Черное озеро

Глава 1

Уже третий день я валялся на дачном чердаке, разглядывал в битом окне гуашно-черную полосу леса за краем поселка, слушал, как завывает ветер в дровяном сарае и думал, что счастливее лета у меня еще не бывало.

Вообще-то лето началось, а дождь так и не кончился. Он лил всю весну: шлепал снежными мякишами в марте, пересыпал гниющие сугробы в апреле, а в мае влажное небо просто слиплось с крышами в одно целое. Дождь перехлестнулся через бортики весны, будто хотел затопить весь год, а мне было наплевать.

В этот раз все было по-другому.

Из летней традиции таскаться на дачу я вырос еще в десятом классе. Сурово заявил маме: не поеду, и все тут, а вы уж сами как-нибудь. Думал, что мама заспорит, заохает что-то про свои огурцы с кабачками, а она только пожала плечами.

На удивление возмутился папа: с кем же он будет свой древний «Запорожец» перебирать? Весь год он ржавел и оседал в дачном гараже, сводя на нет весь наш обычный летний прогресс, и перекрашивать, перекручивать и переприлаживать приходилось заново. Иногда мне казалось, что папа вовсе и не хотел когда-нибудь наконец поехать на этом чуде советского автопрома. Кажется, ему просто нравился процесс, и то, что гора задач не таяла, его только радовало.

Но в этот раз я стоял на своем: никакой дачи, нет, спасибо. И отделился от обычной нашей тройки, которую мы с родителями образовывали летними выходными, а они больше вопросов и не задавали.

Летом после одиннадцатого класса, едва поступив, я даже не вспоминал про дачу. С вечера пятницы по вечер воскресенья я царствовал в квартире, как мелкий божок. Дружба с новыми лицами требовала вложений, и вкладывался я в нее с охотой. Пивом с девчонками мои новые друзья располагали, а вот хаты у них не было, и тут-то появлялся я. Так и сложилось: что ни выходные, то стук по батареям от разгневанных соседей, а я-то что мог поделать? Я вливался в коллектив.

На следующее лето история повторялась, да и потом — куда деваться. Я был удобным другом, и мне нравилось, что во мне нуждаются. Желания пить по падикам у моих интеллигентных друзей не возникало, да и трешка у моих родителей была роскошная: тусили в гостиной, а если нужно было уединиться — тут и две спальни, и кухня, если уж совсем приперло. Следы еженедельных нашествий я убирал аккуратно и вовремя. Отчасти потому, что не хотел ссориться с родителями, отчасти потому, что пил я немного, и к воскресенью сохранял относительно трезвый разум.

К четвертому курсу большинство ребят уже работало, многие уже давно снимали свои собственные комнаты или даже квартиры, и необходимость в летней хате отпала. Вместе с этим упал и мой престиж. Дружеский кружок вдруг надорвался, и в какой-то момент я вдруг понял, что меня уже давным-давно из него выбросили. Неприятно было осознавать, что вся моя ценность заключалась в жилплощади, да притом и не моей. Мне-то трезвый разум работать не предлагал, да и не хотелось рисковать оценками — вон, Петька из второй вылетел за милую душу, и Богдан из четвертой — скакал с одной пересдачи на другую, а потом и вовсе перестал приходить. Такие перспективы мне не улыбались, и потому я жил себе в комнатке, обклеенной обоями с космическими ракетами и не тужил.

Не тужил до этого лета, когда понял, что по-старому ничего не будет, и из божков меня разжаловали. Скинули с пьедестала, да еще и по осколкам прошлись. Родители из-за погоды о даче и не заикались — ну ее, еще потопнем там вместе с грядками. А мне вдруг подумалось: ну дело же, товарищи, дело! Взял у родителей ключи, сел в электричку и отбыл после экзаменов.

В дороге я вдруг засомневался: дурак я, и нечего там делать, на этой плесневелой даче. Ведь вырос я из детства, не нужно мне было мармеладок из магазина у озера, не хотелось больше плескаться в растянутых плавках, распугивать уток и кидать голыши в пожарный водоем. Не нужно было бегать в панамке с удочками, не хотелось искать пацанов с велосипедами, чтобы укатить в еловый лес, где — уу, страшно! — водятся кабаны и рыси, которых никто никогда не видел. Дача давным-давно потеряла для меня ту ценность, которая так очевидна ребенку. Но из подростков, которые только надкусывали мир, пробовали его как пирожок с незнакомой начинкой, я тоже вырос. Попробовал я уже и пиво, и девок, и в друзьях разочаровался — так что же дальше?

А черт его знает, думал я и смотрел, как льются и завиваются дождевые струи на оконном стекле. Купил вафельный стаканчик у тетки с сумкой-холодильником, послушал про чудо-ножницы, «лучшего друга любого дачника», и задремал. Еле успел выскочить, когда объявили Черное озеро.

Страшновато название было у моей станции, но озеро за железной дорогой, куда стекались все местные купальщики, бывало бурым, ржавым, а иногда — просто серым, но жутко-черным — никогда. В озере ничего страшного не было.

А вот поселок этим летом выглядел уныло. Я снова засомневался, что мне нужно было сюда ехать: как будто не вперед свою фишку продвинул, а выкинул с доски к чертям собачьим. Ну правда же, ну что я забыл на даче, где ни интернета, ни клозета нормального, а спать нужно на плесневелом матрасе, потому что за зиму все отсырело, а просушить еще не успели? В такую-то погоду...

Я шлепал по лужам и разглядывал из-под капюшона морщинистый от мороси пруд у ворот в садоводство, облупленные кружевные карнизы стареньких дачек, глухие заборы вокруг новых коттеджей, от которых улица превратилась в тесный коридор, а у зелененьких елок, которые сплелись ветвями у моей калитки, еще долго стоял и думал: а может, ну его, повернуть прямо сейчас обратно на станцию, да и махнуть взад? Но отодвинул колючую лапу, толкнул створку-скрипучку и сразу решил, что смажу ее подсолнечным маслом — уж оно-то на кухне точно найдется.