Читательский дневник

"Остров сокровищ" Р. Стивенсона, прочитанный из сегодняшнего дня, или Ностальгия в квадрате

Такие книги идеальны для мальчиков 13-14 лет.
Я не мальчик, я взрослая женщина под тридцать, и все же к творению Стивенсона я не смогла остаться равнодушной.
Прекрасный, легкий слог, увлекательный сюжет, картины патриархальных нравов, однозначность нравственных оценок, приключения. Все то, чего порой так не хватает в современной литературе да и жизни.
И потом, это английская литература. Классическая английская литература, которую я не просто люблю, обожаю. Обожаю за ее милый, внутренне чистый сентиментализм, тонкий юмор, который не все любят и понимают, жесткие сословные предрассудки и ограничения. Однозначность нравственных оценок.
Современная английская литература таких эмоций у меня не вызывает.
Потому, что всего вышеописанного в ней уже нет. Нет уже у Фаулза, а что уж говорить о последующих.
Наверно, все потому, что я сама отчасти застряла в викторианской эпохе, в том времени, когда такие понятия как "честь", "долг", "верность" и "навсегда" еще не звучали наивно и нелепо.
Во время создания романа З. Фрейд и К. Маркс еще только создают свою теории, позиции Церкви сильны, а фашистский сапог не топчет поля Европы. О человеке еще неизвестно многое из того, что сделает "честь", "долг", "верность" и "навсегда" смешным анахронизмом и социальными пережитками.
Люди еще убивают друг друга из пистолетов, нет ни газовых атак, ни тем более атомного оружия. Мир гораздо опаснее, но в то же время проще и предсказуемее современного и безопаснее того, что наступит спустя полвека.
Хотя роман - сам по себе ностальгический взгляд в прошлое, мечта о былой свободе. Таким образом из дня сегодняшнего получается ностальгия в квадрате.
В моем возрасте обращаешь внимание уже не только на сюжет, вчитываешься в детали, и как-то особенно затронул религиозный пласт романа.
Отсылками к религии насыщен весь текст произведения.
Глубоко символична, например, сцена смерти одного из второстепенных персонажей, старого слуги Тома Редрута.
"Сквайр бросился перед ним на колени, целовал ему руки и плакал, как малый ребенок.
– Я умираю, доктор? – спросил тот.
– Да, друг мой, – сказал я.
– Хотелось бы мне перед смертью послать им еще одну пулю.
– Том, – сказал сквайр, – скажи мне, что ты прощаешь меня.
– Прилично ли мне, сэр, прощать или не прощать своего господина? – спросил старый слуга. – Будь что будет. Аминь!
Он замолчал, потом попросил, чтобы кто-нибудь прочел над ним молитву.
– Таков уж обычай, сэр, – прибавил он, словно извиняясь, и вскоре после этого умер.
Тем временем капитан – я видел, что у него как-то странно вздулась грудь и карманы были оттопырены, – вытащил оттуда самые разнообразные вещи: британский флаг, Библию, клубок веревок, перо, чернила, судовой журнал и несколько фунтов табаку. Он отыскал длинный обструганный сосновый шест и с помощью Хантера укрепил его над срубом, на углу. Затем, взобравшись на крышу, он прицепил к шесту и поднял британский флаг. Это, по-видимому, доставило ему большое удовольствие. Потом он спустился и начал перебирать и пересчитывать запасы, словно ничего другого не было на свете. Но изредка он все же поглядывал на Тома. А когда Том умер, он достал другой флаг и накрыл им покойника.
– Не огорчайтесь так сильно, сэр, – сказал капитан, пожимая руку сквайру. – Он умер, исполняя свой долг. Нечего бояться за судьбу человека, убитого при исполнении обязанностей перед капитаном и хозяином. Я не силен в богословии, но это дела не меняет".
В этом эпизоде прекрасно все - британский флаг, которым укрывают покойника (национальная идея, "Британия - владычица морей"), Библия, соседствующая с веревками, письменными принадлежностями и судовым журналом (философия протестантизма с его понятиями добра и пользы, причем сразу приходит на ум достопамятный "Робинзон Крузо"), размышления о приличиях в отношениях слуги и господина в смертный час. Вот это я и называю духом классической английской литературы. Очевидно, что автор несколько гиперболизирует сложившееся общественные отношения, иронизирует над ними, однако ясно так же, что чтобы так написать, должны быть основания для гиперболизации.
Я хотела еще с восхищением сказать о великолепной убежденности в посмертном существовании, совершенно нетипичной для современного человека, однако другой эпизод заставил меня отказаться от данного намерения.
Умирает старый пират Хендс.
"– Будь добр, отрежь (кусок плитки табака - Н. Ц.), – сказал он, – а то у меня нет ножа, да и сил не хватит. Ах, Джим, Джим, я совсем развалился! Отрежь мне кусочек. Это последняя порция, которую мне доведется пожевать в моей жизни. Долго я не протяну. Скоро, скоро мне быть на том свете...
– Ладно, – сказал я. – Отрежу. Но на вашем месте... чувствуя себя так плохо, я постарался бы покаяться перед смертью.
– Покаяться? – спросил он. – В чем?
– Как – в чем? – воскликнул я. – Вы не знаете, в чем вам каяться? Вы изменили своему долгу. Вы всю жизнь прожили в грехе, во лжи и в крови. Вон у ног ваших лежит человек, только что убитый вами. И вы спрашиваете меня, в чем вам каяться! Вот в чем, мистер Хендс!
Я говорил горячее, чем следовало, так как думал о кровавом кинжале, спрятанном у него за пазухой, и о том, что он задумал убить меня. А он выпил слишком много вина и потому отвечал мне с необыкновенной торжественностью.
– Тридцать лет я плавал по морям, – сказал он. – Видел и плохое и хорошее, и штили и штормы, и голод, и поножовщину, и мало ли что еще, но поверь мне: ни разу не видел я, чтобы добродетель приносила человеку хоть какую-нибудь пользу. Прав тот, кто ударит первый. Мертвые не кусаются. Вот и вся моя вера. Аминь!"
Таким образом, очевидно, что и в то время на данный вопрос были разные точки зрения.
Хотя, конечно, соотношение верующих и неверующих было совершенно не тем, что сегодня.