К маю снег окончательно сошел даже в самых глухих потаенных глубинах леса.
Резко, не делая перерыва на межсезонье, зима обернулась летом. Безжизненная белая равнина в одночасье позеленела. Пустоту наполнили звуки жизни и дикое буйство кричащих красок.
Усталая группа переселенцев следовала мимо холма, на вершине которого укрылось поселение нанаев. Путники, в прошлом – крестьяне, не имея возможности кормиться дарами здешней неплодородной земли, ныне стали охотниками. Они несли небогатую добычу в город.
– Пригожее место. Встанем на ночлег?
Тот, кто шел первым, подойдя к облюбованному участку, отпрянул.
Из-под радостной яркой травы виднелось тело. Похоже, оно находилось здесь уже очень долго.
Огорченные находкой, охотники встали, не зная, как поступить. Похоронить прямо здесь? Вовсе бросить? Оттащить в город на волокушах?
Самый младший, заскучавший от разговора и озиравшийся по сторонам, вскрикнул, показывая пальцем. У самого подножья холма лежали еще двое.
Обойдя участок, охотники насчитали восьмерых.
– Каты, – заметил один, оглядывая сохранившиеся отметины на коже. – Кто ж их всех порешил?
Другой посмотрел вверх, на холм.
– Я так смыслю: они тоже тут встали на ночь. Но только зимой. А потом с холма сошел снег.
Спутники согласились.
– Оставим их здесь. Придем в город и расскажем, где их нашли. Пока же себе другое место отыщем.
И охотники вновь, заметно ускорившись, двинулись в путь через лес.
***
В пору мимолетного лета город утопал в зелени. Нынче, дойдя до границ четвертого квартала, Софийский издалека видел ранние местные яблони, цветущие в саду его резиденции.
Красивы на вид, но плоды их – маленькие, твердые – горьки и кислы.
– Хорош отец Иоанн. Ладно служит, – нарушил молчание генерал.
– Звучный голос, ваша правда, – согласился адъютант. – Да только слышал я, что он и картишки любит, и стаканчика не чуждается.
– Наш человек, – рассмеялся Софийский.
Адъютант внезапно замялся.
– Ваше превосходительство! Не позволите ли здесь вас покинуть? Имею крайнюю надобность.
– Идите, – Софийский знал, куда офицер так стремился. И, честно признаться, если бы не занимаемый пост, то охотно составил бы компанию. – И я тоже, пожалуй, еще пройдусь.
– Как, одни? Нет-нет, так нельзя. Тогда я, пожалуй, останусь с вами.
– Идите, – повторил Софийский. – Мне давно уж незачем опасаться.
Поблагодарив, офицер устремился по своему делу, а Софийский медленно двинулся по улице, наслаждаясь томительными летними запахами. Встреченные по пути горожане останавливались, замирая в почтительном поклоне. Софийский поначалу дружелюбно кивал каждому, а затем задумался и даже не заметил, как добрел до дома вдовы прежнего полицмейстера.
Однако, раз уж пришел – не зайти странно. Анна Михайловна, нынче утром встреченная в храме, поди, успела вернуться с воскресной службы.
Хозяйка – по своему обычаю, скупая на улыбки – встретила гостя лично.
Прошли в гостиную, устроились в креслах. Прислуга подала чай.
– Я велю прислать вам свой. Китайский. Он на удивление недурен, – отхлебнув и отставив чашку, сказал Софийский.
– Буду признательна, Сергей Федорович. Что на железной дороге? На прошлой неделе вы заметили, будто возникли сложности.
– Каторжники бастовать вздумали. Я туда своих солдат выслал. Сразу дело пошло. Петро-то мой никому не даст заскучать – ни ссыльным, ни китайцам.
– Дорого они вам обошлись?
– Китайцы-то? Вовсе нет, почти за бесценок нанял.
Софийский принялся рассказывать: обстоятельно, неспешно, не упуская мелочей. Спокойная вдова внимательно слушала и кивала, лишь изредка вставляя разумное, понимающее слово.
***
– А это что за кость такая, Ефим Степаныч?
– Ого! Это же часть тазовой, просто вы ее разломали. И как только и вовсе достать исхитрились? Не чаял в вас такой мощи.
Чувашевский заглянул в книгу. Картинка не соответствовала тому, что он видел перед глазами. Да и в целом учитель полагал, что скелет слишком прост и неинтересен. Но если сказать о том фельдшеру, тот вновь станет спорить, переубеждать, и тогда они нынче точно не двинутся дальше. Лучше уж сразу начать с конца.