Чёрное и Белое

Глава 7

Баст был прав, и по-своему честен и милостив, предлагая Кристе убежище в своём доме. После того, как Бориса отправили в колонию для несовершеннолетних, отношение к пришельцам и впрямь изменилось. Даже на кроткую и сердобольную Кристу посматривали косо. В одном из домов, где лечила она девочку от энуреза, дверь перед ней не открыли, несмотря на уговоры и уверения в том, что остался самый последний сеанс – и девочка абсолютно здорова! Обстановка накалялась. Дэницу, собственно, было хоть бы что, он черпал в человеческой настороженности, в нагнетаемой тревоге и недовольстве особое вдохновение. Улыбка не сходила с его лица. Каждая новая ссора и драка на улице веселили его, он непременно участвовал в ней в качестве советника, а часто – и зачинщика, и всегда вовремя сматывался. Увещевания Кристы, призывы вести себя тихо, не выпячиваться, не нагнетать нервозность, вызывали лишь досаду: он входил в раж.

Особенно ополчился на врачевательницу Прокопий, к которому Криста обратилась в смятении с предложением объединиться, чтобы успокоить людей и изгнать опасную враждебность: неровен час, пойдёт цепная реакция, и весь Торбанк перессорится, передерётся, не избежать потерь, - к тому и клонит Дэниц. Прокопий не подпустил её к себе близко, остановил движением руки. Он был суров и непреклонен. Сумрачные, прохладные блики Храма ложились на его плечи, трепетали над головой туманными, языкастыми сгустками. А ведь совсем недавно, стоя в уголке, Криста наслаждалась миром и чистотой!

- Темнота сгущается, говоришь? Вот она темнота, передо мной! – патетически воскликнул Прокопий и воздел руку, потрясая кулаком и тесня Кристу к стене.

- Батюшка, помилуйте, всю жизнь свою только одним занимаюсь – людей лечу. Ни единой провинности за собою не тащу тяжким грузом, легко по Земле шагаю.

– Кто тебя знает – сначала лечишь, а как уйдёшь, так и мор напустится. Из-за таких, как ты, клеймо на городе!

- Клеймо можно смыть, - пыталась убедить Криста. – Батюшка, не следует тратить понапрасну силы на войну с мирным знахарем, когда их можно употребить во благо. У вас – сила и власть, у меня – сила и знания, так сплотимся и объединим энергию для очищения Торбанка.

- Вас, вас уничтожить надо, пришлые – тогда и бесы уйдут сами, успокоятся, заснут. Так было всегда. На нашей земле малефиков во все времена жгли. Берегитесь, нечистые, Великий Инквизитор идёт по Земле вам навстречу! Он готов к жертвоприношению!

Криста поняла, что Прокопий не способен слышать никого, кроме себя самого, и скорее вызовет полицию, чем прислушается к предложению Кристы, да народ взбаламутит проповедью. Поистине, клеймо проклятия тяготеет над Торбанком, если сонное его существование время от времени взрывается безумием. И Криста попятилась, и вышла вон – подальше от разъярённого священнослужителя.

На следующий день после беседы почерневшая от горя Эмилия, в ужасе и скорби, сообщила постояльцам, что батюшка Прокопий в своей проповеди проклял их. Объявил инкубами - мол, обаяние пришельцев не иначе как бесовское. Что это Сам Сатана искушает их в двух обличьях, лже-ангелы завладели умами и сердцами обольщённых жителей Торбанка, и лечение, церковью не освящённое, впрок не пойдёт, скверной рано или поздно обернётся. Так-то вот Господь проверяет стойкость агнцев, посылает испытание зоркости, дабы не умерли они совращёнными слепцами. И так далее, в том же духе.

И повелел Прокопий Эмилии выгнать из своего дома нечестивцев, Храма не посещающих и в скверну семью вовлекших. Иначе – придёт он экзорцировать, и народ натравит… Вот, Мара свидетель. Ей, бедняжке, тоже досталось – как соседке. А ещё на Анну обрушился Прокопий со всей страстью, распутницей объявил во всеуслышание – Анна вовремя убралась в свой монастырь. Люди теперь шарахались от Эмилии, к церкви не подпускали, да и то, Эмилия чудом оттуда спаслась на той самой проповеди, когда все, как один, в её сторону обернулись, вовремя убежала. Видно, совсем от гнева Прокопий ошалел. Даже про малефиков прошлых веков вспомнил. Говорит – колесо истории повернулось, за грехи наказан город, малефик вернулся искушать, и преуспел в этом.

«Вот мракобесы! В двадцатом веке так омракобеситься!» - помрачнела Криста. – «А семью за что травить?»

- Но я никогда… ни за что… - Эмилия всхлипнула. – Не отпущу тебя, - сказала она, глядя в глаза Кристе. – Я не слепая овца. Я вижу твою истинную святость. Приятель твой… пусть уходит, если захочет. Мне такой зять не нужен. А ты не уходи. Не хочу терять. Ты мне стала… родной. Словно сестра любимая. Словно… А может… - Эмилия всплеснула руками: - Что я говорю! Что я говорю! – закрыла лицо руками и побежала в свою комнату. Хлопнула входная дверь - Дэниц тут как тут.

- Тю! Да тётушка Эмми никак влюбилась в тебя? А как же она собирается тебя с муженьком делить? У Горбача на лице обожание написано, он не ходит – замедленным лебедем выступает, точно опоенный. Ты мастерица любовь к себе внушать, вон и Баст в сожительницы приглашает!

- Не чеши язык зря, – сурово оборвала Криста. – Если я люблю людей, то любовь эта чистая. Я на чувственную не размениваюсь.

- Да, да, конечно, ты же у нас непорочная. Только ты в дружную семейку раздор внесла. Смотри, рассерчает Горбач – из ревности обоих порешит, а потом и себя заодно. И будет прав, между прочим. За такое убивать надобно!