Черный соболь

Черный соболь

Ванавара – небольшое село на реке, которая называется Подкаменная Тунгуска. Само название села – спорно. Несомненно только, что название эвенкийское. Старожилы рассказывали о его происхождении по разному. Одни говорили, что раньше горы, расположенные недалеко от села, называли Анэн-варан – «Горы, убивающие встряской». Вдоль побережья реки я и в самом деле обнаружил множество гротов, созданных окаменевшей лавой. Значит, когда-то, очень давно, здесь происходили землетрясения. Видимо, люди винили во всем горы, вот и прозвали их «убийственными». Другие рассказывали, что когда русские впервые стали торговать с жившими возле Подкаменной Тунгуски эвенками, то у одного купца были дети – Иван и Варвара. Охотники звали их на свой манер – Вана, Вара, отсюда и пошло название города. Третьи настаивали на том, что название происходит от слова «обменный пункт» - именно здесь была главная торговая точка, где русские в обмен на муку и оружие выменивали у местного населения «мягкое золото» - пушнину.

О соболях здесь говорили все от мала до велика. Старики вспоминали времена, когда соболя в тайге было много, но люди своей жадностью сгубили его, заставили уходить все дальше и дальше, а потом и совсем сгинуть. Молодые время от времени пытали удачу и приносили пару-тройку шкурок, длиной не больше локтя, рыженьких, с черной опушкой на круглых ушках и кончике хвоста. Старики качали головами и презрительно фыркали. Когда я захотел купить пару шкурок в подарок матери, коллеги посоветовали не тратить деньги на ерунду, а сходить к местному рыболову Вылке. У него, дескать, за те же деньги можно найти соболя гораздо лучше.

Мне показалось странным, что у рыболова могут быть соболиные шкурки, но в указанный дом я все-таки зашел. Вылка жил в добротном русском доме, окруженном высоким забором. На калитке висел электрический звонок, а к окну было приколочено зеркало от автомобиля. Позвонив, я простоял минут десять. Потом хлопнула дверь, раздались шаркающие шаги и калитка приоткрылась ровно настолько, чтобы показать черный круглый глаз под морщинистым веком. Я назвался и сказал, что хотел бы купить шкурку или две. Калитка приоткрылась пошире, и уже два глаза поглядели на меня с интересом. Старуха, открывшая  калитку, была похожа на сморщенное печеное  яблоко. Чертами лица она  напоминала эвенков, только глаза были не узкие, а круглые, как у европейцев, и нос заостренный, словно у лисички. Кивнув, она позвала меня за собой.

Я прошел в дом по плетеным матерчатым коврикам, поглядывая на висевшие вместо вешалок оленьи и лосиные рога. На стене, вопреки всем требованиям закона, висело ружье – старое, но начищенное до блеска. Хозяин сидел у стола, проверяя сеть, и курил сигару собственного производства – трубочку, свернутую из газетного листа, начиненную какой-то корой или травой. Клубы дыма завивались вокруг седой головы.

Выслушав мою просьбу, Вылка кивнул жене, и она сразу притащила в комнату берестяной короб и открыла крышку. Да, эта пушнина не шла ни в какое сравнение с жалкими собольками, которых мне предлагали раньше. Шкурки были черные, как уголь, на некоторых серебром поблескивали седые волоски, отчего мех напоминал темную северную ночь, мерцающую звездами. Каждый соболь был больше полуметра, да еще пышный хвост длиной в две ладони. Вылка пояснил, что темные шкурки – самые ценные, они называются «головками», а те, что сейчас таскает молодежь – «меховые», бросовые, рыжие. Иногда им попадаются «воротовые» - с темной полосой по хребту, но это редкость. Я не смог удержаться, и купил сразу три шкурки, заплатив столько, сколько сказал старик, не торгуясь. Жена его хранила упорное молчанье, только поблескивала на меня своими странными, неэвенкийскими глазами.

- Ты позже приходи, когда глубокий снег выпадет, - посоветовал Вылка. – Жена на охоту пойдет, еще соболей добудет.

- Жена?! – удивился я, уставившись на старуху, которая деловито укладывала оставшиеся шкурки в короб.

Старуха унесла свое богатство в другую комнату и оттуда раздалось ее тихое покашливание.

- Литысь не любит, когда у нас гости, - сказал Вылка. – Купил соболя – и иди себе.

Мне пришлось уйти, и старуха Литысь заперла за мной калитку.

Коллеги посмеялись над моим рассказом о посещении охотника:

- Все знают, что у него жена – оборотень! – пошутил кто-то. – Каждый год с охоты по сто соболей приносит. Говорят, они к ней сами идут, потому что родную кровь чуют!

- И ведь сколько раз ее выследить пытались, чтобы места хорошие узнать, так она как чует, что за ней идут. Раз – и пропала с глаз! Только тонкая цепочка соболиных следов на снегу.

- А зеркало на окне видел? Это для того, чтобы не подходя к окну посмотреть, кто пришел. Они еще решит – открывать или нет.

Смех смехом, а мне стало не по себе от подобных рассказов. Иногда я встречал круглоглазую Литысь в магазине, она покупала сигареты и чай, и всегда здоровался. Она хмурилась и только кивала в ответ, торопясь убраться в свой дом на окраине.  

Тем временем, зима вступала в права, и вскоре зарядили снегопады. Несколько дней снег сыпал, словно небо прохудилось. Мои коллеги предпочитали ходить на работу с зонтиками. Это было забавное зрелище – укутанные в шубы, шали и шарфы, люди брели по улицам с разноцветными зонтами.

Однажды я встретил в магазине не Литысь, а Вылку. Он грелся возле батареи и как будто ждал кого-то. Увидев меня, поздоровался, заговорил о погоде и между делом пригласил в гости – посмотреть новых соболей.

- Заходи, строганину из осетра есть будем, чаю попьем, - пригласил Вылка, а заметив мой неуверенный взгляд, успокоил: - Литысь о тебе хорошее говорила, она не против.

По заведенному у северян правилу, сначала мы ели строганину. Я впервые видел, как ее готовят – на холстине, постеленной на пол. Вылка, обернув рыбий хвост тряпкой, тонко срезал с осетра чешую вместе с кожей, оставив янтарный подкожный жирок, потом настрогал мясо длинными ломтиками, уложив их на деревянную доску. Он научил меня есть строганину правильно – откусывая маленькими кусочками, чтобы не стыли зубы, и запивая водкой.