Ты любила играть с пауками в закатном солнце, лучше всех остальных выплетала льняную сеть. С каждым днём оставалось всё меньше и меньше сходства – изменился давно узнаваемый силуэт: чуть заметны звериные когти, стальное жало, косы стали короче, под кожей блестит хитин, в уголках алых губ показались паучьи жвалы. Вспоминаю, нашёл тебя как-то среди руин догоравшей деревни на куче кровавых трупов, а вокруг хищно скалился чёрный опасный лес. Забирать сироту с собой, думаю, было глупо – не тогда, так сейчас перевёртыша ждёт конец.
Ты, приёмная дочь, обожала блуждать в пещерах, у далёких болот, самых топких, опасных мест. Ближе к пепельным сумеркам свет, серебристо-серый, уводил тебя вдаль, к стаям странных ночных существ, к тем, шипящим негромко, роящимся в каждой тени, что безвольно блуждают, скрываемы вязкой тьмой. Но как только рассвет загорался, играл на стенах, ты всегда возвращалась ко мне и себе домой. А теперь я стою, перепуган и зол, растерян – у высокой часовни пылает огонь костра, на церковном дворе пахнет дымом, кипящей серой, ты висишь на кресте, а вокруг голосит толпа.
Ты беспечно плясала на праздниках, каждом пире. Мне хотелось признаться, мой маленький паучок, нет тебя человечнее в этом безумном мире, жаль, беду не отвёл, уберечь ото зла не смог. Над старинной часовней сгущаются чьи-то тени, в неприметных углах слышно щёлканье челюстей – сотни мрачных чудовищ почувствовали потерю погибающей в пламени юной сестры своей.
Над руинами города – едкие струи дыма, перевёртыши скрылись, когда распалился день, в бесконечных туннелях пещер и глухой трясине.
Их единственный страх: стать похожими на людей.