив взгляд на старое зеркало. Оно отразило уставшее лицо, измученные глаза, человека, который, кажется, давно потерял себя. Он даже не узнал бы себя, если бы это было возможно — как будто тот, кем он был, исчез безвозвратно.

Гейл отвернулся и прошёл на кухню, где ничего не изменилось. На краю стола всё ещё стояла вчерашняя чашка, а рядом, полузабытая, бутылка виски. Всё на своих местах, и эта монотонность его почти утешала. Он механически налил себе кофе, игнорируя головную боль, которая нарастала с каждой минутой. Сделав глоток, он закрыл глаза, пытаясь укрыться от этого яркого света, который настойчиво проникал через окно.

Но тьма, которую он носил в себе, была глубже, чем даже самый тёмный уголок его дома. Снаружи утро набирало силу, солнце постепенно поднималось, заливая всё вокруг золотым светом, но для Гейла эти рассветы давно потеряли смысл. Каждый новый день был похож на предыдущий — наполненный болью, сожалением и бесплодными попытками справиться с тем, что невозможно забыть. Внутри него царила вечная ночь, где даже солнце не могло пробиться сквозь плотные тучи воспоминаний, в которых он всё ещё застрял.

Пока мир вокруг жил, дышал, строил планы и шёл вперёд, Гейл оставался пленником своего прошлого. Снова и снова перед глазами вставали сцены, которые он старался похоронить глубоко в себе. Но они продолжали возвращаться, как призраки, каждый раз раня его душу всё сильнее. Он не знал, как это прекратить. Всё, что ему оставалось, — продолжать существовать в этой бесконечной тьме.

Тишину вдруг нарушила вибрация телефона в кармане. На секунду Гейл замер, удивлённый резким звуком. Он вытащил телефон и посмотрел на экран. Звонила мама. Секунду он колебался, не решаясь ответить. Последние месяцы он всё чаще избегал контактов с родными, не желая навязывать им своё состояние. Но каждый её звонок был как луч света, который пробивал его тьму, пусть и ненадолго.