Чёрный уголь

Чёрный уголь

Я ни одной слезы у мира не просил,

Я проклял кладбища, отвергнул завещанья;

И сам я воронов на тризну пригласил,

Чтоб остов смрадный им предать на растерзанье.

Шарль Бодлер. «Весёлый мертвец».

Зверь ждал. Ждал, когда ночь опустится на город, а холодный дождь наконец, замолчит. Его частая дробь пригвоздила к земле дорожную пыль, а раскаты грома спугнули всех певчих птиц, лишь серые вороны остались кружить в неспокойных небесах. Хоть их перья и намокли, они не могли пропустить пирушку. В воздухе пахло их излюбленным лакомством, и они торопились на ужин, триумфально грая и хлопая тёмными крыльями.

Их домом служила старая заброшенная церковь, накренившаяся к столбам облысевших по осени ясеней. Зверь выждал, чтобы и птицы покинули обитель. Он старался не оставлять следов и никому не попадаться на глаза. Дикий злой зверь чувствовал себя загнанным. Рано или поздно его найдут, только это уже ничего не изменит. По своей природе он давно привык умирать из раза в раз. Он был готов бороться до конца. Уничтожить каждого, кто попытается его остановить или поймать, вот только сейчас зверь смертельно устал. Нужно было скрыться, схорониться хоть ненадолго, чтобы найти в себе сил для новой борьбы. И местом своей будущей берлоги он избрал эту покинутую всеми церковь.

Его мускулистое тело дрожало от холода и напряжения. Сильно хотелось спать, но зверь всё ещё ждал, когда ночь полностью захватит город, и слабые глаза людей не заметят его. Раньше на него и вовсе не обращали внимания, а если и обращали, то тут же пренебрежительно отводили глаза, настолько зверь казался им неприятным и лишним. Но так было до того, как он сорвался с цепи. Теперь они боялись его, а значит – ненавидели. И, пожалуй, ещё сильнее зверь ненавидел всех их.

Он проклинал людей за их благополучие и тяжёлые кошельки. Проклинал за их бедноту и за одиночество. Проклинал за их красивые большие дома с горячим очагом, помогающим согреться в такую отвратную погоду, и проклинал за крошечную койку на чердаке под протекающей крышей. Ему не просто хотелось отрешиться от человечества, он жаждал истребить его.

Первую свою жертву он убил почти случайно. Его жертвой стал стражник. Один из тех, кто держал зверя на цепи и заставлял работать. Однажды он накричал на зверя и тот тотчас потерял голову. Ловкое движение огромных рук свернуло шею, и запах убийства затмил его рассудок. В тот день зверь сбросил свою цепь. Он больше не станет им подчиняться, теперь он будет мстить.

Счёт последующим убийствам он не вёл. Всё происходило как в каком-то лихорадочном сне. Он убивал за улыбки, за слёзы, за то, что они могли позволить себе проявления человечности, коих зверь был лишён.

Последней его жертвой была девушка. Её зверь убил за красоту. За тёмные кудрявые локоны, падающие на голые плечи, за большие карие глаза с длинными ресницами. За лёгкую улыбку тонких красивых губ. За её смуглую гладкую кожу. Убил за тонкие пальцы с острыми ногтями, царапавшие его несуразные неуклюжие лапы, пока он душил её. Зверь держал её крепко, сжимая тонкую лебединую шею в одной кисти, а второй зажимал рот, чтобы не закричала. Она боролась, как только могла, пинала локтями и кусала пальцы, извиваясь всем телом, как маленькая рыбка, выброшенная прибоем на берег. В конце концов, хрупкое тело всё же обмякло, и зверь опустил её. Ворох угольных кудряшек рассыпался по холодной земле. Скоро её положат туда и оставят лежать, засыплют сверху, замуруют эти кудри и чёрные глаза, устремлённые в ночное небо. Рот девушки приоткрылся, словно в порыве поймать глоток воздуха, которого ей так не доставало секунду назад. Тогда зверь разозлился ещё сильнее. Он поймал себе на мысли, что любуется ею, после чего сразу же захотел разбить это красивое лицо. Хотел увидеть её кровь, смешать её с грязью, но так и не смог, сам смутившись этой внутренней перемене. Тогда он поспешил сбежать, оставив девушку на дороге. Утром её найдёт полиция и усилит поиски убийцы. А ещё по его следу отправится вся её семья и будет проклинать зверя. Он прекрасно это понимал и признавал, что вполне этого заслуживает. Только зверь не верил в проклятья. Он верил лишь в то, что его всё равно поймают. Рано или поздно. Таков уж закон жизни, что зверь должен сидеть на цепи.

Но он хотел оттянуть этот момент. Хотел заставить полицию искать его. Зверь огляделся по сторонам одичалым, опасливым взглядом. Он дождался, когда сумерки сомкнуться над землёй и тогда, под гром разгневанных небес, ворвался внутрь старой церкви.

«Интересно, – взвилась первая за долгое время образная мысль в голове зверя, – остался ли бог в этой рухляди? Живёт ли он там, куда много лет не ступала нога священника? Зайдёт ли он туда, где если и есть икона, то лишь под слоем пыли?»

Зверь бесшумно, как призрак прокрался вдоль главного зала и прошмыгнул в помещение, где, должно быть, раньше жили священники.

Дверь осталась незапертая, и ему удалось протиснулся внутрь. От дождей и сырости дерево распухло, и тогда зверь со всей силы ударил по ней плечом, так что та впечаталась в старые, согнувшиеся откосы и прочно застряла в проёме. Зверь поднял с плиточного пола огромную тисовую деревяшку и поместил её между ручкой и стенами дверей, запечатав себя внутри помещения.

«Ну вот. Здесь меня никто не найдёт по крайней мере с неделю. А если к тому времени я ещё буду жив, можно выйти наружу и найти что-нибудь съестное».