Что стало с Лыбедью?..

А что немцу здорово, то русскому - как?

Что стало с Лыбедью?..

Сибирская история.

Все имена в этой книге вымышленные, но все персонажи – реальные люди, живущие в Сибири, в Красноярском крае, в наши дни. Большинство из них книгу уже читало, и против своих портретов ничего не имеют. Исторически – совершенный вымысел, ничего общего с реальной историей.

Глава первая.

А что немцу здорово, то русскому как?..

Если верить СМИ, особенно зарубежным, жила Россия последние пару десятилетий просто офигенно весело. Санька, двадцативосьмилетняя сибирячка с нескромной фамилией Романова (Александра Романова, не больше, не меньше!), читая романы московских писательниц, умирала от зависти. Живут они, скромные работницы детского сада или музыкальной школы, все из себя красивые, но одинокие, и вдруг такое в их жизни начинается! Их похищают (не грубо), пугают (не страшно), встречаются им бандиты (симпатичные и даже галантные) а то и киллеры (!), симпатичные, порядочные (киллеры?..) и романтичные, случается у них большая любовь, к которой высшие силы присовокупляют какие-нибудь бешеные деньги, и всё получается в их жизни, как надо. А Санька, работница краевой библиотеки (отдел «Литература и искусство древнего мира»), тоже из себя ничего, тоже одинокая, но с огромной жаждой денег, приключений, желательно не очень страшных, и мечтой о каком-нибудь галантном чистеньком бандите, моложавом, интересном и не грубом, жила просто потрясающе благополучно и скучно. Бандиты её обходили стороной, маньяки игнорировали, стрелок и разборок она не видала, даже тогда, когда о них твердил весь Красноярск; да что там Красноярск! В самый момент незабвенного путча она училась в Москве, в Историко-архивном, и то ухитрилась этот самый путч проспать. Вообще, как-то так Санькина жизнь складывалась, что пожаловаться, вроде, и было на что, но как-то неубедительно. Мать её умерла, но когда Саньке было всего два года, так что она и не помнила её вовсе; отец женился на немке, глупой, не очень красивой, но доброй и немного бестолковой, которая Саньку боялась и не обижала. Когда Саньке исполнилось двадцать три, она приехала в родной город, пошла в секцию верховой езды и устроилась в библиотеку со смутными мыслями о прекрасном интеллектуале, который однажды к ней придёт, услышит, как она рассуждает о литературе и искусстве древнего Шумера, (допустим; или, к примеру, цитирует «Пополь Вух» - тоже ничего себе!) и грохнется в обморок от счастья, что наконец-то нашёл свой идеал. Принц не приходил; приходили очень редко истомлённые тяжкой необходимостью писать рефераты на нудную древнеисторическую тему студенты, некоторые из коих пытались симпатичную Саньку склеить, а то и свалить на неё хлопоты о своём реферате; приходили преподаватели, но Санька терпеть не могла преподавателей вузов, флиртующих со студентками. Ну и что, что она уже не студентка? Выглядела она моложе своих лет, и в любом случае, это были не принцы. Их тоже не интересовало, что она почти наизусть знает отрывки из «Гильгамеша и Энкиду». Они то и дело косились на её грудь, очень сексапильную и развитую, и в принципе, готовы были выслушать, что угодно, лишь бы в итоге её трахнуть. Она могла бы и «Кодекс строителя коммунизма» наизусть читать, всё равно. Её это задевало.

Верховая езда ей быстро наскучила, работа тоже. А тут отец засобирался в Германию, неубедительно предлагая Саньке поехать с ними. Санька отказалась, потому, что была дамой самолюбивой, и видела, что, в общем-то, она никому не нужна. Отец уехал; мачеха на прощанье поплакала, подарила Саньке морскую свинью Швайн – «Ты так любишь животных!» - и пообещала прислать вызов, как только Санька изъявит желание свалить из страны. Саньке осталась двухкомнатная квартира на Гагарина, в кооперативной девятиэтажке, на первом, правда, этаже, в соседстве с семейством бичей и каких-то темных лиц кавказской национальности. Сколько их в соседней квартире проживало, кто они были, чем занимались – было совершенно не ясно. Но вели они себя, вопреки расхожим представлениям о таких личностях, тихо-тихо, с Санькой были пугливо-вежливы, ненавязчивы, предпочитая вообще не нарываться. Видно, что-то не то у них было с паспортами. А может, и нет – да и Бог с ними! Не о них вообще речь. Последняя соседка с её площадки, старая злая бабка – сплетница, на Саньку только зубами бессильно могла скрежетать: Санька не пила, не гуляла, мужиков не водила, жила тихо и чинно.

Нельзя сказать, чтобы у неё совсем не случалось романов. Иногда она западала на какого-нибудь студента или аспиранта, а он – на неё, и тогда у неё случалось что-то вроде романа, но очень быстро заканчивалось. В её воображении маячили смутно какие-то неземные чувства и сопутствующие этому переживания, которые вроде бы должны иметь место, и которых почему-то не происходило, а потому очень быстро всё начинало ей надоедать. Вообще, в глубине души она предпочла бы ждать своего принца – ждать, ждать… и, наверное, так и не дождаться. Сам процесс ожидания был наименее хлопотным из всех известных ей процессов, происходивших между мужчиной и женщиной. Всё остальное Саньку угнетало. И не то, чтобы она была слишком ленива, или слишком холодна, или слишком безразлична. Она была в меру остроумна, в меру спортивна, в меру талантлива, в меру симпатична, в меру… всё остальное. Не богатая и не бедная, не добрая и не злая, с претензией, абсолютно не любопытная к остальным людям (она понятия не имела, кто ещё живёт в её подъезде, кроме ближайших соседей), она жила себе и жила: утром вставала по звонку серого злого будильника, шла на работу, варила кофе в своей подсобке, поливала гигантский зиго-кактус в деревянном прямоугольном горшке, который один выживал на её широченном подоконнике вечно затенённого деревьями окна; сидела с книгой до обеда за своим столом, обслуживая ОЧЕНЬ немногочисленных посетителей; в обед шла в кафе на Мира, если были деньги, если не было – заваривала пакет китайской лапши и делала бутерброды с плавленым сыром; после обеда пила кофе в компании нескольких библиотекарш из других отделов, сплетничала без особого азарта, вечером шла домой, включала бразильский сериал, которые смотрела из-за того, что ей очень нравилась Бразилия сама по себе, кормила и меняла опилки свинье Швайн, и шла к подруге Людке, или звала её по телефону к себе. С Людкой они брали бутылочку «Рябины на коньяке» и курицу, курицу жарили с чесноком в духовке, если денег было мало – обходились пивом и кириешками. Людка вечно училась, то в одном вузе, то в другом, работала бухгалтером у каких-то аферистов, подрабатывала составлением отчётов и налоговых деклараций для других аферистов, помельче, заводила себе любовников лет на шесть-восемь младше, и страдала из-за того, что отношения складываются как-то не очень; вечно перекрашивала волосы, упрямо красилась красной помадой, которая дико не шла к голубоватенькому, бледненькому её лицу, и жила, как Саньке казалось, намного интереснее. Людка интересовалась всем и всеми, кто их окружал, велеречиво и с пафосом возмущалась развратом и неряшливостью бичей, вечно жаловалась в ЖЭК то на отсутствие света в подъезде, то на работу лифтов, пыталась сагитировать жильцов на кодовый замок, в общем, активно жила в социуме. Санька реагировала на её пафос вяло, с тайной мечтой: «покиваю ей, повозмущаюсь, авось, отстанет?» - обычно так и происходило, а потому подруги они уже много лет были задушевные.