Чудик

Пролог

Солнце плавно опускалось за старые пакгаузы давно заброшенной железнодорожной станции. Когда-то её пути вели на механический завод, но в эпоху рыночных реформ 90х так и недостроенный завод закрыли, а территорию долго и безуспешно пытались продать разным проходимцам, что именовались новомодным для тех лет словом «бизнесмены». Продать захламлённые территории не удалось, и вскоре старый завод и пакгаузы так и не заработавшей товарной станции стали большой свалкой, куда изредка забредали наркоманы, охотники за цветными металлами и прочий не слишком приятный люд… В 2000х станцию пытались расчистить, но у местных властей всё не доходили руки. Правда в начале следующего десятилетия до местной администрации дошли ноги вышестоящего начальства и отвесили им хороший пинок, после чего на свалке стали изредка появляться подростки, занимавшиеся, как в давние пионерско-комсомольские времена, сбором металлолома под началом своего школьного руководства. А ещё ходили про свалку страшные истории, что вроде бродят там призраки, гуляют в лунные ночи весёлые ведьмы, а под камнями и грудами ржавого железа обитают всяческие мутанты. В общем, подростки именовали здешние территории Зоной… Где происходили всяческие «чудеса», в основной массе не очень хорошие…

И сейчас рыжие лучи закатного майского солнца освещали ржавые бочки, старые платформы, навеки застывшие на путях, какие-то исковерканные железяки и груды битого кирпича, бетонных глыб и прочего строительного мусора, оставшегося после недавнего строительства коттеджного посёлка «Счастье», который местные острословы именовали не иначе, как «Сталкеры» и «Обочина», памятуя о известном романе братьев Стругацких.

Красно-оранжевые закатные блики делали старую станцию мрачной иллюстрацией постапокалиптического мира, напоминая то ли заброшенный город после ядерной войны, то ли мир после экологической катастрофы. Вместе с сумерками на «зону» опустилась мрачная тишина. Впрочем, совсем тихо не было: слышались неясные шорохи и вздохи, казалось, что некие существа тихо дышат под железными руинами, о чём-то шепчутся (видимо замышляя какие-то гадости), мерзенько хихикают и шумно возятся или чешутся в своих норах. На небольшом прудике изредка подавали голос лягушки (и как они ухитрились выжить в этом месте), мелькали серые спины крыс или раздавалось громкое карканье сытых толстых ворон, обитавших в старых пакгаузах. Иногда в темноте мелькал тёмный силуэт летучей мыши (они, говорят, обитали в развалинах старой церкви, разрушенной ещё в войну и так оставшейся в руинах недалеко от «Обочины».

Но сегодня привычный вечер старой свалки разнообразили резкие звуки, заставившие местный обитателей (и настоящих, и выдуманных досужей людской молвой и необузданной фантазией подростков) насторожиться. Со стороны автодороги, ведшей в «Обочину», послышались звуки возни, ругань и приглушённый плач. Крепкий мужчина в камуфляжной куртке и штанах, с седоватой, коротко стриженной шевелюрой, тащил отчаянно бьющуюся девочку лет десяти - двенадцати. Девочка рыдала, пытаясь освободится от цепких рук мужика и сбросить зажимавшую рот грязную руку.

– Ори не ори, моя милая, а тебя никто не услышит! — шептал мужик. — А услышит — никто не придёт. Кто в своём уме попрётся сюды? Сделаешь дяде хорошо — вернёшься к мамочке с папочкой… — мужик хихикнул, воровато оглядевшись, и кинул девочку в ложбину между двумя бетонными глыбами. Девочка уже не сопротивлялась, поняв безысходность своего положения.

– Сейчас… Какая ж ты синеглазая, а? И уже фигуристая, хоть и мелкая. Сладенькая моя, — мужик начал срывать одежду с ребёнка.

Внезапно он встрепенулся, замерев над совершенно обессилевшей от страха полураздетой девочкой. В густом сумраке послышался странный звон. Вроде как запели цикады, только звук был какой-то металлический, от которого противно заныли зубы. Звон сменился скребущим звуком, и показалось, будто бы кто-то огромный беззвучно и мрачно рассмеялся в подступившей темноте.

– Кто тута? — внезапно побледнел мужик.

– Тута… — зашелестело вокруг.

– Не балуй, я и порешить могу… — в голосе мужика послышался страх.

– Гу-гу… — издевательски хихикнуло эхо.

В следующее мгновение из щелей, ям, из-под обломков и скрученных железяк полезла темнота. Не простая вечерняя темнота, а осязаемая, текущая, как липкая смола, обволакивая всё вокруг.

«У-уу-у!» — опять беззвучно рассмеялось что-то. И вдруг всё смолкло, а липкая темнота, выползавшая из глубин старой свалки, свилась во множество жгутов, лент, ставших похожими на щупальца. Мужик, уже забывший со страха про свою жертву озирался вокруг. Перепуганная и зарёванная девочка в одних трусиках и разорванной маечке с ужасом, застывшим в больших голубых глазах смотрела на клубящуюся мглу. «Не бойся, я тебя не съем, только пощекочу немного», — усмехнулся невидимый кто-то, но усмешка, услышанная девочкой, была добродушная. Темнота, замерцав розоватыми бликами обступила её, завернула, закрыла от всего. Девочка почувствовала, как её будто завернули в мягкое и тёплое одеяло. Завернули чьи-то сильные и добрые руки, мягкие и ласковые… «Негоже тебе смотреть, что будет дальше…» — прошептал ей в ухо добрый великан. Это было последнее, что услышал перепуганный ребёнок, лишившись чувств.

Когда девочка вновь пришла в себя, то обнаружила себя лежащей в своей кровати. За окном слышались неясные шорохи, светился месяц… В его неясном свете в дальнем углу комнаты мелькнула неясная мохнатя тень.

«Какой кошмар мне приснился!» — испуганно подумала девочка, вглядываясь большими голубыми глазами в темноту. Она ещё чувствовала руки маньяка, срывавшего с неё одежду, видела его масляный взгляд, кривившиеся в мерзкой ухмылке мокрые толстые губы, ощущала его жадное дыхание…