Четыре Рождества мистера Стоуна

Четвертое Рождество

Сочельник 1914 года 
Лейтенант стоял посреди хозяйской спальни и тяжелым взглядом смотрел на мистера Стоуна. Тот лежал поперек кровати в сапогах, брюках и мятой рубашке. От его мощного храпа едва не содрогались оконные стекла. 
Слуга хмуро фыркнул, взял ведро, стоявшее у его ног, и с силой выплеснул из него воду на спящего. Тот захлебнулся храпом и с протяжным стоном подорвался с места. Его помятая физиономия казалась на редкость опухшей и густо заросла бородой. С нее теперь по шее сбегали струи. Он выпучил глаза и тяжело дышал. Выглядел Грегори Стоун ужасно, и никто ни за что в эту минуту не узнал бы его из тех, кто знали инженера последние несколько лет. 
- Ты с ума сошел? – хрипло заорал Грег, выругался и зашелся кашлем. 
- Это вы рехнулись! – проворчал Лейтенант. 
- Что? Какого черта я должен просыпаться в мокрой постели? 
- Высушим! А когда вы пьяный – вам все равно, где и как спать, - продолжал ворчать слуга. – Сколько ж можно! На кого похожи стали, черт вас подери! И как только вас ноги носят? Хоть бы памяти отца постыдились! Ваш отец – прекрасный человек, а вы? 
- А я? Ну же, продолжай! Кто я? Какой я? Подлец? Неудачник? Слабак? 
- Болван! – рявкнул Лейтенант. – Подумаешь, работу потеряли. Другую найдете! 
- Другую найду, - повторил Грег и мрачно рассмеялся. Лицо его перекосилось, отчего черты сделались резкими, почти уродливыми. – У меня, кроме этого, ничего уже не осталось. И это забрали тоже. Ирония – все остальное я терял сам, по собственной глупости… 
- Вы мне тут умных слов не говорите, - Лейтенант отбросил, наконец, ведро и упер огромные руки в не менее крупные бока. – Надо было разные умные слова раньше говорить, и не мне, и не здесь. 
Он помолчал, посмотрел на мистера Стоуна исподлобья и выпалил: 
- В церковь ее надо было вести, вот что! 
Грег вздрогнул. Быстро опустил глаза. И медленно проговорил: 
- Я не… я не знал тогда… Надо было. Сейчас говорить не о чем. 
- Ах, не знааали, - противно протянул слуга. – Где уж вам было знать! И про то, каково бедной девочке в любовницах ходить, не знали. И о том, как мне было смотреть на то, что происходит под нашей крышей, не знали. И о том, что девчонку в церковь тащить надо, чтобы она от вас никуда не сбежала, тоже не знали. А теперь что уж? – развел он руками. – Теперь вы ей никто. А были бы мужем – никуда бы не делась. 
И Лейтенант тяжело вздохнул, вспомнив о красивых глазах миссис Финдохти. 
- Ты думаешь, я не кляну себя каждый день за то, что тянул столько времени? Ты думаешь, я не понимаю, что мне нечем самому себе объяснить, отчего так произошло? Ты думаешь, я не чувствую себя подлецом из-за того, что… использовал ее? 
- А что теперь себя клясть? – сказал Лейтенант и зло пробурчал: - Лучше помолитесь, чтобы ей кто посообразительней попался! 
- Майлз! – рявкнул Грег. Он называл слугу по имени только в те моменты, когда бывал особенно зол. Потом спрятал лицо в ладонях и горько проговорил: – Разве мало того, что я молюсь, чтобы она была жива и счастлива? 
- Ну вам, может, в самый раз. Пойди разбери, что в вашей голове творится, - сердито проговорил Лейтенант и, подхватив ведро, вознамерился уходить. – Самый настоящий болван! 
Хуже. Грегори Стоун прекрасно знал, что он хуже самого настоящего болвана. Потому что чувствовал себя мерзавцем. И самое страшное – в то время, когда еще можно было что-то изменить, он не испытывал гадливости от самого себя. Тогда все казалось должным. 
Он отчетливо помнил последнее счастливое утро в своей жизни. В конце июля, когда Эйда была Эйдой, а не Китти Кинселлой, которую он потерял. 
Лето было теплым, но не жарким. Ночами и вовсе кутались в одеяло и прижимались друг к другу. Он проснулся очень рано от того, что услышал, как скрипнула кровать. Приоткрыл один глаз и наткнулся на обворожительно обнаженную спину Эйды – молочно-белую, с торчащими позвонками и острыми лопатками. И причудливым рисунком шрамов, самый крупный и широкий из которых уходил по плечу к ключице. Мгновение, и спину закрыла сорочка. Эйда стеснялась обнажаться при свете. Будто бы он не ощущал неровность кожи ладонями, когда ласкал ее. И удивлялся себе – не находя в этом ничего уродливого. Лишь следствие жестокости, а жестокости Грег не выносил. И это тоже неуловимо привязывало его к ней. 
- Еще очень рано, - лениво протянул он. – Спала бы. 
Эйда оглянулась, с улыбкой посмотрела на него и упрямо мотнула головой. 
- Надо завтрак приготовить, - поднявшись с кровати, она надевала юбку. – И Лейтенант скоро встанет. 
- Лейтенант явился под утро. Теперь до обеда будет отсыпаться. Бакалейщица – дама требовательная, - хохотнул он, наслаждаясь созерцанием ее вспыхнувших щечек. 
- Пусть. Вас кормить нужно, - она сунула ноги в домашние башмаки и вышмыгнула из хозяйской спальни. 
Проводив ее взглядом, Грег откинулся назад на подушку и закрыл глаза. Через несколько минут он снова спал. И правда, было очень рано. 
Все эти месяцы с памятной новогодней ночи, когда Эйда впервые разделила с ним постель, он пребывал в странном состоянии совершенного удовлетворения и довольства собой, находясь в согласии с миром вокруг себя и, главное, с Эйдой. Днями он был мистером Стоуном, инженером на верфи «Маккензи шипбилдинг», не последним и очень уважаемым человеком в Честере. Ночами он становился Грегом, спавшим с собственной кухаркой. Собственно, такое разграничение в их отношениях его устраивало, но предложено оно было самой Эйдой в их первое же утро, когда он, проснувшись в одиночестве, спустился вниз и нашел ее у большого кухонного стола, разделывавшую кролика. Она обращалась к нему «сэр» и вела себя, как обычно. Но с того дня за редким исключением неизменно приходила в его комнату, едва все разбредались спать. Ночами они становились просто влюбленными друг в друга мужчину и женщину, которых связывала не только страсть, но и странная дружба, возможная лишь между самыми близкими людьми. 
Слухи о том, что он состоит с кухаркой в связи, давно уже перестали кого-то интересовать. Забавно, когда они шумели по Честеру, Стоун держал ее из жалости, испытывая нежность и чувство ответственности за ее судьбу. Когда шум утих, и снова заговорили о том, когда же он женится на мисс Полли Маккензи, раз уж кухарка за столько времени не понесла, и начался его роман с Эйдой. Как это часто бывает, все это было несвоевременным. Ночами с этой девочкой он забывал о том, что мучит его днем. 
Когда Грегори снова распахнул глаза, часы показывали уже восемь утра. А по дому разливался восхитительный запах выпечки. Он встал, неторопливо оделся и умылся. Сбрил заметно отросшую щетину. И спустился вниз. 
Лейтенант сидел в коридоре и сосредоточенно читал газету. Грегори отправился в гостиную, где Эйда накрывала на стол. 
- Доброе утро, Эйда, - громко произнес Грег и, не удержавшись, ущипнул ее за зад – пока Лейтенант занят. 
Она беззвучно охнула и озорно сверкнула глазами. 
- Доброе, мистер Стоун. Если еще что-то понадобиться – зовите. 
И скрылась за портьерой. От привычки смотреть, как он ест, Эйда так и не избавилась, испытывая в эти минуты нежность и счастье, отдававшиеся в сердце и кончиках пальцев. Странное волнение испытывал и он, прекрасно зная, что она смотрит. И невольно посмеиваясь про себя. Он читал газету, хмурился от тревожных новостей из Старого света, и все-таки внутри себя он смеялся. 
Окончив завтракать, крикнул: «Эйда, ты совершенствуешься!» Прекрасно при этом зная, что она сейчас должна прыснуть в кулачок. Она всегда так смеялась, чтобы ее не услышали. 
После вышел в коридор, где все еще сидел Лейтенант, и спросил: 
- А ты-то что такой хмурый? 
- На верфи неспокойно, - ответил слуга озабоченно. – Жалование задерживают, подстрекатели о трейд-юнионах твердят. И вообще, слухи разные ходят. 
Это было именно тем, о чем Грегори слышать не хотел бы. Но приходилось. Жалования на верфи никто не видел больше месяца. Дуглас ходил мрачнее тучи. Стоун продолжал работать с чертежами. 
- Они не посмеют, - сказал Грег. 
- Отчего бы им не посметь? – уныло пробормотал Лейтенант и почесал всей пятерней небритый подбородок. – У многих семьи. Они доведены до отчаяния. 
Грегори кивнул, прекрасно понимая, что слуга прав, и сказал: 
- Думаю, мистер Маккензи обо всем осведомлен. И найдет решение. 
С этими словами он надел шляпу и отправился на верфь, мимолетно подумав, что именно сейчас совершенно никуда не хочет идти. В его голове медленно ворочались мысли о том, что, ему осточертело слышать «сэр», когда он хочет, чтобы она звала его Грегом не только в спальне. Полгода – большой срок для случайной связи. А то, что Эйда – не случайна в его жизни, он понимал отчетливо. Но нужно быть сумасшедшим, чтобы жениться на полуграмотной кухарке. А жить с ней так, как живет он, унизительно для них обоих. 
Разумеется, можно жениться на ней тайно, в другом городе. Так, чтобы для окружающих все оставалось, как есть. Но в этом тоже не было никакого смысла. Для Эйды, вероятно, не было. Но, во всяком случае, так он мог бы обеспечить ее будущее, если бы с ним что-то произошло. И все-таки… это было нечестно. И не решило бы главного. Она по-прежнему называла бы его этим невыносимым словом «сэр». 
Из глубокой задумчивости его вывел незнакомый мужской голос, обращавшийся явно к нему – из экипажа, следовавшего за ним уже некоторое время, который он бы непременно заметил, если бы не был столь озадачен. 
- Мистер Стоун, полагаю? 
Грег обернулся. Мужчина средних лет, сидевший в экипаже, носил усы и дорогой костюм. Он коснулся рукой поля шляпы, чуть приподнимая ее, и небрежно кивнул. 
- Он самый, - ответил Грег. – Мы не представлены… С кем имею честь?.. 
- Майкл Ирвинг, - он открыл дверцу своего экипажа. – Полагаю, вы понимаете… Нам нужно поговорить. 
Некоторое время Грег молчал, снова рассматривая незнакомца, о котором столько слышал в последние годы. Потом подошел ближе к экипажу, медленно сказал: 
- Вам нужно поговорить, мистер Ирвинг. 
Но все же сел. 
Ирвинг усмехнулся. 
- У меня к вам предложение, выгодное для нас двоих. Потому этот разговор нужен нам, - он стукнул тростью в стенку экипажа. – Я подвезу вас на верфь, не возражаете? Вы же туда направлялись? 
- Туда, - согласился Грег. – В чем же состоит ваше предложение? 
- Я предлагаю вам работу у нас, - без обиняков заявил мистер Ирвинг. 
- Но у меня есть работа. 
- Возьмите расчет. 
- Может быть, я недостаточно догадлив, но искренно не понимаю зачем. 
- У нас вы будете иметь больше возможностей. 
- Вы полагаете допустимым оставить людей, которым нужен и которые возлагали на тебя большие надежды, которые считают тебя другом, ради бо́льших возможностей? 
- Как знаете, мистер Стоун, - голос мистера Ирвинга стал сдержанным. В глазах его появилась насмешка. – Сохраняя преданность чему-либо можно остаться и вовсе без всего. А в вашем случае – без работы. 
- С чего бы вдруг? Люди ценят преданность. 
- У вас еще будет шанс убедиться в обратном, мистер Стоун. И помните, я никогда не предлагаю дважды, - Ирвинг помолчал, глядя на доки, проплывающие за окном. – Вы не можете не понимать, что у «Маккензи шипбилдинг» нет будущего. У верфи уже проблемы. Покупателей у вас нет. Рабочие бедствуют. 
- Вы же знаете, почему так происходит, мистер Ирвинг. Сложно конкурировать с тем, кто обложил тебя со всех сторон. Но мы что-нибудь придумаем. 
- Скоро вы убедитесь и в тщетности своих надежд тоже, - мистер Ирвинг снова ударил тростью в стенку экипажа, и он остановился. – Хорошего дня, мистер Стоун. 
- И вам тоже хорошего дня. 
Выйдя из экипажа, Грег опять кивнул в знак прощания и негромко выдохнул, когда экипаж уехал. 
После этого он отправился к докам. Они были пусты. Рабочие сидели на пирсе, свесив ноги, и хмуро приветствовали Стоуна кивками головы. Они щурились от яркого солнца и выглядели суровыми. «Эмма», новый корабль, на который в «Маккензи шипбилдинг» возлагали надежды, одиноко возвышалась впереди, но никто не спешил к ней. Что это означало, Грег и сам слишком хорошо понимал. Потому, ни слова не говоря, отправился в контору, к Маккензи. 
- Вы видите, что происходит? – рявкнул он с порога вместо приветствия. 
Тот мрачно посмотрел на него и ответил: 
- Вижу, но мне нечем платить. Заказов у нас нет. 
- Есть «Эмма»! – горячо воскликнул Грегори. – Есть мои чертежи, которые, вы сами это знаете, превосходят все, что мы строили до этого. И превосходят все, построенное Ирвингом. И заказчиков мы сможем найти. Все лучше, чем ждать, когда пойдем ко дну. 
- Нет покупателей, - развел руками Маккензи. – «Эмму» отказались выкупать. Старый Лиланд скончался в мае. Лиланд-младший продает компанию и уезжает из страны. 
- Найдем другого покупателя. Перебьемся мелкими заказами. Возьмем судна на ремонт. Иначе верфь станет. И станет навсегда, Дуглас. 
- Верфь станет… - повторил Маккензи. – Черт побери, Стоун, я пытаюсь… 
- Пока вы пытаетесь, люди голодают! Вы знаете, что происходит в ваших же доках? Они молчат. Это забастовка, вы же видите. За забастовкой неизменно следуют беспорядки. И мы должны найти, как это предотвратить. Не сегодня, так завтра начнется война. А война – это новые заказы и возможности, вы же это понимаете. 
Маккензи горько рассмеялся. 
- Королевский флот обратится к таким, как Ирвинги. У нас всего один стапель, в то время как у них… - он махнул рукой. 
Грегори тяжело выдохнул и подошел ближе, к самому столу, за которым сидел Дуглас, уперся руками в столешницу и, глядя в глаза хозяину, проговорил: 
- У вас есть стапель, куча голодных рабочих, я с моим, смею надеяться, талантом и личные средства – ваши так же, как и мои. С этим можно что-нибудь придумать. И я не приму поражения тогда, когда есть хоть малейшая надежда. Потому что мне дорого то, что я делаю. И потому что мне дороги вы. Нам никогда не соперничать с Ирвингами, но мы останемся на плаву. 
- Я должен думать еще и о своей семье, - сказал Маккензи. – Ты не знаешь, что это такое, а я не имею права неразумно разбрасываться средствами. 
- Но вы в ответе и за тех людей, что на вас работают! Теперь особенно! 
- Не смей меня упрекать! – Маккензи ударил по столу кулаком и вскочил на ноги. – Я все знаю. И делаю все, что в моих силах. 
- Но этого мало! А значит, не все! Мы должны изыскать средства и достроить «Эмму». Найти на нее покупателя и искать дальше. Иначе все теряет смысл. Мы уже упустили момент, когда нужно было расширяться и действовать наверняка. Теперь придется рисковать. Но у нас нет другого выхода. Иначе мы потеряем верфь. Я готов рискнуть, Дуглас. 
- Мне надо подумать, - ответил Маккензи, снова располагаясь в своем кресле. 
- И желательно быстро. Потому что у нас нет времени, - заявил Грег и вышел прочь из кабинета. 
День был не очень теплый. Ветер трепал полы пиджака. Стоун поморщился и снова направился к пирсу. Там теперь уже никого не было. Доки тоже по-прежнему пустовали. Эта тишина казалась зловещей. И она медленно убивала в нем веру в то, что все это не навсегда. Видит бог, он любил это место. И любил людей, которые здесь работали. Верфь Дугласа Маккензи значила для него слишком много, чтобы спокойно уйти. Это была и его верфь тоже. Четыре с половиной процента и его собственная душа – не самый плохой обмен в данном случае. Работа здесь открыла ему его самого, каким он не знал себя. Дала ему ощущение значимости и предназначения. И видеть теперь, как все рушится, было выше его сил. Повлиять на это Грегори Стоун не мог. Он мог мало. Это он знал. Но никогда до этого дня не догадывался, что настолько мало. 
Домой он тоже возвращался пешком в надежде отвлечься, но выходило плохо. Помимо прочих черт его характера, в нем была еще непреодолимая потребность в самобичевании. Если бы хоть полгода назад он приложил все силы к тому, чтобы убедить Маккензи строить новое судно по последним чертежам, то теперь все могло быть иначе. Но Грег оставил попытки после гибели сварщиков и механика Мюррея. Стало недосуг. Что ж… зато теперь досуг, похоже, станет постоянным. 
Грег невесело усмехнулся, но усмешка стерлась с его губ, когда в толпе людей на улице он заметил шагающую деловитой походкой Эйду в темном платье и шляпке, в каких она обычно ходила на занятия – теперь кухарка стала брать уроки, оплачивая их из собственного жалования. Грегори приостановился, наблюдая за ней – она явно спешила, мчась по улице без оглядки. И, что самое странное, вместе с ней в том же направлении шли несколько рабочих с верфи Маккензи. Собственно, если присмотреться, очень многие по улице направлялись… к зданию школы, скрываясь за ее дверью. Это казалось тем более странным, что время было рабочее. Грег, прищурившись, смотрел, как Эйда кивает некоторым из прохожих, будто знакомым, поднимается на крыльцо и так же входит в здание, как и другие. Сжав зубы так, что заходили желваки, Стоун решительно направился следом, догадываясь, в чем может быть здесь дело. 
И оказался прав. 
В небольшом холле было шумно, душно и накурено. Рабочие стояли отдельными группами, но все внимательно слушали коренастого молодого мужчину со светлыми волосами и блестящими глазами. Одет он был неопрятно – мятые брюки, сомнительной чистоты рубашка и видавшая виды рабочая куртка. Но, кажется, никто не обращал на это внимания, вслушиваясь в его слова. 
- Вы должны потребовать свое, честно заработанное, - говорил он, и голос его громко отражался от высокого потолка. – Все вместе вы представляете огромную силу, надо лишь правильно ею воспользоваться. Ради своих матерей и жен, ради своих детей вы должны заявить права и заговорить так, чтобы вас услышали. 
Он обвел взглядом присутствующих и вдруг выбросил вперед руку, указывая прямо на Грегори. 
- Спросите у него! Спросите у него обо всем, что вас волнует. 
Стоуна чуть качнуло, будто бы его ткнули в грудь. Но он остался стоять на месте, медленно оглядываясь по сторонам, разыскивая глазами Эйду. 
- Спрашивайте, - разрешил он, невольно усмехаясь мысли, за какие такие права собралась здесь бороться его собственная кухарка. 
- Мистер Стоун, - услышал он из толпы, - так как? Акционеры, собираются нам платить или нет? Уже месяц мы работаем без жалованья. 
- Ситуация сложная, - сдержанно ответил Грег. – Ирвинги отбили почти все заказы. 
- Нашим семьям тоже нелегко, - послышалось с другой стороны. 
- Мы делаем все возможное, чтобы возобновить выплаты. А с вашей стороны было бы любезно возобновить работу. Если ныне строящееся судно достроено не будет, то нам нечего будет продавать. А значит, и денег не будет. Вы лишитесь работы на долгосрочную перспективу. 
Эйда сидела рядом с миссис Финдохти, присутствовавшей здесь же, на скамье у окна и отводила взгляд, чувствуя себя так, словно Грегори застал ее за чем-то неприличным. 
- Если вы не выплатите нам то, что причитается, - снова заговорил кто-то из рабочих, - мы не выйдем на работу. 
Толпа согласно загудела. 
- Я не обещаю вам, что станет легче сию минуту! – перекрывая гул рабочих, закричал Грег. – Как и не обещаю, что вообще станет легче! Я лишь прошу поверить мне в том, что мы делаем все возможное, для нашего общего благополучия. И прошу выйти на работу тех, кто мне верит. И кто готов в это сложное время оставаться с нами, потому что иначе не будет ни нас, ни вас. Вы видите, что происходит с верфями по всему побережью? Ирвинги вытесняют всех нас, лишают возможности конкурировать с ними, подводят к банкротству и выкупают за бесценок. А потом увольняют половину рабочих и оставшимся платят гроши. Мы пока еще держимся. Рабочие «Маккензи шипбилдинг» - наша плоть и кровь. Если вы предадите нас, то вскоре многие из вас останутся вообще без работы и без надежды! 
- А теперь мы без еды и денег! 
- Чем нам платить за жилье? 
- Мой кузен работает у Ирвингов на верфи в Малгрейве – и не жалуется! 
Выкрики раздавались теперь со всех сторон. Эйда металась взглядом по рассерженной толпе рабочих, пока не остановила его на мистере Стоуне. В это мгновение и он увидел ее. Взгляд его вспыхнул. И тут же погас – он явно удерживал себя от того, чтобы ринуться немедленно к ней. 
- А скольких в том же Малгрейве уволили? – рявкнул Грег. – Ему повезло, он оказался тем счастливчиком, который удержал свое место. И спросите его на досуге, сколько платили прежние хозяева, до Ирвингов. – Грег замолчал и снова посмотрел на Эйду. – Прошу прощения, но я вынужден покинуть вас. Я пришел забрать свою кухарку, а вовсе не участвовать в вашем собрании. Что я имел сказать, я сказал. А решать – это каждый должен делать сам. Аделаида! 
Эйда вздрогнула от его окрика и поднялась со скамьи, но осталась стоять на месте, взволнованно переминая в руках ткань юбки. Грег вздохнул и устремился сквозь толпу к ней, взял ее ладонь и на глазах присутствовавших, а их было немало, повел ее к выходу. Эйда не сопротивлялась и покорно шла рядом по ступенькам, а потом и по улице. Так они и молчали до самого дома. Но едва оказавшись за порогом, Грегори отпустил ее руку для того, чтобы тут же схватить за плечи и слегка встряхнуть. 
- Ну и что все это было, позволь узнать? Какого черта? 
Впрочем, эта встряска лишь рассердила девушку. 
- А что, я не имею права? – недовольно спросила она. 
- Не имеешь! На это – не имеешь! Я не хочу говорить о том, что все это собрание направлено против меня и против тех, кого я люблю. Но это, в конце концов, еще и опасно. Или ты не знаешь, чем иногда заканчиваются такие сборища, когда эти люди, взбесившись, идут крушить, что под руку попадется? 
- Крушить я бы ничего не пошла, - огрызнулась Эйда. – А знать, что происходит в городе, я имею право, потому что я здесь живу! 
- Тебе мало болтовни Лейтенанта, торговок с рынка и твоей учительницы? Обязательно посещать места, где ненароком могут шею свернуть, как цыпленку? Или расценить твое присутствие там как удар по мне? 
- Я не стану перед вами оправдываться, - упрямо заявила девушка и скрестила на груди руки. Глаза ее сверкали из-под шляпки зло и обиженно. 
- А мне не нужны твои оправдания! – возмутился Грег. – Я рассчитывал, что в твоей голове имеется хоть немного ума! 
- Распотрошить курицу – много ума не надо. 
- Я запрещаю тебе бывать на этих собраниях, ясно? 
- Вы не можете мне ничего запретить, - фыркнула Эйда. 
- Еще как могу! Ты живешь в моем доме и получаешь у меня жалование! 
Она на мгновение осеклась, раздумывая, что ответить. 
- Да, сэр, - послушно кивнула девушка и спросила: - Ужинать будете? 
- Не смей разговаривать со мной так, будто это я тебя обидел! 
- Да, сэр. 
Не взглянув больше на хозяина, Эйда скрылась на кухне. Грег расслышал, как хлопнула дверь, и прижал руку ко лбу. Голова раскалывалась. День, и впрямь, выдался безумным. И Грег самолично увенчал его ссорой с кухаркой. 
- Эйда! – крикнул Грег, но, не дождавшись ответа, добавил: - Я не буду ужинать! 
После чего отправился в свою комнату. 
Читать не получалось. Мысли то и дело возвращались ко всему сделанному и сказанному. Он прекрасно отдавал себе отчет в том, что его уход с собрания рабочих больше всего напоминал бегство. А убегать Грегори ненавидел. Но что ему оставалось? Конечно, они не бросились бы на него с кулаками. Какими-то остатками их уважения он все еще пользовался. Но что он должен им обещать, если от него ничего не зависело? Если бы он мог хоть что-нибудь, то немедленно сказал бы: «Ребята! Завтра вы все будете с деньгами и с работой!» 
Но он даже мыслей Дугласа Маккензи по этому поводу не знал. 
Присутствие же Эйды на этом собрании совершенно выбило у него из-под ног почву. Это было похоже на что-то вроде предательства, хотя Грег и отдавал себе отчет в том, что она и в мыслях не имела его предавать. Ее чертова любознательность! А ему оставалось сходить с ума, гадая, что случилось бы, начни эти парни беспорядки теперь же. Ведь и она могла пострадать. Даже если не от рук рабочих, то наверняка прислали бы отряд конной полиции, чтобы всех разогнать. И все это могло окончиться для нее не самым лучшим образом. 
Грег лег спать рано, куда раньше обычного. И ворочался в постели, размышляя о том, что сказал ей, вернувшись домой. Отвратительно. Никогда он не проронил бы подобных слов, не будь так взбешен. Никогда и ни за что. И то, что Эйда не на шутку обиделась, стало ясно довольно скоро. Она так и не пришла в ту ночь в его комнату. Засыпал он с мыслью, что все это никуда не годится. И ему давно стоило изменить ее положение в доме. В конце концов, они, по сути, уже теперь муж и жена. Нужно лишь это оформить документально. Или в церкви – как ей больше нравится. 
Утром следующего дня они поговорить не успели. Лейтенант сообщил, что Эйда отправилась на рынок за овощами. Когда же вечером Грег вернулся с верфи, которая по-прежнему стояла, хотя несколько рабочих, поверивших ему, явились все же в доки, Эйды уже не было. Потому что для нее этот день сложился еще хуже предыдущего. 
И девушка искренно полагала этот день в конце июля 1914 года самым ужасным в своей жизни, даже хуже того декабрьского вечера, когда мистер Стоун нашел ее полумертвой на берегу Мельничной бухты. 
Ночь она провела в своей комнатке на чердаке. Она безудержно плакала, когда вспоминала, как он указал кухарке на место в доме инженера с верфи. И прятала лицо в подушке, чтобы рыданий ее не было слышно в доме. Когда же Эйда немного успокаивалась, то ей тут же становилось стыдно, что она была на собрании в городской школе. Она попала туда по просьбе миссис Финдохти пойти вместе с ней. 
«Почему вы не попросите Лейтенанта?» - улыбнулась Эйда просьбе бакалейщицы. 
«И как это будет выглядеть, если он придет на собрание в защите прав моего старшего сына?» – резко спросила женщина. 
Фрэнки Финдохти вот уже несколько месяцев трудился на верфи Маккензи. 
«Что, по-твоему, скажут на это в городе?» 
Эйда лишь пожала плечами. Ей ли не знать, как болтают. Но какое это имело значение, если дома ты ждешь самого лучшего на свете человека. И ночь проводишь с ним под одним одеялом, прижавшись к его горячему телу. 
«О чем ты думаешь, девочка? – не раз ворчала бакалейщица. – А если понесешь, что делать станешь? Кому ты будешь нужна? Кто о тебе позаботится?» 
На бесчисленные вопросы миссис Финдохти у Эйды не было ответов. Она отмалчивалась, не зная мыслей Грегори по этому поводу, но верила, что он относится ко всему так же как она. И была еще Полли Маккензи, о которой Эйда никогда не решалась спросить. 
А сегодня вечером он подумал, что она может пойти против него. Сегодня вечером оказалось, что мистеру Стоуну лишь холодно в одинокой постели, а глупая кухарка удачно подвернулась под руку, чтобы скоротать время до свадьбы с мисс Маккензи. И слезы снова начинали течь из покрасневших глаз по щекам Эйды. 
Под утро она забылась беспокойным сном, но на рассвете мысли ее были не такими мрачными, как накануне. На всякий случай решив не попадаться поутру на глаза Грегори, она быстро умылась, приготовила скорый завтрак и ушла из дома. 
День обещал быть теплым и солнечным. Эйда, стремясь унять свои чувства, долго гуляла в гавани, прежде чем отправиться на рынок. Там она обстоятельно общалась с каждой знакомой торговкой. О чем – придумывать не приходилось, событий в городе было предостаточно. Это позволило бы вернуться домой попозже, чтобы мистер Стоун уже ушел на работу. А к вечеру все могло бы выглядеть совсем иначе, чем вчера. 
Когда же она, распрощавшись со всеми, отправилась домой, случилось то, что она надеялась, никогда не случиться, и что перевернуло всю ее уверенность в своих дальнейших намерениях. 
На рыночной площади Эйда увидела отца. 
Ферма Гринсборо мистера Кинселлы располагалась на пологих берегах одной из многочисленных бухт Махони-бэй. Китти никогда не была любимицей в своей большой семье. И отец, вдовевший много лет, не скрываясь, мечтал о дне, когда сможет продать дочку кому-нибудь из соседей, и неплохо бы подороже. Он поколачивал ее по делу и без, полагая в том воспитание послушной дочери в настоящем и жены в будущем. 
Ей было шестнадцать, когда отец сторговался с мистером Смитом, который был втрое старше девушки и владел огромной фермой в соседнем графстве. В доме разразился жуткий скандал. Китти наотрез отказалась, за что была бита отцом до полусмерти. 
Эйда слабо помнила, как добралась до берега, как заходила в воду, не сопротивляясь ледяным волнам, норовящим сбить ее с ног… А потом ее выбросило на песок Мельничной бухты… но этого она уже, и правда, не помнила. 
Отец, расспрашивающий прохожих, заставил Эйду броситься прочь с площади. Решение явилось само собой. Единственное, какое могло быть. Отец не должен ее найти, а мистер Стоун сэкономит на жаловании. Просто. Проще, чем жарить бекон, чтобы не сжечь его. 
Собираться ей было недолго. Все необходимое и скромная сумма накопленных денег легко уместились в небольшой сумке, хранящейся в чулане. Но самым сложным оказалось сделать последний шаг через порог дома, в котором она провела столько дней, каждый из которых ей был дорог. Ей так долго казалось, что она была счастлива и нужна в этом месте. Прозрение наступило неожиданно, быстро и больно. 
Она отчаянным движением поправила на голове шляпку и захлопнула за собой дверь. 
Грегори вернулся вечером, через несколько часов после ее ухода. И уже больше ее не нашел. Ни в тот день, ни на следующий. Ни через неделю, ни через месяц. Он метался по городу в поисках Эйды. Обращался к шефу полиции, чтобы объявить ее в розыск. Объездил ближайшие деревни в надежде, что где-нибудь появилась молоденькая кухарка по имени Аделаида Джонс – ее записали на эту фамилию в те первые дни, когда нашли. Лейтенант сбился с ног, обивая чужие пороги. Но Эйда пропала без следа. 
Лишь через три дня после ее пропажи в дом инженера Стоуна явился незнакомец, представившийся Питером Кинселлой, отцом Китти Кинселлы. И потребовал у Стоуна либо вернуть дочь, украденную с фермы два с половиной года назад и, наконец, найденную здесь, под чужим именем в доме растлителя, либо уплатить пять сотен долларов – за девственницу годная цена. Тогда Грег думал, что не остановится и убьет его. Убьет человека, оставившего шрамы на белой спине единственной женщины, которую он в своей жизни любил… Потом ворвался Лейтенант, вырвал Кинселлу из рук мистера Стоуна, сжимавшего его шею. И выгнал того прочь. Больше их не беспокоили. И они продолжали повсюду искать Эйду, будто бы это могло хоть что-нибудь изменить на свете. 
Начало войны и вступление в нее Британской империи прошло мимо Грега. 
Он доводил себя до изнеможения каторжной работой, лишь бы не думать о том, что произошло, и как жить дальше. Они все-таки достроили «Эмму». И смогли ее продать. Это позволило им продержаться до зимы. 
А перед Рождеством он потерял даже это. 
Однажды вечером, когда за окном порхал снег, а в домах готовились забивать скотину на праздники, Дуглас Маккензи пригласил его в свой кабинет, плеснул виски и, протягивая инженеру бокал, сказал: 
- «Маккензи шипбилдинг» больше не нуждается в ваших услугах, мистер Стоун. 
Грег механически взял бокал из рук Дугласа и замер, не донеся его до рта. 
- Что это значит? 
- Полагаю, ты единственный во всем Честере не знаешь, что Полли вышла замуж за младшего Ирвинга, - усмехнулся Маккензи. 
Усмехнулся и Грег. О свадьбе он действительно не слышал. Последние месяцы они совсем не общались. И бо́льшую часть времени он проводил либо на верфи, либо пил в одиночестве в своем доме. Превратился в отшельника. С той минуты, как он понял, что Эйду никогда больше не увидит, все в мире перестало иметь смысл. Хотя о поездках Маккензи в Галифакс он все-таки знал. Но не интересовался целью этих поездок. В конечном счете, они стали чужими людьми. 
- Значит, вы все-таки нашли выход, который вас устроил и обезопасил… - медленно произнес Грег. 
Маккензи кивнул. 
- Теперь есть общее семейное дело. Моя верфь стала частью империи Ирвингов. Но тебя они видеть не желают, - он отпил виски и продолжил: - Я выкуплю твои акции, Грег. Дам за них хорошую цену. 
- И, в конечном счете, все было зря… Вы знаете, что летом он хотел переманить меня к себе, но я остался? 
- И чего ты теперь ждешь от меня? 
- Я давно уже ничего не жду от вас. Четыре с половиной процента акций – тот максимум, с которым вы готовы были расстаться. Я не ропщу. Я уступлю вам их по той цене, какую вы предложите. Но лучше бы вы купили их с самого начала, три года назад. 
- Но и ты мог отказаться. 
- Каждый из нас питал свои надежды, Дуглас. И мое, и ваше решение оказалось ошибочным, - он быстро осушил бокал с бренди и встал на ноги. – Это все, что вы имели мне сообщить? 
- Да. Мой адвокат свяжется с тобой, Грегори, - мистер Маккензи протянул ему руку на прощание. – Ты хороший парень и всегда мне нравился. Но порой слишком витаешь в облаках, не замечая жизни вокруг себя. 
- Как скажете, - улыбнулся Грег, пожимая руку теперь уже точно бывшего хозяина и друга. – После оформления сделки я уеду из города и освобожу ваш дом. 
Маккензи лишь махнул рукой. 
Чего стоило Стоуну сдержаться, чтобы не выплеснуть бушевавшую в нем ярость прямо там, в конторе, одному богу известно. Но едва дойдя до дома, он с потрясающим воображение упорством бросился превращать себя в животное. 
Он пил. Пил днями напролет и почти ничего не ел. Это продолжалось до самого Сочельника, когда Лейтенант окатил его водой из ведра. Никогда прежде Грегори Стоун не чувствовал себя настолько беспомощным. 
Он потерял все, что у него было, все, ради чего жил. Но то, что случилось с «Маккензи шипбилдинг» оставалось на совести ее хозяина. То, что случилось с Эйдой – на его и только на его совести. И теперь это, жившее в нем каждую минуту, навалилось с новой силой, не оставляя возможности даже вздохнуть.