Что видел одуванчик?

Что видел одуванчик?

Вечерело. В россыпи маленьких, таинственно блестевших в свете фонаря звездочек кружились в своём последнем танце пушинки головок одуванчика. Он цвёл тут, скорее, вопреки, чем закономерно, уже больше месяца. В тенистом навесе козырька подъезда, среди треснутого бетона и старого асфальта, в дебрях каменных джунглей. Здесь, среди несмолкаемого шума дорог, клаксонов и портативных колонок, стука колес поездов с пролегающих рядом путей железнодорожного полотна, щелканий собачьих челюстей, что, выходя на прогулку, покушались на ярконький цветочек… Здесь-то и зародилось, ныне закатившись, маленькое солнышко.

Этот одуванчик никто здесь не высаживал – жизнелюбивое растение пробилось сквозь трещину в щербатом, старой закатки асфальте, там, где основной почвы служил песок, навезенный строителями ещё при прежнем государстве. И всё же он пробился, вырос и зацвёл. Не удалось согнуть его ни колесу детской коляски, ни лапке кота-бандита со звучным именем Василий, ни бутылке, выскользнувшей из трясущихся рук одного доходяги, который так торопился принять свою горькую микстуру, что украсил вход в подъезд льдистыми осколками битого стекла.

Выстоял цветок и в налетевший из ниоткуда ураган. Тот отломил часть шиферины с навеса, и та упала в сантиметре от высившегося золотистого кругляшика. Баба Зина, что вышла в следующее утро оценить последствия, громко заявила, кряхтя и вздыхая на поваленные ветки деревьев и поломанные стекла машин, что ему очень и очень повезло. Ну, или им с ним. Жителям этого многоквартирного дома, старенькой, но пока ещё крепенькой и не стоявшей в плане на расселение сталинке.

Мало кто в суете быстротечно проносящей жизни смотрел под ноги и обращал внимание на налившееся золотым оперением чудо. Но порой такие моменты случались. Уже знакомая баба Зина давно пыталась вырастить на клумбе какие-то чудные, «культурные цветы». Выращивала рассаду в аккуратно разрезанных пополам коробках из-под молока, а затем, неловко охая, вставала на скрипучие колени и высаживала… Потом, если передавали заморозки, бережно укрывала на ночь старым внучкиным свитером. Потом поливала. Каждый день, если не было дождика. И всё равно те нежные, почти тепличные цветы, которую неделю чахло топорщились над кругом старой покрышки свой бледноватой зеленью… Никто из них и не думал цвести. Не в ближайший месяц. Сейчас это привилегия и право были отданы простому дворовому одуванчику. Первому и единственному весеннему цветку, чье существование, если и замечают, то как-то вскользь. При виде сорванного букета из которых поджимают губы девчонки, но при этом именно одуванчик – во многих культурах цветок надежды, веры и желаний. Самых чистых, самых светлых, поскольку обычно, к этому прибегают лишь наивные дети.

Дети – вот кто, кроме бабы Зины-садовницы, обратил на него внимание. Их в старом доме было немного. Буквально пятеро ребят, которым не было дела до девчачьих цветочков, и как раз эти самые девчонки. Их было всего две. Причем одна уже просила гордо величать себя девушкой. Девушка Ника. Ей было двенадцать лет отроду, и она давно оставила копанию в чуть рассохшейся песочнице-грибочке. И кукол уже не таскала. Ника носила не детский ранец или портфель, а взрослую дамскую сумочку. Девочка, пока не видела мама, таскала её косметику и туфельки, в которых, отчаянно тонув, она не сдавалась и шла к соседнему ларьку. Где её ждал какой-то вихрастый парнишка на быстро рассекающем улицы электросамокате.

Однажды Ника пришла вся в слезах. Коленка её была разбита, отчего «взрослый» капрон оказался безнадежно порван, косметика размазана, как у солиста блэк-метал группы. «Мама меня точно… - девочка не договорила, снова всхлипнув. – Связалась с Толиком, а он, представляешь, другой девчонке, более красивой, подсигналил игриво?!» - Ника ещё немного постояла, придерживаясь за выступ палисадника, жалуясь одуванчику, на который обратила внимание, понуро следуя домой. А потом тихонько поблагодарила, потому что «не все красивые цветы цветут долго и счастливо!», и, уже чуть воспрянув духом, забыв о коленке, умчала домой.

А когда в его волокнах исчез последний намек на блеск золотого очарования, на одуванчик обратили внимание мальчишки. Семён и Вовчик, те самые, что отпевали подруге в их играх – единственной девчонке походящего возраста – Томе, что их-де цветочки глупые не интересуют. Как оказалось, что если речь идет о четверке в четверти по литературе и троечке за сочинение о Лермонтове, то все способы загадать желание хороши. Сорванцы уже почти зарезали этот одуванчик перочинным ножичком, когда из подъезда показалась темненькая макушка Ники. Та, завидев, что творится, аж наушники свои большие на плечи стащила. А дальше одуванчик, удивленно качая листьями и чувствуя, как малая часть пушинок покидает его точку роста, услышал много интересного.

Оказывается, парням следует поискать одуванчик в другом месте. Там, где их много. А этот – наша достопримечательность. И украшение двора, заряжающее позитивом. И вообще, Ника не понимает, как таким, уже почти с неё вымахавшим мальчишкам пришла в голову подобная глупость. Зардевшись слегка за то, что их назвали большими, парни покрутили головой и решили «не впадать в детство», а пойти и погадать на одуванчиках с «другого места», где их позор и питерпэнство никто не узрит. Довольная же и отстоявшая своё Ника умчалась, но уже не к ларьку и Толику, а, судя по мелькнувшему за её спиной характерному чехлу, брать уроки музыки.

Но благодарная подруга одуванчика лишь отложила неизбежное. Однажды вечером, когда даже тонкий легкий ветерок показался шквалистым штормом, одуванчик рассыпался на множество мелких, белесых звездочек… Но это был не конец. Жизнелюбивый одуванчик подарил частицы своей стойкости и семечку, упавшему прямо в миску с водой дворового Бобика, и придал золотистой яркости на будущий год клумбе бабы Зины, и даже частичка его, подхваченная порывом ветра, умостилась на крышу вагона, что следовал маршрутом Москва-Восток, чтобы упасть где-то на просторах нашей необъятно широкой Родины.