Читать не вредно

Читать не вредно

Сёма плелся по аллее парка. Носки ботинок с легким шуршанием загребали опавшую листву, в изобилии усеявшую асфальт.

Осень вокруг уже вполне вступила в свои права. Смелым живописцем забрызгала она мольберт природы яркими, неведомыми избалованному лету, красками. Вдалеке, принарядившись в желтую парчу, коротали вечер кудрявые подростки-липы. То здесь, то там, охраняя их от дерзких посягательств проказника ветра высились кряжистые, отливающие медью доспехов, караульные дубы. Совсем рядом полыхали багряными резными листьями красавцы клены. Робко, по-девичьи сдержанно им пытались вторить рябины, да проплывая мимо, окруженные благородным золотистым сиянием, осеняли округу березы.

И всё увядающее великолепие бросало отчаянный вызов свинцовой хмари, коварно заполучившей власть над вчера еще лазорево–беспечным, а сегодня застывающим на глазах серыми расплывчатыми потеками, небом.

Но Семену не было дела до вечной битвы света и тьмы.

Его воображение занимало другое. А именно то, что случится, когда придется ему пересечь порог родимого дома. Нельзя же вечно бродить по петляющим среди деревьев дорожкам парка.

"Вот ведь проклятущая школа! Никакой от нее пользы! Один только вред!

Ну что в том, что не знаю я закон Ома? Что его, закон, на хлеб намазывать? Или на руки вместо перчаток одевать?

Или, может быть, алгебра сможет сама собой доставить кого "из пункта А в пункт Б?" Нет, не сможет? Слабо ей? Правильно, слабо. А вот "бумер" соседа Викентьича может. Хоть в "Б", хоть в "В", хоть даже и в "Ц"! И наука соседу вовсе без надобности! Чтоб ключ зажигания в замке повернуть, тут семи пядей во лбу наращивать не треба!

А литераторша со своим "образом матери"! Так это ж вообще! Апофигей! Держите меня семеро! Чую я через часик-другой образ этот самый как врежет ремнем мне по заднице! Не объяснишь ведь, что двойки все не по делу. Так, насели просто разом на человека. Всей воспитательной бандой! Да сам Илья Муромец оплошал бы! Он с Соловьем-разбойником-то едва-едва справился. А тут таких соловьев ажно пятеро! И каждый по гусаку влепил! Хорошо хоть последним уроком труды были! Там всё ясно. Поставил Борис Аркадьич за станок столярный – и только стружка у меня в стороны полетела! Через десять минут невзрачная заготовка превратилась в фигуристую табуретную ножку. Димусик-ботаник и Антоша-очкарик до конца урока маялись. А глянуть чего у них вышло– смех один! А ко мне как Аркадьич подошел – только очки на лоб сдвинул, да головой покачал. А все хорошисты-отличники ахнули! Еще бы, тут тебе ни Пушкин с лицея, ни Катерина с обрыва не поможет! Тута самому нужно. Ручками. Языком туда-сюда мотать – не мешки ворочать!

Правда, ни мешки ворочая, ни на заводе у станка вкалывая, на "бумер" не заработаешь...

Да и сдался он мне, "бумер" этот! Вон пацаны во дворе не парятся! Забили на учебу конкретно. Прошлой весной прикол – зубрилы в классах душных сидят, над книжками изнывают-колбасятся. Ну не стукнутые? А я всю неделю с дворовыми то на рыбалку, то в киношку. А то и просто – на карьер. Там балаган сами сколотили из досок бросовых. У тех, кто помладше, по утрам игры-бегалки, а мы – то в картишки перекинемся, а то и пивка прикупим, если деньга в кармане зазвенит ненароком. Вот это жизнь! Все по-серьезному. По-взрослому.

А тут на тебе. Учеба долбаная! Мало того, что как пень дурной за партой опостылевшей день за днем загибаешься, время теряешь! Так еще и двойки. Пять штук за день!

Сема вновь вернулся к воспоминаниям о минувшей весне. Хорошо было! Правда, досталось от мамки потом тоже не хило. Совсем-совсем по-взрослому. Особенно – за пиво. Перспектива близкого повторения жизненного урока привела подростка в отчаяние. Мамка не гляди, что тихая да ласковая, а как пороть – так неумолимая и беспощадная.

А! Да гори оно синим пламенем! Семь бед – один ответ!"

Сёма в порыве гнева сбросил сумку с плеча. Сноровисто чиркнула застежка молнии. Мальчик решительно перевернул торбу – и на асфальт посыпались, беспомощно раскрывая страницы на лету, учебники.

Бац – и кирпичик физики исчез под лапами молодой, невысокой елки.

Шлеп – и томик литературы отправился в захватывающий полет от ноги молодого форварда до ствола ближайшей осинки.

Блям – алгебра повторила судьбу своих товарок, сиротливо шлепнувшись в груду пожухшей листвы.

Последней ушла в темнеющее небо сумка. И не вернулась. Верно, зацепилась где-то за ветку дерева. Запыхавшийся победитель гидры знаний уже налегке ринулся по аллее. Шагов через двадцать дорожка поворачивала под прямым углом. Мальчик лихо, не снижая скорости, заложил крутой вираж... и едва не снес собаку, чинно устроившуюся прямо посередине дорожки.

– Гав-гав! – Пес облаял бегуна скорее от испуга, чем для острастки.

А потом лай и вовсе перешел в жалостливое поскуливание.

Семен неожиданно признал в псине Рекса. Прежде приблудного, а нынешним летом удачно прибившегося к заезжему пенсионеру. Старичок переехал в дом на соседней улице совсем недавно, но уже успел прослыть в округе большим чудаком. Викентьич, вежливо здороваясь с ним при встрече, за глаза откровенно вертел пальцем у виска при упоминании о новосёле. Худощавый высокий старик обладал строгими, почти суровыми чертами лица и пронзительным взглядом, который окрестные кумушки окрестили "колдовским". Близко с соседями не сходился, обращался ко всем на вы. Одевался почти всегда в бежевый длиннополый плащ и широкополую темную шляпу, что по меркам маленького городка само по себе уже внушало подозрение. Впрочем, ни в чем предосудительном замечен не был. Основным предметом пересудов были его прогулки во внеурочное время, рано утром или поздно вечером. Прогуливался приезжий сперва в одиночку, а потом его неизменным спутником стал лохматый добродушный Рекс.