Чудеса в год Змеи

Чудеса в год Змеи

Казалось, Селение-у-края Бяньцунь дышало миром и спокойствием. Пять десятков домов рассыпалось по берегу горного озера, ощетинившегося хвойными лесами, купол неба покоился на спинах дальних скал. Из-за восточной гряды каждое утро выкатывался жёлтый круг солнца, чтобы обойти небо и упасть за закатные хребты. Тёплая погода, щедрая на ясные дни, баловала людей. И всё же Селение-у-края слыло худшим местом, которое можно было облюбовать для жизни.

С неблизкой дороги нечасто забредали гости, потому местные ютились оторвано от остального мира, по своим заветам. И не тревожили их дела больших городов и весей империи, большие города и веси же, в свою очередь, знать не знали о Селении-у-края. Название такое возникло не случайно: в получасе ходьбы от околицы скальный уступ, покрытый зелёным льдом, обрывался в бездонную пропасть. Это звалось Краем. За ним мир заканчивался.

Кроме небытия за околицей, Селение-у-края вошло в трактаты путешественников всех мастей и учёностей благодаря кое-чему ещё, во что их читатели не особо верили, как не верили в существование яшмовых водопадов или тварей с телом быка и головой тигра. Раз в смену, то бишь раз в двенадцать лет здесь происходили чудеса. Разные. Иногда кто-нибудь из селян излечивался от смертельного недуга, иногда другой находил за рисовым полем полновесный дань золота, иногда в округе случался небывалый урожай. Порой чудеса были зловещи: или люди пропадали средь бела дня, или из ельника доносился вой неизвестного зверя, не исключено, что того самого полубыка-полутигра, или у деревенских случался приступ хохота, словно бесы крутили-вертели.

Случалось и несуразное. Говаривали, что давным-давно ребятишки, ушедшие пасти коз, вернулись под вечер стариками и старухами. Потом начали стремительно молодеть, пока через месяц вновь не стали детьми. Другая история не была столь давней. Однажды дебелый дурак из Селения-у-края отправился в город на заработки, а затем пришла весть, что он выдержал экзамен на первую учёную степень, а позже перебрался из уезда в столицу и получил должность при дворе. Его клан и по сей день был влиятелен и богат, но гордый основатель о родных местах и не вспоминал вразрез заветам конфуцианства, экзамены по коему с таким блеском сдал.

И все чудеса приключались непременно в год Змеи.

Тридцать шесть лет назад жертвой пала кузнецова жена, которая трижды на карачках обежала вокруг Селения-у-края. Через двенадцатилетнюю смену пошла на поправку молодуха, едва не умершая родами. Ещё через смену на севере вспыхнула сиреневая звезда, пронеслась по небу и рассыпалась тысячей ухающих Чжу — сов с человечьими руками.

Шёл год деревянной Змеи, время чудес подоспело. Особого дня колдовские случаи не держали, приключались они весной, приключались и осенью. Но без них не обходилось.

Тянулся двадцатый лунный день от Новогодья, заснеженный и морозный от ветров, что продували все перевалы. В вечерних сумерках у опушки леса остановился человек, молодой и добротно одетый, его назвали бы заурядным, если б не седые волосы на макушке. Эта прядь была у Вэйвэнь Лю с детства, может, оттого, что в младенчестве он оказался близок к чуду: это его мать выжила благодаря волшебству.

Памятуя о своём рождении, Вэйвэнь Лю надеялся, что загадочная, если не бесова сила ниспошлёт помощь и ему. Неделю назад захворала его годовалая дочь, первый ребёнок в семье. Что он, что жена в ней души не чаяли, вот, наверное, и сглазили. Нельзя кого-то любить сильнее, чем свой долг, безогляднее, чем Небеса, иначе судьба тут же отнимет у тебя дорогого человека.

Вот и А-Юнь простыла. Расчихалась, раскашлялась, а теперь пластом лежала, сгорая в лихорадке и задыхаясь. Студент-медик, из соседнего города приглашённый, пульс прощупал и руками развёл, так мол и так...

— Что может этот ничтожный супротив воли богов? На земле надежды нет. Ну что ж, вы молодые, здоровые, детишек вам ещё будет дадено!

Вэйвэнь Лю огрел бы студентишку поленом, если бы не стоящие рядом отец с матерью. Других нарожать... а эта что же? Лишней была? Благодать, данная свыше, роднулечка! Пусть на людях дочерям не радуются — всё одно не твои, отдавать в другие семьи — и ворчат, что лучше б жена сына родила... так ведь это на людях! А на деле он сердцем к А-Юнь прикипел, такой беззащитной, большеглазой, курносой. Потерять её – точно клок души оторвать. Да и за себя он не так переживал, как за жену. Вся извелась, бедная, в глазах пустота, одинокая и безбрежная, что Край света. Не перенесёт утраты.

Что делается дома, Вэйвэнь Лю не знал и знать не желал. Родители да старшая тётка крутились возле больной, успокаивали безутешную мать. Вэйвэнь Лю же сбежал от суеты и дочериного сиплого дыхания. Надоело ждать, когда хрипы прервутся, когда стихнет топот ног и начнёт выветриваться запах снадобий, когда раздастся отчаянное стенание жены. Но даже здесь, у Края мира, тревога его не отпускала, а воспоминания о счастливых днях стали болезненно-яркими и ядовито-никчёмными.

Он поднял глаза в темнеющее небо с бегущими тучами. Звёзды, подобно спелым сливам, висели так низко, что их можно было срывать с догорающей ветви зари. Хотелось плакать, пока никто не видит, да не получалось, а в душе́ копилась злоба на тех, кому в эту минуту хорошо.

Где же чудо, когда оно так нужно? Где справедливость? Ведь есть у него право на волшебную помощь! Он сам – дитя чудес!

— Ну где ты? – в исступлении крикнул он в сгущающуюся ночь.

Ничего не изменилось. Недвижимой стеной застыл лес, в облаках перемигивались равнодушные звёзды. Оставалось горестно вздохнуть да вернуться в деревню. За спиной раздался морозный хруст снега. Вэйвэнь Лю резко обернулся, но никого не увидел. Скрип стал громче, будто кто-то тяжёлый шёл навстречу, вот только никого не было и даже новых следов на насте не появлялось. И волосы на голове встали дыбом.

Из пропасти, в которую обрывался мир, выползал туман, такой нежданный на холоде. Он сгущался, трепетал на ветру вместе со снегом, меняя очертания, и вдруг разошёлся в стороны, замкнув Вэйвэнь Лю в кольцо. Из белёсых нитей соткалась ракушка и распахнула перламутровые створки. И на ней, точно на престоле, восседало странное существо, столь не похожее на то, что Вэйвэнь Лю доводилось наблюдать прежде, что у него и слов для описания не нашлось бы.