Чудище

Глава 11

Линнель Бери медленно разжимает пальцы и встает из-за стола, бесстрашно поворачивается спиной к инспектору. Линнель подходит к окну, застекленному двумя грязными прямоугольниками. Трещина между ними замазана чем-то коричневым. Сковыривает горошину замазки, загоняя ее себе под ноготь.

Она чувствует тяжелое невыносимое присутствие инспектора. Он за ее спиной, окутывает своей сладостью, своей пьяной безрассудностью.

– Это затея син Бери, на случай, если после сделки что-то пойдет не так. Он почти никому не верил, особенно если речь шла о деньгах. Я обучала его языку меков. Он хорошо схватывал, – Лин следит через грязное стекло за осторожными движениями Рони Гума.

Он тянется к Линнель, обхватывает  плечи и прижимает к своей груди. В ее спину бьется чужое неспокойное сердце.

– Я все думал, – шепчет инспектор, ловя  взгляд на стекле. – Что же такого интересного может быть в том шкафу, что твой папаша пялился на него перед смертью… – он трется носом о затылок Лин и касается волос легким поцелуем. – Мы перерыли каждую папку, каждый листок… Ни–че–го! Можешь себе представить?!

Воздух забивает трахеи в легких, Лин цепляется заледеневшими пальцами за подоконник, но инспектор накрывает ее ладони своими, как будто успокаивая. Он медленно разворачивает Лин к себе лицом. Обреченность рождается сотнями иголок в груди. Сердце делает оборот, вызывая приступ тошноты. Ей кажется, что этот человек может проглотить ее всю целиком.

– А ведь он смотрел не на шкаф: Бери Вонс смотрел, как его дочь забирает дневник сделок, – чем тише и вкрадчивее становится голос Рони, тем тяжелее ошейник на шее Линнель. – Он был жив, когда ты пришла, Линель Бери. Маленькая лгунья.

– Я его не убивала, – в очередной раз повторяет Лин.

– Тогда кто?

Она ведет плечами, стряхивая с себя мужские руки, и отступает насколько позволяет выступ под окном.

– Он сам это сделал.

Рони насмешливо кивает.

–Конечно сам, – соглашается он и гладит Лин по макушке, – взрослый богатый мужик сам себе протыкает глотку, его дочурка оказывается полубожихой, – Лин морщится от такого определения. – А ее любовничек спешит забрать другую бабу у злого чиновника. И наша много благородная и немного чокнутая полубожиха должна спасти их всех. Где я ошибся?

Линнель дергает опостылевший ошейник.

– Везде, – огрызается она. – Не стоило мня ловить. А если поймал… Бежать с преступницей? Как такое могло прийти вам в голову?

– О! Я вижу, почтение и скромность закончились, – инспектор Гум ухмыляется и цепляет ошейник пальцем, подтягивая к себе Лин. – Так, может, вернемся, а? Ты признаешься. Ну, само собой, мы никому не скажем, что я тебе помог. Обещаю носить тебе сладости по праздникам.

Инспектор подмигивает, а Лин замирает. Слишком часто он говорит о том, что хочет все исправить. Спина покрывается холодным потом.

– Сними ошейник, – тихо говорит она. – Я выполнила свою часть уговора. У тебя есть дневник. С тебя хватит.

– Куда же ты пойдешь ночью?! Давай до утра, а?

Он перехватывает ее запястье за миг до удара.

– Тщ–щ–щ! Что же ты такая бешеная? – Рони мягко бодает и теснит к подоконнику, вжимая в себя миниатюрное тело. – Как же злит, что ты такая… Ты ведь по-настоящему сумасшедшая, знаешь это?

Лин нечем дышать, ее накрывает, как от настойки той ночью в Микоцентре. Она качает головой из стороны в сторону, как будто хочет вытряхнуть мозги. Рони останавливает ее, сжимая лицо в ладонях.

– Боли, которая провожает мертвых на ту сторону. Ты серьезно…  А я притворяюсь, что это забавно. Хотя это ни хрена не весело, – Рони касается губами покрасневшей мочки уха - шепчет. – Мне насрать, убивала ты или нет. Но почему-то бесит, что ты дурочка.

Лицо инспектора приближается, и Лин сдавливает его пальцы, пытаясь стянуть их со своего лица. Что-то тяжелое срывается в груди и падает стремительно и бесконечно в пустой живот.

– Не трогай, – рычит Лин. – Меня сейчас вырвет!

Его рот прижимается к губам Линнель.

Секунда.

Две секунды.

Три.

Ее не тошнит.

Лин вся сжимается и исчезает с этой планеты. Превращается в ничто рядом с нескончаемым чувством беспомощности.

Его поцелуй самый целомудренный из всех, что ей пришлось терпеть. У него вкус жженого сахара, табака и сырой холодной ночи.

– Хочешь попробовать? – вдруг спрашивает Рони.

Руки Лин безвольно повисают вдоль туловища. Он все еще слишком близко, его дыхание жжет кожу.

Хочет ли она? Почувствовать хотя бы каплю того жара.

Она говорит да, тихо, почти беззвучно. И его губы - снова на ее губах. Осторожность разбивается вдребезги. Рони Гум подхватывает Лин под мышки и усаживает на хлипкий подоконник.